[6], и, наконец, документы политических процессов, наиболее важными из которых являются дела Луи де Люксембурга, графа де Сен-Поль и коннетабля Франции, и Жака д'Арманьяка, герцога Немурского.
В любом случае, царствование Карла VII, даже если его первая часть явно недостаточно задокументирована из-за административного и институционального беспорядка, не уступает по освещенности источниками ни предыдущему ни последующему. Четыре крупные дипломатические конференции (Труа, 1420; Аррас, 1435; Уи, 1439; Вестминстер, 1445) оставили множество отчетов хранящихся в разных архивах. То же самое можно сказать и о времени Жанны д'Арк, чья личность и деятельность вызывали столько вопросов. Если некоторые хроники довольно универсальны (Жан Шартье, Герольд Берри, Монстреле), то труды бургундского indiciaire[7] Жоржа Шатлена (или то, что от него осталось) и История Карла VII (Histoire de Charles VII) Тома Базена поражают своей актуальностью и высоким уровнем осмысления событий. Карл VII также был инициатором политических процессов (процесс Жака Кёра, реабилитация Жанны д'Арк, суд над герцогом Иоанном Алансонским), а миланские послы отправляли депеши с ценной информацией Франческо Сфорца, что позволяет нам понять политику французского двора с 1450 года до конца царствования. Кроме того, ситуация в стране послужила поводом для написания страстных памфлетов и ученых трактатов королевским секретарем Аленом Шартье, архиепископом Реймса Жаном Жувенелем дез Юрсеном, архиепископом Тулузы Бернаром дю Розье, автором анонимного сочинения Дебаты герольдов Франции и Англии (Débat des hérauts d'armes de France et d'Angleterre). Сохранилось также несколько меморандумов противостоящих держав (Англии и Бургундии), в которых высказываются мнения о продолжении военных действий и о том, что делать, чтобы одержать политическую победу. Правда, королевские счета очень скудны, но они не утеряны полностью, тем более что выписки из них были сделаны историками XVII и XVIII веков. Муниципальные архивы (Лиона, Пуатье, Реймса, Тулузы, Тура и т. д.) также проливают свет на отношения между королем и его "добрыми городами". Что касается символов, которые он использовал для пропаганды своей личности и своей политики, то они стали более известны благодаря работам Жан-Ива Рибо[8] и Малькольма Вейла[9], а также недавнему приобретению Лувром великолепного фрагмента гобелена[10]. Невозможно пройти мимо незаменимого и откровенного Дневника парижского буржуа (Journal d'un bourgeois de Paris), которому нет аналогов ни до 1405 года, когда он был начат, ни после 1449 года, когда он был завершен. При этом до сих пор не существует каталога актов Карла VII, хотя многие из них были опубликованы и большинство из них, по крайней мере, известны. Гастон дю Френ де Бокур, который взялся за эту работу между 1860 и 1890 годами, ее не завершил или, по крайней мере, не опубликовал, хотя это начинание постоянно упоминается в его Истории Карла VII (Histoire de Charles VII, 1881–1891), состоящей из разделенных на шесть томов 3.300 страниц, — настоящий образец аналитической, методичной и критической истории. Гастон дю Френ де Бокур говорит о примерно 30.000 документов, которые, если их инвентаризировать, могли бы составить огромный корпус, сравнимый с Корпусом Филиппа (Corpus philippicum) о царствовании Филиппа Красивого. Стоит ли сожалеть о отсутствии такого каталога? Безусловно. Изменило ли бы его наличие наше общее представление о царствовании Карла VII? Сомнительно.
Даже если Карл VII по определению является центральным персонажем интриги с множеством нитей, которые он держал в руках и сплетал, но в плену которых часто сам и оказывался, я стремился никогда не забывать главных игроков: Англию, Бургундию и Шотландию, а также Бретань, Анжу, Орлеане, Бурбоне, Фуа, Арманьяк и, конечно же, Империю, папство и итальянские государства.
Несколько лет назад Жак Ле Гофф в своей книге, над которой он долго работал, убедительно показал, насколько иллюзорно было бы претендовать на то, чтобы постичь личность Людовика Святого, как мы можем это сделать с Шарлем де Голлем или Жоржем Клемансо, поскольку иной менталитет и агиографический характер источников (включая свидетельство Жуанвиля), исключают такой подход, а идеализированный образ мешает увидеть скрывающегося за ним живого человека. Конечно, Карл VII существовал в мире, который во всех отношениях очень далек от нашего собственного, хотя бы из-за материальных условий. Тем не менее, мы, благодаря портрету Жана Фуке знаем как король выглядел, хотя многие современники оставили противоречивые сведения о его личности и характере. Это означает, что публичный образ короля, этого монарха достойного драм Шекспира, не полностью скрывает его личность. В случае с Карлом VII мы имеем замечательный пример того, что иногда называют рождением личности. И именно этому посвящена данная книга.
