— Только не засни, — произнес дон Хуан. — Ты ни в коем случае никогда не должен спать на этом камне.
Я сел. Внимательно на меня глядя, дон Хуан добавил:
— Просто расслабься. Пусть внутренний диалог замрет.
С абсолютно полным сосредоточением я следил за его словами. Вдруг что-то словно ударило меня изнутри. Это был испуг. Сперва я даже не знал, в чем дело. Я решил, что испытываю очередной приступ неверия. Но потом, как молния, меня пронзило: да ведь уже вечер! По моим ощущениям мы разговаривали на камне не больше часа. А прошел целый день!
Я вскочил. Я полностью отдавал себе отчет в чудовищности несоответствия, но что именно со мною происходит, тем не менее, понять не мог. Я только испытывал странное ощущение — тело жаждет убежать прочь. Дон Хуан прыгнул, обхватив меня, и мы вместе с ним скатились на мягкую землю. Дон Хуан держал меня крепко, я чувствовал себя зажатым в стальных тисках. Мне и в голову никогда не приходило, что он настолько силен.
Меня всего трясло, как в припадке эпилепсии. Руки метались вокруг, описывая самые невероятные траектории. И в то же время существовала некая отрешенная часть меня, которая даже с некоторым интересом созерцала, как вибрирует, извивается и подпрыгивает тело.
Наконец, спазмы прошли, и дон Хуан меня отпустил. Он тяжело дышал от напряжения. Он сказал, что теперь нам будет лучше взобраться обратно на камень и там посидеть, пока я окончательно не приду в себя.
Я не смог устоять перед соблазном задать свой обычный вопрос: что со мной произошло? Он объяснил, что, во время его рассказа я перешел определенную грань и неожиданно вошел очень глубоко в левостороннее осознание. Дон Хуан и Хенаро последовали туда за мной. А потом я точно так же внезапно оттуда вышел.
— Я как раз вовремя тебя поймал, — сообщил мне дон Хуан. — Иначе тебя вынесло бы прямехонько в твое нормальное состояние.
Я совершенно запутался. Он объяснил, что все мы втроем играли осознанием. В какой-то момент я, должно быть, испугался, и ускользнул от них.
— Хенаро — мастер осознания, — продолжал дон Хуан. — Сильвио Мануэль — мастер воли. В свое время их обоих безжалостно толкнули в неизвестное. Наш бенефактор поступил с ними точно так же, как с ним самим поступил его бенефактор. В некотором отношении Хенаро и Сильвио Мануэль очень похожи на древних видящих. Они знают, что они могут сделать, но их мало интересует то, как они это делают. Сегодня Хенаро воспользовался случаем, чтобы сдвинуть твою зону свечения осознания. В результате все мы вместе оказались в каких-то таинственных закоулках неизвестного.
Я умолял его рассказать, что происходило с нами в неизвестном.
Вдруг у самого своего уха я услышал:
— Ты должен сам это вспомнить.
Я был абсолютно уверен, что слышу голос видения, и потому совсем не испугался. Я даже не поддался побуждению оглянуться.
— Я — голос видения, и я говорю тебе, что ты — болван, — раздался тот же голос.
Затем послышался смешок.
Я обернулся. Позади меня сидел Хенаро. Я был настолько удивлен, что хохотал, наверное, даже несколько истеричнее, чем они.
— Ну что ж, темнеет, — сказал мне Хенаро. — Как я тебе уже обещал сегодня, нам предстоит нечто! На этом самом месте.
Тут в разговор вмешался дон Хуан:
— А может быть, хватит на сегодня? А то ведь наш дурачок может помереть со страху.
— Не-е, он — в порядке, — возразил Хенаро, потрепав меня по плечу.
— Ты бы все-таки у него самого спросил, — настаивал дон Хуан. — Он ведь и вправду такой дурачок, что может помереть со страху. Он сам тебе об этом скажет.
— Что, действительно? — подняв брови, обратился ко мне Хенаро. — Ты на самом деле такой дурачок?
Я промолчал. И от этого они в буквальном смысле покатились со смеху. Хенаро даже скатился на землю. Дон Хуан легко спрыгнул с камня и помог ему подняться на ноги. После этого Хенаро сказал дону Хуану, имея в виду меня:
— Попался! Он ведь никогда не скажет, что он — дурачок. Он для этого чересчур важен. А потом произойдет нечто такое, отчего его будет трясти. Он даже в штаны может наложить со страху. А все потому, что не признался, что он — дурачок.
Наблюдая за тем, как они смеются, я пришел к убеждению, что так радостно хохотать способны только индейцы. Но тут же я пришел к убеждению, что они злобствуют, и это видно невооруженным глазом. Ведь издевались они над не-индейцем.
Дон Хуан мгновенно уловил мои чувства и сказал:
— Не позволяй своему чувству собственной важности разрастаться до неимоверных размеров. Ни с какой точки зрения ты не являешься чем-то особенным. Так же, как и любой из нас, независимо от того, индеец он или нет. Нагваль Хулиан и его бенефактор добавили к своей жизни не один год удовольствия, потешаясь над нами.
Хенаро живо вскарабкался на камень и, подойдя ко мне, заявил:
— На твоем месте я бы не знал, куда себя деть от смущения. Я бы очень расстроился. Я бы даже разревелся! Да ты поплачь, поплачь! Пореви хорошенько, сразу полегчает.
