Она предложила мне расслабиться и устроиться поудобнее.
— Причина, по которой Нагваль не мог раскрыть тебе все свои секреты, заключается в том, что ты не полный, — внезапно сказала она. — И ты все еще остаешься таким, но сейчас, после схваток с доньей Соледад и сестричками ты стал гораздо сильнее.
— Что значит быть неполным? Все говорят, что только ты можешь объяснить это, — сказал я.
— Это очень просто, — ответила она. — Полный человек — это тот, кто никогда не имел детей.
Она сделала паузу, как бы давая мне время записать сказанное. Я поднял глаза от своих заметок. Она внимательно смотрела на меня, оценивая эффект от своих слов.
— Я знаю, что Нагваль говорил тебе то же, что говорю я, — продолжала она, — но ты не обратил внимания на его слова, как, думаю, не обратишь и теперь.
Я вслух прочел то, что записал, и повторил сказанное. Она хихикнула.
— Нагваль сказал, что неполный человек — это человек, у которого есть дети, — раздельно, словно диктуя, сказала она.
Она внимательно посмотрела на меня, ожидая вопроса или замечания. Я молчал.
— Теперь я рассказала тебе все о том, что значит быть полным и неполным, — продолжила она. — И я рассказала тебе это точно так же, как мне — Нагваль. Это не имело никакого значения для меня тогда, как не имеет никакого значения для тебя сейчас.
Я невольно рассмеялся над тем, как она копирует дона Хуана.
— У неполного человека дыра в животе. Маг может видеть эту дыру так же ясно, как ты видишь мою голову. Когда дыра находится с левой стороны живота, то ребенок, который произвел эту дыру, имеет тот же пол. Если же она находится справа, то ребенок противоположного пола. Дыра слева — черная, справа — бурая.
— Ты можешь «видеть» эту дыру у имеющих детей?
— Конечно. Есть два способа видеть ее. Маг может видеть или в сновидении, или непосредственно глядя на человека. Маг, который видит, смотрит на светящееся существо и без всякого труда определяет, есть ли дыра в светимости тела. Но даже если маг не знает, как это делать, он может посмотреть и различить темноту дыры через одежду.
Она остановилась. Я уговаривал ее продолжать.
— Нагваль говорил мне, что ты записываешь, но потом не помнишь того, что записал, — сказала она обвиняющим тоном.
Я запутался в словах, пытаясь оправдаться. Но я знал, что сказанное ею было правдой. Слова дона Хуана всегда оказывали двойное воздействие: одно — когда я слушал что-то впервые, и другое — когда я читал дома то, что записал, а потом забыл.
Однако разговор с Ла Гордой был принципиально иным. У учеников дона Хуана не было бесконечной глубины его знания. Их откровения, хотя и необычные, были лишены чего-то существенного и оставались лишь составными частями головоломки. Из-за необычного характера этих фрагментов картина не становилась более ясной, но только сильнее запутывалась.
— У тебя была бурая дыра с правой стороны живота, — продолжала она. — Это значит, что тебя опустошила женщина. У тебя есть ребенок женского пола.
— Ты сказала, «была дыра». У меня ее больше нет?
— Нет. Она была залатана. Нагваль помог тебе залатать ее. Без его помощи ты был бы сейчас еще более пустым.
— Что такое эта заплата?
— Латка в твоей светимости. Я не знаю, как еще объяснить это. Нагваль сказал, что маг его уровня может в любой момент заполнить эту дыру. Но это заполнение — только латка без светимости. Любой, кто видит, или сновидящий может сказать, что это выглядит как заплата свинцового цвета на желтой светимости остального тела.
Нагваль залатал тебя, меня и Соледад. Но он предоставил нам самим восстановить свою светимость.
— Как он залатал нас?
— Он — маг. Он что-то вложил в наши тела. Он изменил нас. Мы больше не такие, как прежде. Заплата — это то, что он вложил туда.
— Как он вложил это туда, и что это такое?
— Его собственная светимость. Он сделал это своей рукой. Он просто проник в наши тела и оставил там свои волокна. Он сделал это со всеми своими шестью детьми и с Соледад. Все мы — одно и то же, кроме Соледад. Она совсем другая.
Ла Горда, казалось, не хотела продолжать. Она заколебалась и начала запинаться.
— Что представляет собой донья Соледад? — настаивал я.
— Это очень трудно объяснить, — сказала она после длительных уговоров. — Она такая как и я, и все-таки другая. Она имеет ту же светимость и все же она не с нами. Она идет в противоположном направлении. Сейчас она больше всего похожа на тебя. Вы оба имеете заплаты, напоминающие свинец. Моя заплата исчезла и я снова — полное светящееся яйцо. Поэтому я и сказала, что ты и я будем совершенно одинаковыми в тот день, когда ты снова станешь полным. Нас делает в данный момент почти одинаковыми светимость Нагваля, одинаковое направление и еще то, что мы оба были пустыми.
— Как выглядит полный человек для мага? — спросил я.
— Как светящееся яйцо, состоящее из волокон, — ответила она. — Все волокна — целые. Тогда они выглядят как струны, туго натянутые струны.
У пустого человека на краях дыры волокна оборваны. Если у него много детей, его волокна вообще не похожи на волокна. Эти люди выглядят как два разделенных чернотой куска светимости. Это ужасное зрелище. Нагваль заставлял меня видеть таких людей, когда мы с ним были в городском парке.
