В Европе давно острили, что половина Польши не признает Станислава, а другая половина ему не повинуется. После возвращения в Варшаву Августа Станислав уехал в шведскую Померанию, чтобы, как говорит Вольтер, «защищать если не свое государство, то государство своего благодетеля», и даже побывал в Швеции, где пытался организовать десант в Померанию и Ливонию. Но шведское правительство ограничилось тем, что послало флот блокировать побережье Финляндии и Прибалтики.
Вообще же Станислав больше хлопотал об отречении от престола, чем раньше о его получении, и так как Карл неизменно отвечал отказом на его письменные просьбы сложить с себя польскую корону, он решил встретиться с ним лично и убедить в необходимости такого шага. Однажды вечером он покинул лагерь шведской армии в Померании и с двумя спутниками отправился в Бендеры, приняв имя майора шведской службы француза Гарана. Ему удалось благополучно пробраться через Польшу, но в Яссах он был арестован господарем, раскрывшим его инкогнито, и отправлен в Бендеры.
С разрешения сераскира Фабрициус вернулся в Бендеры, чтобы от имени Карла переговорить со Станиславом. В нескольких верстах от города он встретил в толпе янычар одетого по-французски офицера на довольно плохой лошади и обратился к нему с вопросом, где находится польский король.
— Как? Вы меня не помните? — с грустным удивлением сказал Станислав.
Фабрициус, прозрев, рассыпался в извинениях и любезностях. Однако то, что он сказал потом, только прибавило печали Станиславу:
— Его величество шведский король велел передать вашему величеству, чтобы вы никогда не заключали мира с королем Августом, так как в самом скором времени наши дела поправятся.
Жители Адрианополя встретили Карла негодующими криками, в которых, однако, наряду с осуждением сквозило и удивление. Разгневанный султан угрожал отправить его на один из островов Архипелага; эта же участь грозила и Станиславу. Понятовский и Дезальер в это время находились в Стамбуле, а шведы, приехавшие с султаном в Адрианополь, были арестованы. Султанский трон оказался недоступен для сторонников Карла.
В это время маркиз де Фьервиль, присланный Людовиком XIV в Адрианополь для поддержания сношений с Карлом, решил, что может оказать ему услугу. Он написал письмо от имени Карла, в котором просил султана отомстить сераскиру и хану за оскорбления, нанесенные в его лице всем коронованным особам, и заодно обвинял визиря и прочих сановников в том, что они, будучи подкуплены русскими, препятствовали доставке султану королевских писем и выманили у него указ, противоречащий законам гостеприимства и международному праву.
Это письмо нужно было перевести на турецкий язык и написать особой вязью на специальной бумаге, что являлось непременным условием подачи деловых бумаг в султанскую канцелярию. Фьервиль обратился к нескольким переводчикам, но дело Карла казалось таким безнадежным, что ни один из них не осмелился взяться за него. Наконец нашли какого-то иностранца, чей почерк был неизвестен Порте; он согласился переписать документ за большое вознаграждение и при условии сохранения в тайне его участия. Шведский офицер барон д'Арвидон подделал подпись Карла, а Фьервиль, имевший королевскую печать, запечатал письмо шведским гербом. Доставить бумагу султану вызвался французский дворянин Виллелонг, авантюрист, приехавший в Турцию, чтобы поступить на службу к шведскому королю.
Виллелонг знал, что рискует головой. Селяхдар и визирь перекрыли все подступы к султану, приказав арестовывать даже тех, кто хотел подать прошение во время поездки султана в мечеть. Но вручить письмо лично султану можно было только этим способом. Виллелонг переоделся греком, спрятал письмо за пазуху и в одну из пятниц встал возле мечети, изображая из себя сумасшедшего.
Когда показался султанский кортеж, Виллелонг, приплясывая, приблизился к нему. Янычары хотели прогнать его, но он упал на колени и стал сопротивляться. Во время этой борьбы с его головы упала шляпа, и длинные волосы выдали в нем европейца. На Виллелонга со всех сторон посыпались удары и пинки.
К счастью, султан, услышав шум, осведомился о его причине. Янычары расступились, и Виллелонг изо всех сил закричал: «Аман! Аман![85]» — и вытащил из-за пазухи письмо. Султан велел отпустить его. Виллелонг подбежал к нему, поцеловал стремя и подал письмо, сказав по-турецки:
— Это шведский король тебе посылает.
Султан взял письмо и поехал дальше, приказав пока что посадить Виллелонга под арест в одной из комнат дворца.
Дальнейшее известно только по воспоминаниям самого Виллелонга, который заверял честью достоверность своего рассказа. Султан прочитал письмо и решил лично допросить Виллелонга. Для этого он переоделся янычарским офицером и, взяв с собой переводчиком старика мальтийца, вошел к арестованному. Беседа продолжалась четверть часа. Понимая, что только смелость может спасти его, Виллелонг сделал вид, что не узнал султана, и говорил совершенно свободно и откровенно, со всей возможной убедительностью повторив все обвинения, изложенные в письме. Ахмет внимательно выслушал его.
