Малочисленной шведской пехоте пришлось построиться с большими интервалами, чтобы ее линия могла сравняться по длине с линией русской пехоты, но даже после этого линия русских оказалась длиннее линии шведов. В связи с этим между Левенгауптом и Рёншельдом возникла еще одна перепалка, окончательно взбесившая обоих. Левенгаупт, по его собственным словам, «испытал великую досаду» и «готов был скорее умереть», нежели дальше служить под началом Рёншельда. Впрочем, фельдмаршал вскоре смягчился.
— Сослужите его величеству еще одну верную службу, а мы с вами давайте помиримся и будем опять добрыми друзьями и братьями, — сказал он Левенгаупту.
— Желает ли его превосходительство, чтобы я сию минуту на врага войско двинул? — хмуро спросил Левенгаупт, вовсе не оттаявший от слов Рёншельда.
— Да, сию же минуту, — подтвердил тот.
Без четверти десять прозвучал сигнал атаки. Шведская пехота тронулась с места, русская двинулась ей навстречу. Противники начали сходиться: 10 батальонов против 42, 4000 человек против 22000, 4 орудия против 55.
Левенгаупт вел солдат с тяжелым чувством. «Этих, с позволения сказать, идущих на заклание глупых и несчастных баранов вынужден был я повести против всей вражеской инфантерии[60]», — писал он впоследствии. Но атаковать было необходимо, иначе шведам грозило окружение. К тому же атака пехоты позволяла кавалерии восстановить свою линию на правом фланге.
Рёншельд приказал Крейцу атаковать те русские батальоны, которые выступали за линию шведской пехоты. Сам фельдмаршал поскакал на левый фланг, бросив на ходу королю:
— Пехота пошла скорым шагом на врага.
Услышав это, Гилленкрок изумился:
— Как это возможно, чтобы баталия уже началась? (Его удивило то, что прошло всего несколько минут, как пехота построилась.)
— Они идут, — удовлетворенно отозвался Карл.
Охрана сомкнулась вокруг короля, его понесли на пригорок. Толстяк Пипер семенил за носилками и бормотал, задыхаясь: «Господь должен сотворить чудо, чтобы нам и на сей раз выпутаться удалось».
Царь перед началом атаки обратился к войскам:
— За отечество принять смерть весьма похвально, а страх смерти в бою — вещь, всякой хулы достойная.
Затем он некоторое время ехал рядом с Шереметевым впереди пехоты. Когда противники сошлись на расстояние орудийного выстрела, Петр остановил коня, взмахнул шпагой, благословляя войско, и сказал Шереметеву:
— Господин фельдмаршал, вручаю тебе мою армию, изволь командовать и ожидать неприятеля на сем месте.
После этого он отъехал во вторую линию и принял начальство над одной из дивизий. Шереметев последовал за ним (по уставу генералы и знаменосцы в бою должны были находиться за первой линией).
Русская пехота остановилась, ожидая врага; артиллеристы поднесли к фитилям факелы. Спустя мгновение раздался первый орудийный залп, шеренги окутал пороховой дым, распространяя по полю тяжелый запах тухлых яиц.
Атака шведов продолжалась 9 минут под несмолкающим артиллерийским огнем; на расстоянии 200 метров русские перешли с ядер на картечь. Оставшиеся в живых шведы с ужасом вспоминали эту атаку. По словам капрала Смепуста, неприятельский огонь напоминал «какую-то нескончаемую грозу». Драбантский писарь Нурсберг вспоминал, что «метание больших бомб вкупе с летающими гранатами на то похоже было, как если бы они с неба градом сыпались». Эскадронный пастор Смоландского кавалерийского полка Шёман свидетельствовал, что огонь был «доселе неслыханный», так что «волосы вставали дыбом от грома пушек и картечных орудий залпов». Прусский наблюдатель Зильтман вообще не нашел подходящих слов для описания.
Шведы валились на землю десятками, сотнями. По словам одного участника, «за один-единственный залп мы потеряли чуть не половину полка». Лейтенант фон Вайне писал, что его солдаты «сломя голову неслись навстречу смерти и по большей части бывали сражены грохочущими русскими пушками прежде, чем получили возможность применить мушкеты». А в одном шведском отчете о ходе сражения было сказано, что «наши полегли, точно трава под косой».
Сражение под Полтавой.
Шведские историки подсчитали, что русская артиллерия сделала 1471 (!) выстрел, каждый третий — картечью.
Несмотря на убийственный огонь, шведы шли прямо, уверенные в том, что, как сказано в уставе, «ни одна пуля не поразит солдата» без воли Божьей. Когда расстояние между противниками сократилось до 100 метров, первая линия русских мушкетеров опустилась на колено и вскинула ружья. Шведы перешли на бег, приберегая свои залпы напоследок.
Русские произвели залп с 50 метров одновременно всеми четырьмя шеренгами. Послышался шум, который одному русскому офицеру показался похожим на шум рушащейся избы, — это падали тела шведов. Левенгаупт, ехавший на коне в середине строя, диву давался: «Уму человеческому непосильно вообразить было, что хоть одна душа из всей нашей ничем не защищенной пехоты живой выйдет».
