— Клянусь Богом, — сказала она как-то раз Дюнуа и канцлеру, которые почти всегда шли рядом с ней, — вот добрый народ, очень преданный и набожный, и, когда мне доведется умереть, я хотела бы, чтобы это произошло в здешнем краю.
И тогда граф де Дюнуа спросил ее:
— Жанна, а знаете ли вы, когда и в каком месте вы должны умереть?
— Нет, — отвечала Жанна, — я не знаю, это в Божьей воле; но я знаю, что мой смертный час, возможно, уже близок, ибо я исполнила то, что повелел мне Господь: осада Орлеана снята и наш благородный король коронован. О, как бы мне хотелось теперь, — добавила девушка, печально покачав головой, — чтобы он соблаговолил перенести меня к моему отцу и моей матери и мне снова можно было бы пасти их овец, как я привыкла делать.
И те, кто слышал, как Жанна говорила подобные слова, более, чем когда-либо прежде, проникались убеждением, что она послана Богом и, как она сама утверждала, вскоре должна вернуться к Богу.
Однако новый маневр короля почти сразу же стал известен герцогу Бедфорду, и он со всеми войсками, какие ему удалось собрать, выступил из Парижа навстречу французам. Разбив свой лагерь под Даммартеном, Карл вскоре узнал о том, что герцог Бедфорд только что прибыл в Митри и встал лагерем по другую сторону холма, на котором находился разделявший их город.
Король тотчас же вывел войско и стал готовиться к битве, в то время как среди воинов были отобраны разведчики, которым предстояло под командованием Ла Гира произвести рекогносцировку противника. Ла Гир выполнил эту задачу с присущей ему смелостью: он подобрался к английской армии на расстояние, равное полету стрелы, все внимательно осмотрел и возвратился в убеждении, что король совершил бы большую ошибку, начав в сложившихся обстоятельствах атаку. Король прислушался к этому совету и стал ждать, когда противник выйдет из своего лагеря, но ждал напрасно, и на следующий день ему сообщили, что герцог Бедфорд вернулся в Париж, куда, как уверяли, только что прибыли еще четыре тысячи человек подкрепления.
Король немедленно двинулся в сторону Крепи-ан- Валуа и, прибыв в этот город, располагавший надежными оборонительными укреплениями, остановился в нем и предъявил Компьеню требование сдаться. Как это происходило и в других городах, такое требование произвело должное действие: горожане ответили Карлу, что они с огромным нетерпением ждали короля и примут его с великой радостью; узнав об этом, жители Бове поступили и того лучше: едва завидев герольдов со знаками геральдических лилий, они принялись кричать: «Да здравствует Карл! Да здравствует король Франции!» и, изгнав своего сеньора-епископа по имени Пьер Кошон, который был ярым сторонником англичан, хотя и французом по рождению, открыли ворота, не дожидаясь никаких требований.
Оставался Санлис, который все еще находился в подчинении у англичан и который Карл VII не хотел оставлять у себя в тылу на тот случай, если бы был предпринят новый поход на столицу. Так что король продвинулся до деревни Барон, расположенной в двух льё от этого города, который он собирался штурмовать на следующий день, как вдруг ему донесли, что герцог Бедфорд вновь покинул Париж, имея под своим началом четыре тысячи солдат, о которых уже шла речь. Однако, как стало известно, эти солдаты, приведенные епископом Винчестерским, были набраны на деньги папы, чтобы выступить против богемцев, и лишь вследствие необычайного злоупотребления властью оказались направлены против католиков. Впрочем, это доказывает, до какой степени ослабели англичане, если они пренебрегали святыми делами ради того, чтобы усилить свое войско столь незначительным отрядом.
Но, независимо от того, с кем они должны были воевать — с богемцами или с французами, эти солдаты, тем не менее, появились, и потому король приказал сеньорам Амбруазу де Лоре и Сентрайлю сесть на коней и отправиться в разведку, чтобы установить их численность и намерения. Оба названных рыцаря немедленно снарядились и, взяв с собой лишь двадцать человек, отобранных из числа тех, кто имел лучших лошадей, поскакали так быстро, что вскоре добрались до дороги на Санлис и увидели над ней огромное облако пыли, поднимавшейся, казалось, до самого неба. Разведчики тотчас же отправили гонца к королю, чтобы предупредить его о том, что они увидели, и передать ему, что, по их мнению, это идет армия герцога Бедфорда; они заверили короля, что, как только наступит какая-нибудь ясность, к нему будет послан второй гонец, но посоветовали ему постоянно держаться настороже. И действительно, они продвинулись еще дальше, причем так дерзко и так близко к противнику, что им удалось определить, что перед ними вся английская армия, шедшая прямо на Санлис. Тогда, как и было обещано, они незамедлительно отправили второго конного гонца, и король, получив предупреждение, тотчас вывел свои войска из Барона, где было слишком тесно, и, разместив их в поле между рекой, протекавшей через Барон, и башней Монтепийуа, приготовился к сражению. Со своей стороны, герцог Бедфорд прибыл около двух часов в Санлис и начал переправляться через небольшую реку, на берегу которой построилась французская армия. Тотчас же Амбруаз де Лоре и Сентрайль, оказавшиеся в непосредственной близости от врага, пустили своих лошадей в галоп и возвратились к королю, чтобы побудить его атаковать англичан в тот самый момент, когда они будут заняты переправой. Этот совет весьма понравился Карлу, и он приказал немедленно выступать. Но, как ни быстро продвигался король, регент проявил еще большую быстроту, так что подошедший авангард французской армии обнаружил, что переправа завершена и противник готов к сражению. Поскольку уже почти стемнело, стороны встали лагерем там, где они оказались: англичане — на берегу реки Нонетты, а французы — в Монтепийуа. В тот же вечер произошло несколько мелких стычек между разведчиками обеих сторон, но они не привели ни к каким существенным последствиям.