Глава I.Детство принца(1403–1417)
Королевство Франция: кризисы и надежда на реформы
У историков позднее Средневековье, охватывающее XIV и XV века, а точнее период с 1340-х по 1460-е годы, пользуется дурной славой. По крайней мере, во Франции (ибо суждение будет совсем другим, если мы перенесемся в Италию, где Треченто и Кватроченто были частью того, что известно как Ренессанс), мы имеем дело с миром, в котором главенствует война, миром который обнищал, поражен эпидемиями и голодом, периодически сотрясается бурными социальными протестами, как в городах, так и в деревнях, поколеблен в своих традиционных религиозных верованиях и политически нестабилен. Об этом свидетельствуют документальные источники и повествования о событиях в хрониках того времени.
Это не противоречит свидетельствам, которые можно назвать литературными, даже если их подход весьма специфичен и подчеркивает личный взгляд на мораль общественной и частной жизни.
Великие писатели — Филипп де Мезьер (ок. 1325–1405), автор Сна старого пилигрима (Songe du Vieil Pèlerin, 1389), в котором он горячо призывает христианский мир в целом и королевство Франции в частности исправиться, прежде чем отправиться в крестовый поход, Онорат Бове (1346–1409), автор книги Древо сражений (L'Arbre des batailles, 1389), в которой он сожалеет о вездесущности конфликтов и засилье всевозможных взяточников и других "воров", и Эсташ Дешан (1346–1406), чье огромное поэтическое наследие, часто обличает, иногда в апокалиптических выражениях, несчастья эпохи — все трое, каждый в своем жанре, свидетельствуют об унынии, тревоге, даже страданиях, которые испытывали не только они. Многие чувствовали, что необходимо срочно обратиться к божественному милосердию. Об этом говорит Онорат Бове в другом своем произведении, Явление мэтра Жана де Мёна (L'Apparicion maistre Jehan de Meun, 1399), в котором он представляет сцену с участием призрака автора Романа о Розе (Roman de la Rose), врача, сарацина, еврея и доминиканца, которые по очереди критикуют различные стороны царящего беспорядка. Он прости Людовика, герцога Орлеанского (которому посвящен этот "маленький памфлет"), брата психически больного Карла VI, дать королю хороший совет и обеспечить, "ради блага его души, здоровья его тела и восстановления всего его королевства", исправление "излишеств", которые все могут наблюдать. В противном случае, добавил он, сарацины нападут на христианский мир, тем более что Бог "отнял у нас ясный свет Святой Церкви" (это время Великого западного церковного раскола, начавшегося в 1378 году, и последствий поражения в битве при Никополе в 1396 году, во время и после которого христианское рыцарство, особенно французское, было истреблено по приказу султана Баязида II).
Мы не можем исключить возможность того, что французский двор, несмотря на празднества и роскошь, которой он наслаждался благодаря довольно обильным налоговым поступлениям, и несмотря на красоту и приятность его жизни, был чувствителен к этой ситуации. Слишком много проповедников напоминали ему об этом. Однако, важно подчеркнуть, что к 1400 году, несмотря на проблемы, неопределенность и опасности, в этой явно привилегированной среде сложилось впечатление, что ситуация в стране после царствований Иоанна II Доброго и Карла V имеет тенденцию к улучшению, и, что королевство Франция, когда-то "сильно ослабленное в чести, силе и богатстве" (Фруассар), все еще или снова находится во главе христианского мира. Так считал Этьен де Конти из аббатства Корби, который в сочинении, написанном как раз в 1400 году, он рассматривает различных христианских королей и задается вопросом: разве король Франции не единственный, кого Церковь называет "христианнейшим королем", единственным, кто был помазан елеем ниспосланном с Небес?[11] И это звание, — настаивает Онорат Бове, — король сохраняет при условии, что он и его народ останутся верными святому христианскому закону, источнику так необходимого единства:
Святой закон связует все сердца,
Хотя у смертных разные законы,
Святой закон объединяет всех
И зиждется на милосердии,
В жестокий и кровавый век[12].
До и после 1400 года старый вопрос о необходимости реформ оставался как никогда животрепещущим, и не только в интеллектуальных кругах[13]. Одно из проявлений этого требования или желания как раз и содержится в отрывке из Сна старого пилигрима, где королева