Польский король Август II.
Краковцы решили, что с таким королем можно жить. Три дня спустя Август короновался древней короной Ягеллонов. Коронация была обставлена с не меньшей пышностью. Август явился в собор в наряде собственного изобретения, очень напоминавшем маскарадный костюм и представлявшем смесь германско-рыцарского, древнеримского и польского одеяний. На нем была кираса, под ней — римская туника, поножи, с плеч свисала голубая бархатная, затканная золотыми цветами мантия, подбитая горностаем. Король быт обут в сандалии, с которыми несколько комично сочеталась большая шляпа с султаном из белых перьев. Бриллианты на королевском костюме оценивались более чем в миллион талеров. Во время литургии произошла смутившая всех неприятность. Часа через три после начала торжества Августу стало так жарко в его наряде, что он лишился чувств, — по странному стечению обстоятельств именно в тот момент, когда епископ начал читать символ веры. Не вспомнить о недавнем протестантском прошлом короля было невозможно. С Августа сняли кирасу, привели его в себя, дочитали символ веры, три раза прокричали «Vivat rex!» — «Да здравствует король!», пропели молебен и наконец вручили ему державу и скипетр под ружейную и пушечную пальбу в городе.
Между тем принц Конти высадился в Данциге, чтобы изгнать Августа. Эта экспедиция не имела успеха. При Оливе принца чуть не захватили в плен саксонские солдаты, и через несколько недель после высадки в Данциге те же горожане проводили незадачливого претендента восвояси.
Но и Августу его новое королевство доставляло мало радости. Он лишился всякой поддержки почти сразу после коронации, благодаря именно тем мерам, которые принял, чтобы всех собрать под свои знамена. Привыкнув в Саксонии к абсолютной власти над дисциплинированными немцами, он прилагал все усилия, чтобы превратить свою власть в Польше в наследственную. Этим он восстановил против себя даже тех магнатов, которые ранее поддерживали его. В 1699 году короля вынудили вывести из Польши саксонские войска, оставив с ним только 1200 гвардейцев.
Единственное свое спасение Август видел в войне.
Август пострадал в Северной войне больше всех, хотя приходился родственником Карлу XII — они были двоюродными братьями (их матери, обе — датские принцессы, были сестрами). Именно ввиду родства Карл и не мог простить Августу покушения на Лифляндию, решив вести войну до тех пор, пока не свергнет вероломного родственника с польского престола.
Надолго позабыв после нарвской победы о русских, Карл сосредоточил все усилия на изгнании саксонцев из Курляндии. Шведский король располагал в Лифляндии 44000 человек (16000 кавалеристов и 28000 пехотинцев); в Швеции осталось 20000 солдат, в Померании, Бремене, Вердене находилось столько же — всего более 90000 человек. С такой армией чувствовать себя всемогущим мог и человек, менее Карла уверенный в своей непобедимости.
Перезимовав под Нарвой, шведский король направился под Ригу. Саксонская армия преградила ему путь, заняв позицию вдоль Двины, которая в этом месте весьма широка. Поскольку Август уехал из армии, командование саксонцами принял на себя маршал Стенау; с ним были герцог Курляндский и Паткуль. В распоряжении Стенау находилось 12000 человек и одна пушка без лафета.
Карл привел к Двине 15000 шведов. При таком соотношении сил переправа представлялась делом весьма трудным. Карл приказал построить транспорты с более высокими, чем обычно, бортами, которые могли опускаться, как подъемные мосты, — по ним шведы должны были сойти на берег. Другая хитрость заключалась в том, что король, учтя направление ветра, — с севера, откуда подходили шведы, на юг, где располагались саксонцы, — приказал зажечь огромные вороха сырой соломы. Ветер понес густые клубы едкого дыма на саксонцев, и Карл начал переправу.
Как обычно, король находился вместе со всеми. На середине реки он ободряюще крикнул Рёншельду:
— Ну что! Двина не будет злее копенгагенского моря! Поверьте мне, генерал, мы их разобьем.
Через четверть часа барки подошли к другому берегу; короля едва уговорили не высаживаться с первым отрядом. Шведы сразу выгрузили пушки и открыли огонь по неприятелю. Ветер вскоре рассеял дым, и саксонцы увидели идущие на них синие шеренги.
Стенау повел на них отборную кавалерию. Шведская пехота была смята и преследуема до реки. Но Карл вновь собрал ее там так же легко, как на параде. Стенау был отброшен, и шведы вышли на равнину.
Теперь в смятении пребывали саксонцы. Видя это, Стенау отвел их к месту, окруженному лесом и болотом, где находилась его единственная пушка. Здесь саксонцы воспряли духом и мужественно встретили атаку шведов. Герцог Курляндский ободрял их, показывая чудеса храбрости: он трижды врывался в середину шведской гвардии; под ним пали две лошади. Наконец его сбросили с коня ударом мушкета, и саксонские кирасиры вытащили его, полумертвого, из-под копыт. Саксонцы на этом участке пришли в беспорядок, за ними смешались и прочие.
