Так что герцог Алансонский стоял перед Божанси, когда до него дошла весть о том, что на соединение с ним идет вместе со своей армией граф Артур де Ришмон, коннетабль Франции, которого возросшее влияния сира де Ла Тремуйля отдалило от короля. И действительно, коннетабль, который был молод и храбр и к тому же являлся французом до мозга костей, томился от вынужденной праздности, в которой его удерживала дворцовая интрига, в то время как рядом совершались столь грандиозные события; и потому он вместе со многими дворянами из самых знатных семей Бретани выехал из Партене для того, чтобы, как сообщили герцогу Алансонскому, отдать свой украшенный геральдическими лилиями меч на службу королю и, если понадобится, служить Карлу VII даже вопреки его желанию.
Положение герцога Алансонского оказалось весьма затруднительным: он имел четкое распоряжение короля не принимать помощи от коннетабля, а тот, уже прибыв в Амбуаз, отправил сира де Ростренена и сира де Кер- муазана для того, чтобы заранее нанять жилье, где могли бы остановиться он сам и его люди, в тот самый город, где находился герцог. Очутившись между двумя крайностями — не подчиниться королю или превратить коннетабля, которого он высоко ценил, в своего врага, — герцог Алансонский уже готов был уехать из города. Что же касается Жанны, которая совершенно не представляла себе, кем был на самом деле граф де Ришмон, и из-за волнения, поднявшегося во французской армии при его приближении, приняла его за врага, то она вначале предложила выступить против него и разгромить его войско. Но это предложение вызвало сильный ропот против нее, и многие рыцари, даже Ла Гир, который был одним из ее лучших друзей, во всеуслышание заявили, что если она выступит против Артура де Ришмона, то ей не придется рассчитывать на них, ибо они предпочитают коннетабля всем девственницам королевства.
Тем временем стало известно, что лорду Тальботу удалось соединиться с сэром Джоном Фальстафом. И тогда Дева, которой уже стало ясно, кем был коннетабль, первой сказала о том, что, вместо того чтобы ссориться и сражаться друг с другом, надо оказывать друг другу помощь и поддержку; и потому она заявила, что берет на себя все переговоры с королем. После этого герцог Алансонский, не мечтавший ни о чем другом, кроме как объединиться с коннетаблем, лишь бы кто-нибудь другой взял на себя ответственность за это объединение, созвал главных командиров своей армии, чтобы вместе с ними выступить навстречу графу де Ришмону. Встретив бретонскую армию, французские рыцари спешились, и Дева, подошедшая к коннетаблю раньше других, склонилась, чтобы обнять его колени, но он тотчас поднял ее, промолвив: «Жанна, меня уверяли, что вы хотели сражаться со мной; я не знаю, посланы вы Богом или нет. Если вы пришли от Бога, то я нисколько не боюсь вас, ибо Господь знает о моих добрых намерениях; если же вы пришли от дьявола, то я боюсь вас еще меньше».
После Жанны к нему подошел герцог Алансонский; оба принца чистосердечно и честно пожали друг другу руки; затем французы смешались с бретонцами, и все начали говорить о чудесных событиях, которые только что произошли; в этих разговорах все черпали мужество перед новым сражением, которое неизбежно должно было произойти в самом ближайшем будущем.
Первым следствием этого объединения войск стала паника в гарнизоне крепости Божанси, причем настолько сильная, что сир де Гетен, командовавший гарнизоном, предложил начать переговоры. На следующий день был подписан акт о капитуляции, согласно которому каждый англичанин, находившийся в крепости, мог выйти оттуда, сохранив своего коня, свое вооружение и деньги в размере одной марки серебра.
Тем временем лорд Тальбот, лорд Скейлс и Джон Фальстаф объединились и выступили против французов, явно намереваясь предложить им битву в открытом поле; так что воцарившееся между бретонцами и французами доброе согласие было великим счастьем, и Жанна радовалась ему больше, чем кто-либо другой. «Ах, славный коннетабль! — воскликнула она. — Вы появились здесь без моего участия, однако до чего же кстати вы пожаловали!»
Дева не ограничилась только этими одобрительными словами; она подбадривала всех вплоть до последнего солдата, говоря: «Англичане идут, и следует сражаться с ними без колебаний, ведь даже если они уцепятся за облака, мы достанем их и там, ибо Господь посылает нас, чтобы мы покарали их». Так она обнадеживала всех, и в итоге, забыв о битвах при Ереване, Вернее и Рувре и помня лишь о сражениях у Орлеана и Жаржо, каждый рвался идти в поход на врага.
Герцог Алансонский и коннетабль решили воспользоваться таким настроением в войсках и отдали приказ быть готовыми выступить навстречу англичанам и атаковать их, а не дожидаться их прихода и обороняться. Был сформирован авангард, составленный из лучших воинов и отданный под командование Амбруаза де Лоре, сира де Бомануара, Жаме де Тилле, Ла Тира и Сентрайля.
Дева всеми силами добивалась, чтобы ее включили в авангард, поскольку, по ее словам, она привыкла идти в первых рядах; однако было решено, что она останется в основной части войска вместе с коннетаблем, гецогом Алансонским, графом де Дюнуа, адмиралом де Кюланом, маршалом де Буссаком и сеньорами де Лавалем, д’Альбре и де Гокуром.
