Когда она сделала это, я вдруг осознал, что в ее левой руке не было никакого крючка. В действительности это было каким-то свойством ее руки, которое позволяло ей висеть на ней. Той же самой руки, которой она атаковала меня позапрошлой ночью.
Ее демонстрация завершилась свисанием с балок в самом центре комнаты. Внезапно она потеряла сцепление, сорвавшись с высоты пятнадцать-шестнадцать, футов. Ее длинное платье поднялось и собралось вокруг головы. Перед тем, как она беззвучно приземлилась, секунду она выглядела, как вывернутый силой ветра зонт. Ее обнаженное тело казалось ручкой зонтика, прикрепленной к темной массе платья.
Мое тело ощутило толчок от ее падения наверное больше чем она сама. Она приземлилась, присев на корточки, и какое-то время оставалась неподвижной, стараясь перевести дыхание. Я растянулся на полу, испытывая болезненные спазмы в животе.
Ла Горда пересекла комнату, взяла свою шаль и повязала вокруг моего живота, обмотав ее два-три раза как пояс. Она тенью вернулась обратно к южной стороне.
Пока она делала все это, я потерял из виду Розу. Когда я поднял глаза, та снова сидела у южной стены. Теперь уже Хосефина молча направилась в центр комнаты. Она расхаживала взад и вперед между местом, где сидел я, и своим, у западной стены. Она все время была обращена лицом ко мне. Приблизившись к своему месту, она внезапно подняла левое предплечье и поместила его прямо перед лицом, словно хотела заслониться от меня. Она на секунду скрыла за предплечьем половину своего лица. Потом опустила его и подняла снова, на этот раз закрыв все лицо. Она бесчисленное количество раз повторяла этот процесс, беззвучно расхаживая по комнате из одного конца в другой. Каждый раз, когда она поднимала предплечье, все большая часть ее тела исчезала из моего поля зрения. Наступил момент, когда она закрыла все свое тело, раздутое за счет одежды, своим тонким предплечьем. Казалось, словно заслоняя все мое тело, находящееся в десяти-двенадцати футах от нее, от своего взора — задача вполне выполнимая, ее она легко могла решить за счет ширины своего предплечья — она заслоняла от моего взгляда и свое тело — а уж это никак нельзя было сделать за счет ширины ее предплечья.
Когда она закрыла все свое тело, я мог различать только силуэт ее висящего в воздухе предплечья. Он покачиваясь двигался из одного угла комнаты в другой, и только однажды я мог смутно увидеть и саму руку.
Я почувствовал отвращение, невыносимую дурноту. Двигающееся и покачивающееся предплечье истощало мою энергию. Я соскользнул на бок, не в силах сохранить равновесие, и увидел, как рука падает на землю. Хосефина лежала на полу, накрытая одеждами, словно ее вздутое платье взорвалось. Она лежала на спине, раскинув руки.
Мне потребовалось довольно много времени, чтобы восстановить физическое равновесие. Моя одежда промокла от пота. Все это подействовало не только на меня. Все они были измотанными и мокрыми. Ла Горда держалась лучше всех, но и ее контроль был, по-видимому, на грани срыва. Я мог слышать, как все они, включая Ла Горду, дышат ртом.
Когда я снова полностью пришел в себя, все сидели на своих местах. Сестрички пристально смотрели на меня. Краешком глаза я видел, что у Ла Горды глаза были полуприкрыты. Внезапно она бесшумно перекатилась в мою сторону и прошептала мне на ухо, что я должен начать свой зов бабочки, продолжая его до тех пор, пока союзники не вернутся в дом и не будут готовы взять нас.
Я был в нерешительности. Она прошептала, что другого способа изменить направление не существует и что мы должны закончить то, что начали. Сняв свою шаль с моего пояса, она опять перекатилась на свое место и села.
Я поднес руку к губам и попытался издать постукивающий звук. Поначалу это казалось очень трудным. Губы были сухими, а руки потными, но после первой неудачи у меня появилось ощущение бодрости и хорошего тонуса. У меня получился самый великолепный зов, который я когда-либо издавал. Он напоминал мне такой же звук, который я когда-то давным-давно слышал в ответ на свой. Когда я остановился, чтобы передохнуть, то услышал ответное постукивание со всех сторон.
Ла Горда сделала мне знак продолжать. Я выдал еще три серии. Последняя была совершенно гипнотической. Мне даже не пришлось набирать много воздуха и выпускать его небольшими порциями, как я делал это всегда. На этот раз постукивающий звук свободно лился из моего горла. Мне даже не нужно было использовать край ладони чтобы издать его.
Внезапно Ла Горда бросилась ко мне, подхватила подмышки и потащила на середину комнаты. Ее действие нарушило мою абсолютную концентрацию. Я заметил, что Лидия держит меня за правую руку, Хосефина — за левую, а Роза пятится назад передо мной и поддерживает меня за пояс вытянутыми руками. Ла Горда была позади меня. Она приказала мне протянуть руки назад и схватиться за шаль, которую она повязала вокруг шеи и плеч как упряжь.
