Никто не мог предвидеть этой вылазки, так что вначале она произвела ужасающее действие: все воины сира де Нуайеля, захваченные врасплох, были безоружны, и лишь Жан Люксембургский и сопровождавшие его конники попытались оказать сопротивление, в то время как отправленный ими гонец во весь опор помчался в расположение своей части, чтобы попросить там помощи. Тем временем французы рубили вовсю, опрокидывая на землю всех, кто сопротивлялся, и пробиваясь к палатке сэра Джона Монтгомери. И тогда все осаждающие поспешно вскочили на ноги, ибо крик: «Дева! Дева!» разносился с одного конца лагеря в другой, и вскоре огромные толпы солдат, в десять раз превосходившие по численности небольшой отряд Жанны, обрушились на него и заставили его отступить. Дева руководила отступлением так же, как она вела воинов в атаку, идя последней теперь, как первой тогда, и поворачивала назад каждый раз, когде ее слишком теснили, и каждый раз, поворачивая назал, она видела, как отступает перед ее знаменем вся эта толпа врагов. Но, добравшись до заставы земляного вала, она не смогла помешать возникшему в ее отряде беспорядку: каждый старался пройти первым, и там началась толчея. Жанна поняла, что если она не даст своим воинам немного времени, то половина из них погибнет в давке у ворот или будет сброшена с моста в ров. Она в последний раз повернула назад, чтобы атаковать врага; это была ее третья атака: враг отступил. Примерно с сотней человек, составлявших ее арьергард, Жанна стала преследовать противника, но, вернувшись назад, она обнаружила, что англичане проскользнули между ней и земляным валом; тогда она обнажила свой меч, чего еще ни разу не делала в течение всего дня, и пошла в наступление, чтобы проложить себе проход. Под этим натиском англичане были отброшены, ибо с ней, самой смелой, оставались самые отважные; но, приблизившись к заставе, Жанна обнаружила, что ворота заперты и что, несмотря на ее крики, никто не приходит их открывать. И тогда ей пришлось сделать попытку отступить напрямик через поле; она ринулась в тесное пространство между рекой и Компьенем, надеясь выбраться на открытое место или достичь каких-нибудь других ворот, которые ей откроют; но когда враги увидели, что она осталась лишь с сотней солдат, то даже самые трусливые ободрились и бросились на девушку. Атакуемая спереди и лишенная возможности отступить назад, Жанна была вынуждена остановиться и противостоять врагу; бой был долгим и страшным; Потон Ле Бургиньон проявлял величайшую доблесть, а Жанна совершала чудеса храбрости. Наконец, один пикардийский лучник, проскользнув между ногами лошадей, подобрался к девушке, ухватил полу ее бархатного плаща и с такой силой потянул ее к себе, что всадница упала со своего коня. Тем не менее она в то же мгновение вскочила на ноги и продолжала защищаться; но в конце концов силы ее иссякли, и она опустилась на одно колено; девушка бросила последний взгляд на своих солдат: каждый сражался, пытаясь спасти ее, но никто не мог прийти ей на помощь; Жанна поняла, что для нее все потеряно, что роковой час, предсказанный ее голосами, настал, и отдала свой меч Лионелю, бастарду Вандомскому, показавшемуся ей наиболее значительной фигурой из тех, кто ее окружал.
Тотчас же по бургундскому лагерю пронесся громкий крик, которому предстояло прогреметь затем по всей Франции: «Жанна Дева взята в плен!»
Это событие произошло 23 мая 1430 года.
XI. СУД
Пленение Жанны стало, как нетрудно понять, великой радостью в лагере бургундцев и англичан; можно было подумать, что они выиграли какое-то сражение наподобие битв при Креси, Пуатье и Азенкуре или взяли в плен самого короля Франции. И в самом деле, эта бедная девушка, закованная теперь в цепи, была самым страшным противником из всех, какие встречались им на земле Франции: до ее появления они почти завоевали Французское королевство, тогда как после того, как она появилась, они, напротив, лишь вели счет своим поражениям и потеряли две трети страны.
И потому все спешили прибежать в расположение отрядов сира де Люксембурга, чтобы увидеть пленницу, которую передал ему бастард Вандомский. Герцог Бургундский тоже прибыл туда, причем одним из первых, и, поскольку он заперся с ней наедине, никто не знал, о чем шел у них разговор; многие заметили, однако, что, когда герцог расставался с Жанной, именно он выглядел побежденным, в то время как она — победительницей.
И все же опасность, угрожавшая Жанне, была неотвратима; к герцогу Бедфорду, к графу Уорику и к епископу Винчестерскому были посланы гонцы, и не прошло и трех дней, как пылавшие местью англичане направили герцогу Бургундскому через посредство брата Мартина, магистра теологии и генерального викария инквизитора Французского королевства, нижеследующее требование:
«Пользуясь правами нашей должности и властью, вверенной нам Святым Римским престолом, мы настоятельно требуем и предписываем, во имя католической веры и под страхом закона, направить и доставить к нам пленницу, именуемую Жанной, весьма подозреваемую в совершении ряда преступлений, отдающих ересью, дабы, согласно закону, при посредстве прокурора святой инквизиции мы провели судебное дело против нее».