К своему несказанному удивлению, я начал тихонько всхлипывать. А потом так разозлился, что взревел от ярости. И только после этого почувствовал облегчение.
Дон Хуан мягко похлопал меня по спине. Он сказал, что обычно гнев действует очень отрезвляюще. Иногда так действует страх, иногда — юмор. Но я, в силу своей насильственной натуры, реагирую только на гнев.
Он добавил, что внезапные сдвиги в светимости осознания очень нас ослабляют. Они пытались меня поддержать, заставить стать сильнее. И Хенаро в этом явно преуспел, когда ему удалось привести меня в ярость.
К тому времени уже наступили сумерки. Вдруг Хенаро указал на какое-то мелькание прямо в воздухе, на уровне глаз. В сумеречном свете это было похоже на большую бабочку, которая кружилась вокруг места, где мы сидели.
— Не иди на поводу у своей впечатлительности, — предостерег меня дон Хуан. — Не нужно ничего желать и ни к чему стремиться. Просто пусть Хенаро тебя ведет. И не отводи взгляда от этого пятна.
Мелькающая точка определенно была бабочкой. Я ясно различал все ее детали. Я следил за ее извилистым усталым полетом, пока не начал видеть каждую частичку пыльцы на ее крылышках.
Я был полностью поглощен созерцанием, когда что-то вдруг вывело меня из этого состояния. Прямо за спиной я ощутил мощный взрыв беззвучного шума, если так можно выразиться. Обернувшись, я заметил целую группу людей, стоявших в ряд на другом, несколько более высоком, чем тот, где мы сидели, конце камня. Я подумал, что это — люди, живущие по соседству. Видимо, они заподозрили неладное, наблюдая, как мы целый день здесь болтаемся, и взобрались на камень, чтобы с нами разобраться. То, что их намерения по отношению к нам далеко не добрые, я узнал откуда-то в то же мгновение.
Дон Хуан и Хенаро соскользнули с камня, велев поторопиться и мне. Мы тотчас же двинулись прочь. Весь путь до дома Хенаро мы проделали, ни разу не оглянувшись, чтобы посмотреть, преследуют ли нас те люди. Ни Хенаро, ни дон Хуан не произнесли ни единого слова. Один раз дон Хуан даже свирепо шикнул на меня, приложив к губам палец. Когда мы подошли к дому Хенаро, дон Хуан втянул меня внутрь. А Хенаро, не останавливаясь, проследовал мимо дома и куда-то ушел.
Когда мы с доном Хуаном оказались в безопасности внутри дома и он зажег керосиновую лампу, я поинтересовался:
— Что это были за люди, дон Хуан?
— Это были не люди, — ответил он.
— Да ладно тебе, дон Хуан, не надо напускать мистический туман. Это были люди, я видел их своими глазами.
— Ну разумеется, ты видел их своими глазами, — парировал он. — Однако это ни о чем не говорит. Твои глаза тебя подвели. Это были не люди, и шли они за тобой. Хенаро пришлось их отвлечь.
— Так кто же это был, если не люди?
— О, а вот в этом скрыта тайна. Тайна осознания, которую невозможно раскрыть рациональным путем, просто о ней рассказав. Она относится к тем тайнам, которые можно лишь созерцать.
— Хорошо, тогда сделай так, чтобы я тоже стал свидетелем этой тайны, — не отставал я.
— Но ты уже им стал! Дважды за сегодняшний день. Просто сейчас ты этого не помнишь. Однако вспомнишь, когда зажжешь те эманации, которые светились, когда ты созерцал тайну осознания, о которой идет речь. А пока давай-ка вернемся к разговору об осознании вообще.
Дон Хуан еще раз повторил, что осознание начинается с постоянного давления больших эманаций извне на эманации, заключенные внутри кокона. За счет этого давления останавливается движение эманаций внутри кокона, которое суть движение к смерти, ибо направлено на разрушение кокона. Такая остановка является первым действием осознания.
— Все живые существа стремятся к смерти. Это — истина, в которой видящий не может не отдавать себе отчета, — продолжал дон Хуан. — Осознание же останавливает смерть.
Новых видящих привел в глубокое замешательство тот факт, что осознание препятствует смерти и в то же время является ее причиной, будучи пищей Орла. Это невозможно объяснить, поскольку не может быть рационального способа понять бытие. Видящим не оставалось другого выхода, кроме как принять то, что их знание основано на взаимопротиворечащих предпосылках.
Я спросил:
— Но почему они разработали систему, содержащую внутренние противоречия?
— Ничего они не разрабатывали, — ответил он. — Видящие открыли непреложные истины, они увидели их такими, какие они есть. Вот и все.
— Вот например: видящий должен быть методичным, рациональным существом, образцом трезвой уравновешенности; и в то же время он должен всячески избегать этих качеств, чтобы быть абсолютно свободным и открытым по отношению к чудесным тайнам бытия.
Приведенный доном Хуаном пример несколько сбил меня с толку. Но не совсем. Я понял, что имелось в виду. Ведь он все время пытался развить во мне максимум рационализма. И только лишь для того, чтобы разрушить его до основания и потребовать полного отсутствия сколько-нибудь рационального подхода.