На рассвете следующего дня король построил свои войска к сражению; авангардом командовал герцог Алан- сонский и граф Вандомский; главным корпусом командовали герцоги Барский и Лотарингский; третий корпус, образовывавший фланг армии, находился под командованием маршалов де Буссака и де Реца; лучников вели сир де Гравиль и лимузенский рыцарь по имени Жан Фуко; наконец, арьергардом, предназначенным для мелких стычек, если в них возникла бы необходимость, командовали бастард Орлеанский, сеньор д'Альбре, Жанна Дева и Ла Гир. Что же касается короля, то сам он держался в стороне, не взяв на себя никакого командования; его охрану составляли герцог Бурбонский, сеньор де Ла Тремуйль и немалое число отважных рыцарей.
У короля было столь сильное желание атаковать, что, выдвинувшись вперед, он вместе с графом де Клермоном и сиром де Ла Тремуйлем проехал туда и обратно вдоль фронта французской армии, чтобы увидеть, с какой стороны враг наиболее уязвим; но обычное для англичан военное искусство не подвело их и на этот раз: герцог Бедфорд выбрал для своей армии почти неприступную позицию возле аббатства Богоматери Победы, основанного Филиппом Августом после битвы при Бувине; фланги английского войска были прикрыты живыми изгородями и рвами; река и большой пруд защищали его с тыла; наконец, вдоль всего его фронта торчали заостренные с двух концов колья, воткнутые столь плотно один к другому, что они образовывали нечто вроде палисада, а за ними прятались те грозные английские лучники, которые, показывая на дюжину стрел в своих колчанах, похвалялись, что каждый из них носит на боку смерть дюжины человек.
В прежние времена, в ту пору, когда Жанна была вдохновлена свыше, в дни Орлеана, Жаржо и Пате, Деве достаточно было лишь развернуть свое знамя и двинуться вперед, чтобы каждый последовал за ней, нисколько не сомневаясь в победе; но уверенность, покинув девушку, покинула и всю армию, душою которой она была, а потому военачальники, собравшись на совет, решили, что позиции врага слишком сильны для того, чтобы король атаковал их, рискуя потерять за один день все, что было отвоевано им с таким трудом. Так что англичанам было предложено сражение, если они пожелают выйти со своих позиций; но, со своей стороны, англичане не были больше людьми Кревана, Вернёя и Рувре: они ответили, что готовы сражаться, но лишь в своем лагере и, следовательно, будут ждать, когда их там атакуют; в итоге, как и накануне, дело окончилось несколькими стычками между наиболее храбрыми воинами обеих армий.
Когда наступил вечер, англичане удалились в свой лагерь, а французы вернулись на свои прежние позиции; для французов ночь прошла в ожидании решительных действий на следующий день, ибо от одного из пленных стало известно о том, что сиры де Круа, де Креки, де Бетюн, де Фоссё, де Ланнуа, де Лален и бастард де Сен- Поль, бургундские сеньоры, стоявшие на стороне герцога Филиппа и служившие в английской армии, были посвящены в рыцари герцогом Бедфордом, а подобное обычно происходило только по случаю большого сражения; так что каждый француз стремился наилучшим образом подготовиться к предстоящей битве, но, когда рассвело, стало понятно, что ночью англичане покинули свой лагерь и ушли по дороге, ведущей к столице.
И действительно, пришли печальные для герцога Бедфорда известия: коннетабль, присутствия которого король не желал переносить, продолжил, со своей стороны, военные действия и, войдя в Мен, занял Рамфор, Мали- корн и Гальранд. Более того, говорили, что он пошел на Эврё. Таким образом, уже не англичане угрожали Пуату, Сентонжу и Оверни, а напротив, их самих теснили повсюду, вплоть до сердца Нормандии. Так что возвращение герцога Бедфорда в Париж было своевременным, ибо, вернувшись в столицу, он узнал о потере еще пяти городов: Омаля и Торси близ Дьеппа, Этрепаньи возле Жизора, Бон-Мулена и Сен-Селерена около Алансона. Мало того, герцог Бургундский, взволнованный письмом Девы, согласился принять в Аррасе представителей короля, и в первых числах августа состоялись предварительные переговоры.
Герцогу Бедфорду нельзя было терять время, если он хотел противостоять сразу всем угрожавшим ему опасностям, и потому, оставив две с половиной тысячи солдат в Париже, он отправил остальных в Нормандию, а сам прибыл в Руан, чтобы собрать там провинциальные штаты.