Войско выступило в путь. Авангарду был дан приказ атаковать англичан при первой же встрече, чтобы не дать им время построиться в боевом порядке, ибо в умении расставлять войска они всегда имели большое преимущество перед французами. Так что воины ехали, никуда не сворачивая, по прекрасным долинам Боса, где, как они знали, им предстояло столкнуться с англичанами, как вдруг неподалеку от Пате, в местечке, называемом Коене, откуда нельзя было охватить глазами горизонт, ибо обзор ограничивали небольшие перелески, авангард спугнул оленя. Ла Гир и находившиеся рядом с ним рыцари какое-то время следили глазами за оленем, выказывая внимание людей, для которых самым благородным занятием, наряду с войной, была охота, как вдруг, через несколько минут после того как он исчез на опушке леса, послышались громкие крики и животное появилось вновь, охваченное страхом: оно попало прямо в гущу английской армии, и раздававшиеся крики исходили от врагов. Ла Гир тотчас же построил авангард в боевом порядке и, сообщив герцогу Алансонскому, что он только что столкнулся с англичанами, спросил, следует ли ему атаковать их, как это было заранее условлено. Герцог Алансонский находился рядом с Жанной, когда гонец доставил ему это известие. Он повернулся к девушке и спросил ее:
— Жанна, вот нам и встретились боевые порядки англичан; мы будем сражаться?
— Есть ли у вас шпоры, благородный герцог? — в свой черед, улыбаясь, спросила Жанна.
— А причем тут наши шпоры, Жанна? Неужели вы думаете об отступлении, и нам придется убегать?
— Вовсе нет, — отвечала Жанна, — напротив, это они будут убегать, а не мы; это они будут разбиты, и наш благородный дофин одержит сегодня самую большую победу из всех, когда-либо одержанных им, ибо мне было сказано свыше, что враг в наших руках; вот почему я спросила, есть ли у вас шпоры: они очень понадобятся вам, чтобы преследовать англичан.
— Прекрасно, Жанна, прекрасно, — промолвил герцог. — Стало быть, мы можем идти вперед?
— Идемте во имя Бога! — воскликнула Жанна. — Ибо я ручаюсь вам, что победа будет за нами.
И гонец тотчас же отвез Ла Гиру приказ атаковать.
Ла Гир не заставил себя упрашивать: он столь стремительно обрушился на англичан, что те, не зная, что французы находятся так близко от них, и будучи совершенно не готовы к этой атаке, не имели времени построить свое войско; к тому же в их рядах начался разброд: одни хотели принять бой, другие желали отказаться от него; лорд Тальбот придерживался первой точки зрения, а сэр Джон Фальстаф — второй; но было уже слишком поздно отступать, так что им пришлось волей-неволей противостоять французам. И тогда разгорелся другой спор: одни хотели сражаться прямо на том месте, где они находились, утверждая, что их достаточно хорошо защищает расположенная справа от них живая изгородь, другие хотели занять более выгодную позицию, чтобы прислониться с одной стороны к аббатству Пате, а с другой — к лесу; поскольку тех, кто поддерживал эту второе мнение, было больше, они и взяли верх. И тогда все бросились бежать к намеченному месту; однако тем временем французский авангард уже продвинулся вперед, и французские рыцари, увидев, что англичане бегут, решили, что противник, не дожидаясь их, обратился в бегство; от этого их смелость возросла еще больше, и они так пришпорили своих коней, что прибыли одновременно с англичанами туда, где те собирались строиться в боевом порядке. Таким образом, прежде чем английские рыцари взяли свои копья наизготовку, прежде чем их латники спешились, прежде чем их лучники установили колья, из-за которых они вели бой и которые прикрывали их от атак кавалерии, французский авангард уже крушил направо и налево, уничтожая все, что встречалось ему на пути. В итоге, когда основные силы французов подошли к месту сражения, дело уже близилось к победе, и им стоило лишь показаться врагу, чтобы все завершилось. Сэр Джон Фальстаф и бастард Тианский обратились в бегство, лорд Тальбот, лорд Скейлс и лорд Хангерфорд были взяты в плен; две тысячи двести англичан остались лежать на поле боя, других преследовали до самого Жан- виля, где они надеялись укрыться, но все произошло иначе: славные жители Жанвиля, которые были французами до мозга костей, заперли ворота перед бегущими англичанами, так что те вынуждены были проследовать мимо; более того, комендант города, видя, что фортуна явно перешла на сторону французского короля, предложил сдать Жанвиль победителям и сделаться французом, если ему сохранят жизнь и имущество: предложение было принято, так что одним ударом была выиграна битва и взята крепость.
Но этим не ограничились все последствия состоявшегося в тот день великого сражения, когда Дева победила, можно сказать, благодаря страху, который вселяло в сердца врагов одно лишь ее присутствие. Англичане пребывали в такой растерянности, что они без боя оставили Мён, Монпипо и Сен-Сижимон, предав крепости огню и стянув свои силы к Парижу.