Тут я заметил, что в комнате кроме нас было еще что-то, хотя и не мог сказать, что именно. Сестрички дрожали. Я знал, что они видят это, хотя сам ничего различить не мог. Я также знал, что Ла Горда собирается повторить то, что делала в доме дона Хенаро. Внезапно я почувствовал ветер из глаза-двери, втягивающий нас. Я изо всех сил уцепился за край шали Ла Горды, а сестрички схватились за меня. Я ощутил, что мы кружимся, кувыркаемся и раскачиваемся из стороны в сторону, как гигантский невесомый лист.
Я открыл глаза и увидел, что мы похожи на пучок. Мы то ли стояли, то ли горизонтально висели в воздухе, — я не мог разобрать, так как не имел точки опоры для чувств. Затем так же внезапно, как и поднялись, мы стали опускаться. Я чувствовал падение серединой своего живота и завопил от боли. Мои вопли слились с воплями сестричек. Вдруг я ощутил невыносимый толчок в ногах и подумал, что, должно быть, сломал их.
Следующим моим впечатлением было ощущение, что что-то проникло в мой нос. Я лежал на спине в полной темноте. Приподнявшись, я понял, что это Ла Горда щекочет мне ноздри прутиком. Я не чувствовал ни опустошенности, ни даже усталости. Вскочив на ноги, я был потрясен увиденным. Мы находились не в доме, а на бесплодном каменистом холме. Я сделал шаг и едва не упал, споткнувшись о чье-то тело. Я узнал Хосефину. Она была очень горячей. Казалось, у нее был жар. Я попытался заставить ее сесть, но она была совершенно вялой. Рядом с ней лежала Роза. По контрасту ее тело было холодным, как лед. Я положил их одну на другую и потряс. Это движение привело их в себя.
Ла Горда тем временем нашла Лидию и заставила ее идти. Спустя несколько минут все мы были на ногах. Мы находились, по-видимому, в полумиле к востоку от дома.
Несколько лет назад дон Хуан вызвал у меня аналогичное переживание, но с помощью психотропных растений. По всей вероятности, он заставил меня летать, и я приземлился на некотором расстоянии от его дома. В то время я попытался объяснить это событие рациональными причинами. Оснований для такого объяснения у меня не было, и я вынужден был пойти по одному из двух возможных путей: или объяснить происшедшее тем, что дон Хуан перенес меня на удаленное поле, пока я находился в бессознательном состоянии под действием психотропного растения, или утверждать, что под влиянием алкалоидов я поверил в то, что внушил мне дон Хуан. То есть, что я летал.
На этот раз у меня не было другого выхода, как только набраться мужества и признать, что я летал. Я начал индульгировать в сомнениях и сочинять, как четыре девушки перенесли меня на этот холм. Я громко засмеялся, не в силах сдержать непонятный восторг.
Это был рецидив моей старой болезни. Мой разум, который был временно блокирован, опять начал захватывать власть надо мной. Мне хотелось победить его. Или, точнее сказать, — в свете диковинных действий, которые я наблюдал и выполнял со дня моего приезда, — мой разум отстаивал свою независимость от более сложного комплекса, который, кажется, и был «мною». Тем мною, которого я не знал.
С позиции почти незаинтересованного наблюдателя я следил, как мой разум борется, чтобы найти подходящие разумные обоснования, в то время как другая, гораздо большая часть меня могла больше не заботиться об объяснении вообще чего бы то ни было.
Ла Горда выстроила трех девушек в линию, затем потянула меня к себе. Все они сложили руки за спиной. Ла Горда заставила меня сделать то же самое. Она вытянула мои руки как можно дальше назад, велела мне согнуть их и захватить мои предплечья как можно крепче и ближе к локтям. Это создавало большое мышечное напряжение в плечевых суставах. Она давила на мое туловище вперед до тех пор, пока я совсем не согнулся. Затем она издала особый птичий крик. Это был сигнал. Лидия начала двигаться. В темноте ее движения напоминали мне движения конькобежца. Она шла быстро и молча, и за несколько минут исчезла из виду. Ла Горда издала один за другим еще два птичьих крика, и Роза с Хосефиной удалились тем же способом, что и Лидия. Ла Горда велела мне следовать рядом с ней. Она издала еще один птичий крик, и мы тронулись с места.
Я был удивлен легкостью, с которой шел. Все мое равновесие было сосредоточено в ногах. То, что руки находились за спиной, не только не препятствовало движениям, но помогало мне поддерживать это необычное равновесие. Но больше всего меня удивила плавность моей походки.
Достигнув дороги, мы стали идти нормально. Мы прошли мимо двух человек, идущих в противоположном направлении. Когда мы добрались до дома, сестрички уже стояли у двери, не решаясь войти. Ла Горда сказала им, что хотя я не мог управлять союзниками, но мог и призывать их, и заставить их уйти. Союзники больше не будут беспокоить нас. Девушки поверили ей, чего нельзя было сказать обо мне.
Мы вошли внутрь. Все они очень спокойно и быстро разделись, облились холодной водой и сменили одежду. Я сделал то же самое. Ла Горда принесла мне мою старую одежду, которая хранилась обычно в доме дона Хуана в коробке, и я переоделся.
Все мы были в приподнятом настроении. Я попросил Ла Горду объяснить мне, что мы делали.