Узнав о поражении своих войск в Курляндии, Август пришел в бешенство. Передают, что он получил эту весть, когда сидел в седле. Король пришпорил коня и мчался до тех пор, пока не загнал бедное животное. Тогда он соскочил на землю и саблей отрубил коню голову.
Все города Курляндии сдались шведам без боя. Летом 1701 года Карл въехал в Митаву, столицу герцогства. Не останавливаясь здесь, он проследовал дальше в Литву. Шведский король признался, что почувствовал удовлетворение, войдя в местечко Бирзен, где недавно встречались Август и Петр. Здесь он задумал лишить Августа трона.
За одним из королевских обедов некий немецкий полковник громко заметил, что стол шведского короля сильно отличается от пиров Августа и Петра, и не в лучшую сторону.
— Да, — сказал Карл, вставая, — тем легче я расстрою их пищеварение.
ПОЛЬСКАЯ ОХОТА
Каналья! Все у нас украл.
С приближением Карла к польским границам Август все явственнее видел, что перспектива войны со Швецией не вызывает у поляков особого энтузиазма. Они боялись оказаться зажатыми Августом в тисках между Саксонией и Лифляндией; кроме того, союз короля с русским царем, позволивший русским войскам передвигаться по польской территории, оскорблял их национальное чувство.
Перед началом войны в Речи Посполитой сложились две враждующие партии: князя Сапеги и вельможи Огинского. Август опирался на первую партию. Теперь, после захвата шведами Литвы, положение польского короля внутри страны значительно ухудшилось. Литовская армия, и без того небольшая, была почти истреблена Карлом. Немногочисленные сторонники Августа рассеялись по стране маленькими отрядами и мародерствовали.
В самой Польше коронное войско вместо 36000 человек едва насчитывало половину, но и эти люди были ненадежны; шляхта, не получая от короля жалованья, колебалась в своих настроениях.
Сторонники Огинского и примаса еще ранее требовали от короля созыва сейма, чтобы декларировать нейтралитет Польши в военных действиях как ведущихся Августом исключительно в качестве саксонского курфюрста. Король должен был пойти на созыв сейма 2 декабря 1701 года в Варшаве. С первых же заседаний Август заметил, что власть шведского короля на сейме, по крайней мере, равняется власти самого Августа. Приверженцы Сапеги, Любомирского, государственного казначея, — тех вельмож, которые больше всех были обязаны Августу, — уже более или менее явно держали сторону Карла.
Самым опасным врагом польского короля оставался примас, председатель сейма. Руководимый своим честолюбием и любовницей, прозванной злыми языками Кардинальшей, он несколько лет, прошедших после избрания Августа на польский престол, терпеливо ждал своего часа. Теперь он увлек за собой всех недовольных королем.
Примас действовал осторожно. Со стороны могло показаться, что он хочет примирить короля с республикой. Он рассылал по стране циркулярные письма, проникнутые, казалось, духом смирения и любви, — старая уловка из широкого набора святейших провокаций политиканствующих прелатов; именем Христа он заклинал Карла дать мир Польше. На это Карл отвечал, что воюет не с поляками, а с Августом и саксонцами, что шведы пришли освободить Польшу от угнетения, но, не желая оказывать давления на сейм, пока остаются в Литве, надеясь, что поляки сами уладят свои дела, и так далее.
В результате секретных совещаний в доме примаса сейм принял решение: направить посольство к Карлу и одновременно потребовать у Августа отозвать из Польши саксонцев и не призывать на помощь русских. Фактически эти требования уже были лишними: остатки саксонцев, разбитых под Ригой, король отправил на зиму в Саксонию, а Петр еще не был в состоянии выполнить бирзенские соглашения о посылке Августу своих войск.
В конце концов интриги на сейме приобрели такой запутанный характер, что даже примас потерял над ними контроль. Образовалось столько партий, сколько вельмож чувствовали себя обойденными королевскими милостями или обещаниями примаса. Сегодня, на одном заседании, побеждали сторонники Августа, завтра, на другом, — его противники. Все кричали о свободе и справедливости и составляли тайные заговоры. Никто уже толком не знал, чего хотел, и 17 февраля 1702 года сейм разошелся, ничего не решив. Сенаторы остались в Варшаве (им было предоставлено право издавать предварительные законы, которые редко отвергались сеймом), чтобы присматривать за королем.
В такой ситуации Август предпочел, по словам Вольтера, получать законы от победителя, а не от подданных. Он направил к шведскому королю свою любовницу графиню Аврору Кенигсмарк с тайным поручением обговорить с Карлом условия мира.
Марии Авроре, дочери графа Конрада Христофора фон Кенигсмарка и его супруги Марии Кристины, урожденной графини Врангель из Стокгольма, было 34 года. Ее отец состоял поочередно на шведской и голландской службе и был убит бомбой в 1673 году при осаде Бонна.