— Христианин, будь уверен, что мой повелитель, султан, имеет справедливую душу. Если все, что ты сказал, правда, то шведский король получит удовлетворение, — сказал он.
Виллелонг вскоре был освобожден, а через несколько недель произошел дворцовый переворот, который, несомненно, явился результатом этой беседы. Великий визирь Юсуф-паша был заменен Сулейманом-пашой, муфтий был смещен, хана сослали на остров Родос, а бендерского сераскира — на один из островов Архипелага. Однако последующее отношение султана к Карлу позволяет предположить, что эти опалы скорее исходили от селяхдара и лишь случайно послужили интересам шведского короля. Фьервиль, кстати, совсем не связывал их со своим письмом.
Карла поселили в Демирташе, небольшом городке возле Адрианополя. Толпа жителей встретила его у отведенного ему замка, но Карл не пожелал, чтобы его видели пленником, и велел перенести себя в замок на диване; как только его вынесли из кареты, он накрыл голову подушкой.
Диван поставили в замке, однако король так и не встал с него. Опасаясь, что его все-таки вышлют из Турции, он притворился больным и оставался в постели с 6 февраля 1713-го по 1 октября 1714 года. Селяхдар, раскусивший характер Карла, не слишком обеспокоился этим заболеванием и сказал Сулейману-паше:
— Иди и предупреди шведского короля, что он может оставаться в Демирташе всю свою жизнь. Я ручаюсь, что тогда не пройдет и года, как он сам попросится уехать, но не позволяй ему иметь деньги.
После сражения при Гельсинборге Стенбок еще некоторое время поддерживал репутацию шведской армии. Он защищал как мог Померанию и Бремен, но не сумел помешать саксонцам и датчанам осадить Штаде, крупный город, расположенный в низовьях Эльбы. Штаде подвергся бомбардировке и был превращен в руины, прежде чем Стенбок подоспел на помощь гарнизону.
При приближении шведской армии датчане и саксонцы, несмотря на перевес сил (20000 союзников против 12000 шведов), отступили в герцогство Мекленбургское. Стенбок, придерживавшийся правила «чем раньше напасть на врага, тем лучше», устремился за ними в погоню и 20 декабря 1712 года настиг их около города Гадебуш.
Противников разделяло болото. Ополченцы Стенбока вновь храбро атаковали неприятеля и через три часа кровопролитнейшей схватки заставили союзников отступить.
В этом сражении получил боевое крещение Мориц Саксонский, сын Августа II и Авроры Кенигсмарк (впоследствии он стал герцогом Курляндским и одним из наиболее знаменитых полководцев Европы, спасителем Франции в битве при Фонтенуа[86] и завоевателем Фландрии; он одним из первых оценил значение редутов в битве под Полтавой и неоднократно с успехом применял инженерные укрепления в полевых сражениях). Под Гадебушем он командовал полком и под ним была убита лошадь. Мориц рассказывал Вольтеру, что шведы все время сохраняли свои ряды и даже тогда, когда исход сражения был уже решен, ни один шведский солдат не покинул строй, чтобы обобрать трупы врагов, пока не был совершен благодарственный молебен.
В отместку за разрушение Штаде Стенбок решил сжечь Альтону, город на нижней Эльбе, которым владела Дания. Этот поход шведов очень приветствовал Гамбург, соперничавший в торговле с Альтоной.
Окружив город, Стенбок через трубача велел передать жителям, что они могут взять с собой все, что способны унести, так как их город будет разрушен до основания. Члены магистрата умоляли его пощадить Альтону и предлагали выкуп, но Стенбок намеренно назвал такую высокую сумму, которую город заведомо не мог выплатить.
В ночь на 9 января 1713 года шведы с зажженными факелами вступили в предместья Альтоны. Сильный ветер за считаные минуты разнес пламя по всему городу. Альтона горела с полуночи до 10 часов утра; когда пламя утихло, на месте цветущего города осталось лишь пепелище.
Горожане, собравшись в группы на обледенелых холмах, с плачем наблюдали гибель своих жилищ. Сильный холод заставил их идти к Гамбургу, где они надеялись найти кров. Но гамбуржцы не открыли им ворота, сославшись на заразную болезнь, незадолго перед тем посетившую Альтону, и оставили несчастных погорельцев мерзнуть у ворот до утра. Эта ночь стала последней для многих альтонцев, взрослых и детей, погибших от холода.
Вся Германия протестовала против бесчеловечной экзекуции, которой подверглась Альтона. Стенбок получил множество писем от государственных и частных лиц, осуждавших его жестокость. В официальном заявлении Стенбок нагло оправдывал свои действия тем, что «позволил себе эти крайние меры лишь для того, чтобы научить врагов своего повелителя-короля не вести впредь войну варварским способом и уважать права людей», так как датчане и саксонцы «наполнили Померанию своими жестокостями, опустошили эту прекрасную область и продали более ста тысяч жителей в рабство туркам»; поэтому «факелы, превратившие Альтону в пепел, были возмездием за раскаленные ядра, которые сожгли Штаде».