Ответ короля
Этот ответ с его четко сформулированными терминами имел такое значение, что Ангерран де Монстреле счел нужным воспроизвести его в развернутом виде, посвятив этому целую главу в своей хронике. Так что на это стоит обратить внимание.
Очевидно, что принцы прибегнув к демагогии заявляли, что король не делает все возможное для переговоров с Англией и достижения столь горячо желаемого мира. Отсюда и уточнение Карла VII: по его словам, все было как раз наоборот, о чем свидетельствует отправка его послов на конгресс в Аррасе (1435); участие в конференции состоявшейся на пути между Кале и Гравелином (лето 1439), посреди вражеской территории, что само по себе было для него большой проблемой; обсуждение в ноябре 1439 года на сессии Генеральных Штатов в Орлеане (которые не были достаточно представительными из-за отсутствия делегатов из Дофине и Лангедока), известной всем хартии составленной совместно герцогом Орлеанским и Изабеллой Португальской и запланированная на февраль 1440 года сессия Штатов в Бурже, которая к сожалению не состоялась из-за "некоторых разногласий". Несмотря на недоброжелательный настрой оппозиции, король предусмотрел новую дипломатическую конференцию, которая должна начаться не ранее 25 октября 1442 года, то есть после возвращения из "путешествия в Тарта". Король хотел, чтобы эта конференция состоялась либо между Понтуазом и Мантом, либо между Шартром и Вернёем или между Сабле и Ле-Маном. Он рассчитывает устроить лагерь неподалеку от выбранного места и собрать вокруг себя принцев крови, которые согласятся приехать, прелатов, знатных людей и представителей "народа Нормандии". Короли Кастилии и Шотландии, его традиционные союзники, будут об всем проинформированы. Но на какой основе будут вестись эти переговоры? Король ясно осознавал, что переговорный процесс зашел в тупик, ведь как заявил кардинал Йоркский в 1435 году, и это было его последнее слово, Англии никогда не допустит, чтобы ее король владел чем-либо посредством оммажа и находящимся под юрисдикцией и суверенитетом любого другого короля или принца. Со своей стороны Карл VII отказывался уступить какую-либо территорию, кроме как в качестве фьефа, с сохранением за собой и юрисдикции и суверенитета. Ибо он ни в коем случае не хотел отчуждать то, что приумножили его предшественники. Но король зашел дальше своих предшественников и приемников поскольку подобные формулировки не применялась во время заключения мира в Кале в 1360 году и не будут применены во время заключения мира в Камбре в 1529 году, который должен был подтвердить отказ Франции от суверенитета над Фландрией и Артуа. Король полагал, что принцы будут придерживаться одной с ним линии, "учитывая превосходство" короны и Дома Франции, к которому они принадлежали. Это был ответ, который Карл VII приказал занести в реестр Счетной палаты, игравшей, в большей степени, чем Сокровищница хартий, роль хранилища государственных актов.
Ассамблея, подобная той, что состоялось в Невере, не была ни разумной, ни целесообразной затеей: ведь королевский план действительно состоял в том, чтобы собрать сильную армию и вторгнуться в Нормандию, чтобы ее отвоевать и получить сильную позицию на переговорах.
В полной мере осознавая несчастья своего народа и разорение, от которого он страдал, Карл VII предпринял все необходимое, чтобы подавить эксцессы живодеров.
Кроме того, существовала проблема налогов, особенно тальи. В своем ответе король указал, что налог взимается как с жителей его домена, так и с тех кто проживает в сеньориях и по его словам, жители последних облагаются налогом в два раза меньшим, чем жители королевского домен, и все же все сеньоры имеют свою долю. Другими словами, для примера, подданные графа Вандомского или герцога Орлеанского действительно платили королевский налог, но по сниженной ставке в 50% (Конечно, в Бретани, во владениях герцога Бургундского или в княжествах Юга королевского налога не было вовсе). Позиция короля по этому вопросу была следующей: в королевстве ни одного налога не должно взиматься без его одобрения (похоже, что он оставлял за собой монополию на право взимания налогов); для взимания налога, предназначенного для свершения его великих дел, ему не нужно согласие Генеральных Штатов, сессии которых в любом случае обходятся недешево.
Требование принцев крови предоставить им возможность принимать более активного участия в управлении королевством, поскольку они должны это делать, в соответствии с традицией и в силу своих прерогатив и происхождения, король одобрил, но осторожно добавил, что они должны так же уважать его прерогативы и власть.
Оставался еще вопрос о королевском Совете: принцы хотели, чтобы он состоял из большого числа знатных, умеренных советников, свободных от прошлых разногласий, и сожалели, что ведение главных дел королевства было доверено всего двум-трем людям. И в этом случае король довольствовался успокаивающим или уклончивым ответом.