— Как ты думаешь, почему Нагваль никогда не говорил мне об этом?
— Он говорил, но ты никогда не понимал его правильно. Как только он видел, что ты неверно истолковываешь его слова, он менял тему. Твоя пустота препятствует пониманию. Нагваль сказал, что для тебя это совершенно естественно — не понимать, ведь когда человек становится неполным, он действительно опустошается, как тыква-горлянка, из которой вытряхнули содержимое. Ты не обращал внимания на частые напоминания дона Хуана о том, что ты — пустой. Ты никогда не понимал, что он имеет в виду, или, что еще хуже, — не хотел понимать.
Ла Горда ступила на опасную почву. Я попытался отвлечь ее другими вопросами, но она отклонила их.
— Ты любишь маленького мальчика и не хочешь понять, что Нагваль имеет в виду, — сказала она обвиняюще. — Нагваль сказал, что у тебя есть дочь, которую ты никогда не видел, и что ты любишь того маленького мальчика. Одна взяла твое острие, другой — захватил тебя. Ты соединил их вместе.
Мне пришлось прекратить записывать. Я вылез из пещеры, встал и начал спускаться по крутому склону на дно лощины. Ла Горда следовала за мной. Она спросила меня, не расстроился ли я из-за ее прямоты. Мне не хотелось лгать.
— А как ты думаешь?
— Ты прямо кипишь! — воскликнула она и захихикала с такой знакомой мне непринужденностью дона Хуана и дона Хенаро.
Видимо, она едва не потеряла равновесие и схватилась за мою левую руку. Чтобы помочь ей спуститься на дно лощины, я поднял ее за талию. Я отметил, что она весит не более ста фунтов. Поджав губы, как это обычно делал дон Хуан, она сказала, что весит сто пятнадцать фунтов. Мы одновременно рассмеялись. Это был момент прямого непосредственного общения.
— Почему ты все время пристаешь ко мне с этими разговорами? — спросила она.
Я рассказал ей, что когда-то был маленький мальчик, которого я безмерно любил. Мне казалось что я просто обязан поговорить о нем. Какая-то чрезвычайная необходимость выше моего понимания заставляла меня открыться этой совершенно чужой женщине.
Когда я начал рассказывать о мальчике, меня охватила волна ностальгии; то ли место так повлияло на меня, то ли ситуация, а может, время дня. Для меня как-то слились воедино память о мальчике с памятью о доне Хуане. Впервые за то время, что я не видел его, мне его смертельно не хватало. Лидия говорила, что они не тосковали о нем, так как он всегда был с ними. Он был их телом и духом. В это мгновенье я знал, что она имела в виду. То же чувствовал и я сам. Однако в этой лощине меня охватило неведомое мне прежде ощущение. Я сказал Ла Горде, что до сих пор ни разу не испытывал такой необходимости в доне Хуане. Она не ответила. Она смотрела вдаль.
По-видимому, ощущение тоски по этим двум людям было обусловлено тем катарсисом, которым стала в моей жизни встреча с каждым из них. И оба ушли. Я не осознавал до сих пор, насколько окончательным было это расставание. Я сказал Ла Горде, что этот мальчик был для меня больше чем другом, и в один день его отняли у меня силы, которые я не мог контролировать. Это было, пожалуй, самым сильным ударом который я когда-либо получал. Я поехал к дону Хуану просить о помощи. Это был единственный случай, когда я просил его помочь мне. Он выслушал мою просьбу, а затем разразился громким хохотом. Его реакция была столь неожиданной, что я не мог даже разгневаться. Я смог только сделать критическое замечание о том, что казалось мне бесчувственностью.
— Какого действия ты ждешь от меня? — спросил он.
Я сказал, что он как маг, по-видимому, может помочь мне вернуть моего маленького друга ради моего утешения.
— Ты не прав. Воин ничего не ищет для утешения, — сказал он тоном, не допускающим возражений.
Затем он занялся разгромом моих аргументов. Он сказал, что воин в любом варианте ничего не должен отдавать на волю случая. Воин действительно влияет на результаты событий силой своего осознания и своего несгибаемого намерения. Он сказал, что если бы у меня было несгибаемое намерение помогать этому ребенку и защищать его, я бы принял меры, предусматривающие его пребывание со мной. Но в своем нынешнем виде моя любовь является всего лишь пустым звуком, бесполезной вспышкой пустого человека. Затем он сказал что-то о пустоте и полноте, но я не хотел слушать его. У меня было только чувство утраты. И я был уверен, что пустота, о которой он говорил, относилась именно к этому чувству.
— Ты любил его, ты чтил его дух, ты желал ему блага, а теперь ты должен забыть его, — сказал он.
Но я был не в состоянии поступить так. В моих эмоциях оставалось что-то ужасно живое, несмотря на время, смягчающее их. Некоторое время мне казалось, что я забыл, но затем одно ночное происшествие произвело во мне глубочайший эмоциональный переворот. Я шел к себе в офис, как вдруг меня окликнула молодая мексиканка. Она сидела на скамье в ожидании автобуса и спросила, не идет ли этот автобус мимо детской больницы. Я не знал. Она объяснила, что у ее малыша давно высокая температура и она очень беспокоится, так как у нее нет денег на лечение. Я подошел к скамейке