Но ни герцог Бургундский, ни сир де Люксембург не были расположены подчиняться этому требованию: они знали, что выдать девушку англичанам означало предать ее смерти, а герцог Бургундский, получивший это письмо и около часа беседовавший с ней сразу после того, как ее взяли в плен, знал лучше, чем кто-либо, что это благородная героиня, а не, как утверждали ее враги, презренная колдунья. И потому он договорился с Жаном Люксембургским не давать никакого ответа англичанам и, прежде чем решить судьбу пленницы, подождать известий от французского короля.
Однако эти известия должны были прийти не позднее определенного срока, чтобы надлежащим образом воздействовать на события. Между герцогом Бургундским и королем Англии существовало военное соглашение, в соответствии с которым английский король мог потребовать передать ему тех или иных пленников, выплачивая за каждого из них выкуп в десять тысяч ливров; необходимо было только, чтобы этими пленниками были король, принц королевской крови, коннетабль, маршал Франции или генерал. А поскольку Жанна не имела никакого определенного звания в армии, то герцог Бургундский мог бы выставить это в качестве оправдания в том случае, если бы за выкуп, равный тому, которого он ждал от английского короля, или больший, он передал бы пленницу королю Франции.
Но герцог Бургундский ждал напрасно: Карл VII, удержавший бедную девушку из Домреми в тот момент, когда она хотела уйти, пообещав ей продать половину своего королевства, чтобы выкупить ее, если она попадет в плен, не отправил своего гонца в Париж и не предложил за нее выкупа. Таким образом, едва только корона укрепилась на его голове, он забыл ту, которая возложила на него эту корону. Правда, на это время пришелся самый разгар его нежных любовных отношений с Агнессой Сорель.
Прошло полтора месяца, в течение которых англичане, видя, что они не могут добиться никакого ответа от герцога Бургундского, несколько раз собирали совет, вслед за каждым из этих советов выдвигалось новое требование, но все было бесполезно.
Тем временем пришел ответ от английского регента: он согласился считать Жанну генералом армии и предложил выплатить за нее сумму, которая могла бы быть предложена за короля или за принца королевской крови, то есть десять тысяч ливров. Одновременно Пьеру Кошону, тому самому, кто был изгнан из своей епархии после того, как город Бове стал французским, было предложено потребовать от своего имени и от имени короля Англии выдать Жанну, под тем предлогом, что, поскольку она была захвачена на территории, находящейся под его юрисдикцией, именно ему и следует устраивать суд над пленницей. Какое-то время Пьер Кошон сопротивлялся: согласившись взять на себя суд над Жанной, он должен был бы сделать выбор между местью англичан, если бы девушка была оправдана, и проклятием потомков, если бы она была провозглашена виновной. И тогда епископ нашел выход из этого затруднительного положения, ответив, что, прежде чем принять решение самому, ему следует спросить совета у Парижского университета. Его стали торопить, чтобы он сделал это; Пьер Кошон затягивал дело, сколько мог, но, в конце концов, ему пришлось написать нужное письмо. Университет состоял по большей части из докторов, продавшихся англичанам, а потому полученный ответ гласил, что, коль скоро Жанна была захвачена в епархии Пьера Кошона, ему следует потребовать ее выдачи и устроить над ней суд.
В это время пленница, препровожденная вначале в замок Больё, была переведена оттуда в замок Боревуар, расположенный в четырех льё от Камбре; там она застала жену и сестру Жана Люксембургского. Сначала обе благородные дамы были весьма предубеждены против Жанны, считая ее колдуньей или, по крайней мере, еретичкой; однако при первом же взгляде на свою пленницу, видя эту простоту, эту скромность, это целомудрие, печать которых нес весь ее облик, дамы поневоле стали испытывать к ней сочувствие, уступившее вскоре место подлинной и глубокой жалости. Через месяц Жанна стала их подругой.
Поэтому их главным и единственным желанием было спасение девушки. Несколько раз они добивались от сира де Люксембурга, терявшего терпение из-за молчания Франции и напуганного угрозами Англии, новых отсрочек. Так прошло пять месяцев.
В течение этих пяти месяцев, как нетрудно понять, англичане не прекращали своих домогательств. Епископ Бове, испытывая давление со стороны того самого университета, на мнение которого он ссылался, 13 июля выехал из Парижа, сопровождаемый апостолическим нотарием и представителем университета. 16 июля герцогу Бургундскому и Жану Люксембургскому было направлено от имени короля Англии второе требование; в этом требовании регент настоятельно просил выдать ему Жанну как одного из главных военачальников короля Франции и, соответственно, предлагал Жану Люксембургскому сумму, указанную