Жалобы послов касались и личных амбиций, поскольку, естественно, принцы ожидали или надеялись на доходные места, пенсии и власть. Примечательно, что король был резок в отношении герцога Алансонского, графа Вандомского и сеньора Ла Тремуя, но гораздо более сдержан к Филиппу Доброму, который, в конце концов, имел некоторые основания для жалоб, особенно из-за недавнего вторжения отрядов, действовавших от имени коннетабля Франции, в его герцогство Бургундское. Герцогу Орлеанскому, который по этому случаю лично явился в Лимож со своей женой для примирительной встречи, Карл VII выделил 160.000 франков для оплаты выкупа, плюс ежегодную пенсию в размере 10.000 франков.
Очевидно, что Карл VII был недоволен такими ассамблеями принцев, даже если они, в отличие от Прагерии, были чисто формальными. Тем более, что как ему говорили, принцы и сеньоры, пользуясь этим, пытаются сплотить дворян, Церковь и простой народ, чтобы "добиться от правительства посредством издания ордонансов новых уступок" и привлечь к управлению королевством Генеральные Штаты. Король, конечно, не может поверить в такое посягательство на его суверенитет, но если бы поверил, то действовал бы против этих заговорщиков с той же энергией, что и против своих злейших врагов — англичан[413].
Путешествие в Тарта
"Путешествие в Тарта", совершенное в компании Дофина, было как политическим, так и военным демаршем в сторону Англии. Оно было отмечено, в частности, торжественным въездом "Его Величества" (как выразился Герольд Берри) в Тулузу[414]. По этому случаю графы де Фуа, д'Арманьяк и де Комменж поклялись верно служить королю в войне против англичан. После личного участия в снятии осады с Тарта, 24 июня, Карл VII, отказавшись от идеи атаковать Байонну, как опасались его противники, успешно приступил к осаде Дакса. Хроника говорит, что король лично командовал захватом этого места, а королевская артиллерия не преминула произвести неизгладимое впечатление на защитников[415]. Далее Карл VII последовательно посетил Ажен, Марманд, Ла-Реоль, где чуть не погиб из-за пожара, вспыхнувшего в его доме, Монтобан и снова Тулузу. После года, проведенного на Юге, в мае 1443 года король вернулся в Пуату. Успех был очевиден. Но Карл VII также убедился, насколько прочными оставались позиции англичан в Гиени, хотя бы благодаря упорной поддержке населения, как дворян, так и недворян, и особенно архиепископа Бордо Пеи Берлана[416]. Еще одним результатом "путешествия в Тарта" стало то, что с этого момента правительство Генриха VI ясно осознавало, что ему нужно защищать не одну, а две территории — Гиень и Нормандию. Но могло ли оно это осуществить или ему пришлось бы сделать нелегкий выбор?
Французская сторона широко освещала одно по сути второстепенное событие: захват Дофином действовавшим под чутким руководством Жана де Дюнуа (Орлеанского бастарда) английской бастиды, которая в течение нескольких месяцев блокировала Дьепп. Будущий Людовик XI добирался до Дьеппа через находившиеся в бургундском владении Амьен и Абвиль, где был очень хорошо принят горожанами, что, должно быть, насторожило и даже обеспокоило Филиппа Доброго. Взятие бастиды (14 августа 1443 года) сопровождалось казнью четырнадцати так называемых французов-отщепенцев, в том числе восьми латников, четырех лучников и двух канониров. Не исключено, что эта карательная мера ярко показала характер молодого Людовика. Впрочем это не помешало ему воздать благодарность за победу Богородице в базилике Нотр-Дам де Клери[417].
В то же время или несколькими днями ранее герцог Сомерсет высадился возле Шербура с армией в 8.000 человек, артиллерией и целым обозам военных припасов. Цель английского командующего, который уже видел себя герцогом Анжуйским не только по титулу (он уже был им, по милости Генриха VI), но и фактически, заключалась в том, чтобы направиться на юг к Мэну и Анжу, вступить в сражение с армией Карла VII и, одержав победу, пересечь Луару и добраться до Гиени. На самом деле ни одна из этих целей не была достигнута, а единственным "великим подвигом" Сомерсета стал захват Ла-Герш в Бретани, что заставило нового герцога Франциска I, который сменил годом ранее на престоле своего отца, 29 августа 1442 года, искать сближения с Карлом VII. Английские историки уделяют большое внимание плохому военному послужному списку Сомерсета, человека, измученного долгим пленом (с битвы при Боже в 1421 по 1438 год) и болезнями, а также его неудачному соперничеству с Ричардом, герцогом Йорком. Разве первый не был "генерал-лейтенантом и капитаном во Франции и Гиени", а второй — "генерал-лейтенантом во Франции и Нормандии"? Эти же историки считают, что усилия англичан следовало сосредоточить на обороне Нормандии. Но самым очевидным является то, что Генрих VI, которому тогда было двадцать три года, не был полководцем как его отец и не позаботился о том, чтобы лично возглавить свою армию