Наконец шведы с остервенением ударили в штыки, и часть русских батальонов дрогнула! Только тогда Левенгаупт скомандовал: «Пли!» — но отсыревший порох сделал шведский залп неэффективным. Сам Левенгаупт сравнил треск выстрелов со слабым хлопком о ладонь парой перчаток. С этой минуты на поле боя воцарилась неразбериха. На правом фланге напору шведов поддался Новгородский полк, переодетый в мундиры новобранцев, на который, как и опасался царь, Левенгаупт направил главный удар (согласно шведским источникам, отступили чуть ли не все батальоны Московского, Казанского, Псковского, Новгородского, Сибирского и Бутырского полков, стоявшие в первой линии; но это маловероятно, так как в этом случае в бой должна была вступить вторая линия русских, а она участия в сражении так и не приняла). Первый батальон новгородцев был смят, шведы захватили 15 орудий. Чтобы восстановить линию, Петр лично повел второй батальон в атаку. В схватке одна пуля пробила шляпу царя, другая засела в седле Лизетты.
Для закрепления успеха шведам требовалась кавалерийская атака, а она запаздывала. К тому же удача сопутствовала пехоте только на правом фланге; левый, натолкнувшись на лучшие русские полки — Семеновский, Преображенский, Ингерманландский и Астраханский, — пятился назад.
Теперь судьбу сражения решала стойкость каждой из сторон.
По свидетельству как шведов, так и русских, рукопашная схватка длилась не более получаса. Кавалерия Крейца все-таки атаковала на правом фланге два гренадерских полка русских, которые построились в каре и встретили атаку огнем. Но на левом фланге шведские эскадроны, едва вступив в бой, увидели, что шведская пехота левого фланга бежит, преследуемая русской гвардией! Спустя некоторое время и Крейц обнаружил бегство правого фланга шведской пехоты.
Шведский строй в мгновение ока лопнул, как натянутая струна. По словам Петра, «непобедимые господа шведы скоро хребет показали». Видимо, огромные потери во время сближения, в сочетании с угрозой окружения более вытянутой линией русской пехоты, сыграли свою роль. Левенгаупт пытался предотвратить крах, призывая солдат опомниться, но тщетно. Сражение становилось неподвластным приказам командиров, которых, кстати, у шведов почти не осталось: из 10 батальонных командиров, возглавивших последнюю атаку, в строю находилось только трое, и все они были ранены.
Левенгаупт увидел среди бегущих Спарре и крикнул ему:
— Дорогой брат, ради бога, давай заставим их остановиться!
— Да их сам черт не остановит! — отозвался тот, пришпоривая лошадь.
Шведская кавалерия держалась дольше, но из-за несогласованности действий отдельных полков все ее атаки были отбиты русскими. Об ожесточенности этих атак говорит, например, то, что из 170 всадников одного шведского эскадрона уцелело 70 человек, но и они от ран едва держались в седле. Другие три эскадрона сумели прорубиться сквозь русскую кавалерию, и лишь залпы пехоты остановили их.
В конце концов обратилась в бегство и кавалерия. Вездесущий Левенгаупт пытался остановить и ее.
— Стоять! — кричал он несущимся мимо драгунам.
— Стоять! Стоять! — по привычке подхватывали они приказ и мчались дальше.
На левом фланге шведов русские кавалеристы захватили штандарты Сконского кавалерийского полка. Это заставило Маленького Принца отдать приказ о контрнаступлении. Шведы отбили штандарты, но были окружены русскими, которые, как сказано в шведской реляции, «со всех сторон нахлынули и навалились». К русской кавалерии присоединились казаки и пехота: прорваться сквозь них удалось немногим сконцам во главе с Маленьким Принцем.
Панику увеличивал распространившийся слух о смерти Карла. Король, смотревший на сражение с пригорка, в самом деле несколько раз подвергался нападениям русских кавалерийских отрядов, ведущих преследование, но его охрана всякий раз отбивала нападавших, и те устремлялись дальше на юг, вслед за шведами.
Король не верил своим глазам. Когда к нему с левого фланга примчался Рёншельд со словами: «Что творится, что творится, всемилостивейший государь!.. Наша инфантерия бежит!» — Карл недоверчиво переспросил:
— Бежит?
Но Рёншельд, не вдаваясь в дальнейшие рассуждения, крикнул драбантам: «Берегите государя, ребята!» — и пустил коня в карьер.
Бегство не спасло шведскую пехоту: она оказалась в западне, зажатая между русскими, наседавшими с севера и востока, Будищенским лесом — с запада и своей кавалерией — с юга. Шведские знамена падали на землю одно за другим, батальоны вырезались за считаные минуты. Из Упландского полка, численностью в 700 человек, в живых осталось 14, из 500 солдат Скараборгского батальона — 40. Гвардейский капитан Ларе, лежавший на земле с оторванной ногой, видел, как его солдаты устилали землю «грудой, точно павшие друг на друга или нарочно вместе покиданные, тогда как неприятель пиками, штыками и шпагами вгорячах бил их и что было мочи резал, не разбирая, живые они или мертвые». В официальной русской реляции сказано, что «шведское войско ни единожды потом не остановилось, но без остановки от наших шпагами и байонетами