— Мы поговорим об этом позже, — сказала она твердо.
Тут я вспомнил, что пакеты, которые я привез им, все еще были в машине. Я подумал, что пока Ла Горда готовит нам еду, можно пойти и вытащить их. Я вышел, взял их, принес в дом и положил на стол. Лидия спросила, распределил ли я подарки. Я сказал, что хочу, чтобы они сами выбрали то, что им понравится. Она отказалась, сказав, что, несомненно, у меня было приготовлено что-то особое для Паблито и Нестора, а для них — груда безделушек, которые я высыпал на стол, чтобы они дрались за них.
— Кроме того, ты ничего не привез для Бениньо, — сказала она, подойдя ко мне сбоку, и взглянула на меня с напускной серьезностью. — Ты не должен оскорблять чувства Хенарос, давая им два подарка на троих.
Они все засмеялись. Мне было неловко. Она была совершенно права.
— Ты беззаботный. Именно поэтому ты никогда не нравился мне, — сказала Лидия, погасив улыбку и нахмурившись. — Ты никогда не приветствовал меня с симпатией или уважением. Каждый раз ты только делал вид, что рад видеть меня.
Она имитировала мое явно неискреннее приветствие, которым я пользовался много раз в прошлом.
— Почему ты никогда не спрашивал меня, как у меня дела? — спросила Лидия.
Я прекратил писать. Мне просто никогда не приходило в голову спрашивать ее о чем-либо. Я сказал ей, что мне нет оправдания. Вмешалась Ла Горда, сказав, что я никогда не сказал при встрече больше двух слов Лидии и Розе по очень простой причине: я привык разговаривать только с женщинами, которыми увлечен в том или ином смысле. Ла Горда добавила, что Нагваль велел им только отвечать на мои вопросы, а если я к ним не обращаюсь, то они не должны были ничего говорить сами.
Роза сказала, что не любит меня, потому что я всегда смеялся и пытался потешать всех. Хосефина добавила, что я никогда не замечал ее, и она невзлюбила меня как раз за эти невыносимые шутки.
— Я хочу, чтобы ты знал, что я не признаю тебя как Нагваля, — сказала мне Лидия, — Ты очень тупой. Ты ничего не знаешь. Я знаю больше тебя. Как я могу уважать тебя?
Она добавила, что я могу убираться туда, откуда пришел, или хоть провалиться в преисподнюю.
Роза и Хосефина не сказали ни слова. Однако, судя по серьезному и неприветливому выражению их лиц, они были согласны с Лидией.
— Как этот человек может вести нас? — спросила Лидия Ла Горду. — Он не настоящий Нагваль. Он человек. Он собирается делать из нас таких же идиотов, как он сам.
Когда она говорила это, я видел, как выражение лиц Розы и Хосефины становится все более и более враждебным.
Ла Горда вмешалась и объяснила им то, что она видела обо мне раньше. Она добавила, что она советует мне больше не попадаться в их ловушки, но рекомендует то же самое ним — не попадаться в мои.
После того, как Лидия сначала продемонстрировала мне свою вполне обоснованную неподдельную враждебность, я был изумлен, как легко она поддалась замечаниям Ла Горды. Она даже улыбнулась мне, а потом подошла и села рядом со мной.
— Ты на самом деле такой же как мы, да? — спросила она смущенно.
Я не знал, что сказать. Я боялся допустить промах. Лидия явно была лидером сестричек. В тот момент, когда она улыбнулась мне, две другие тотчас были охвачены тем же настроением.
Ла Горда сказала, чтобы они не обращали внимания на мой карандаш и бумагу и на мои постоянные вопросы и что я, в свою очередь, не должен тревожиться, если они вовлекаются в свое любимое занятие — индульгирование на самих себе.
Все трое сели около меня. Ла Горда подошла к столу, взяла пакеты и отнесла их в мою машину. Я попросил Лидию извинить меня за мои непростительные промахи в прошлом и попросил всех рассказать мне, как они стали ученицами дона Хуана. Чтобы заставить их чувствовать себя непринужденно, я описал свою встречу с доном Хуаном. Их рассказы повторили то, что я уже знал от доньи Соледад.
Лидия сказала, что они вольны были оставить мир дона Хуана, но их выбор был — остаться. Сама она была самой первой ученицей и имела возможность уйти. Когда Нагваль и Хенаро вылечили ее, Нагваль указал ей на дверь и сказал, что если она не уйдет теперь, то дверь закроется и никогда не откроется снова.
— Моя судьба была решена, когда дверь закрылась, — сказала мне Лидия. — В точности то же случилось и с тобой. Нагваль говорил мне, что, когда он наложил на тебя заплату, у тебя была возможность покинуть его. Но ты не сделал этого.
Я помнил о том решении более живо, чем о чем угодно другом. Я рассказал им, как дон Хуан заставил меня поверить, что за ним охотится женщина-маг, а затем предоставил мне выбор — или покинуть его навсегда, или остаться, чтобы помочь ему вести войну против этой ведьмы. Потом оказалось, что мнимым врагом была одна из его сотрудниц. Вступив в борьбу с ней — как я думал, в защиту дона Хуана — я направил ее против себя, и она стала тем, что он назвал моим «стоящим противником».
Я спросил у Лидии, были ли у них такие противники.
— Мы не такие тупые, как ты, — сказала Роза. — Мы никогда не нуждались ни в каком кнуте.
— Паблито как раз такой тупица, — сказала Роза, — Его противником является Соледад. Впрочем, я не знаю, насколько она стоящая. Но, как гласит пословица, нет курицы, так съешь и луковицу.
Они засмеялись и заколотили по столу.
Я спросил у них, знал ли кто-нибудь Ла Каталину, женщину-мага, которую дон Хуан натравил на меня. Они отрицательно покачали головой.
— Я знаю ее, — сказала Ла Горда, стоя у кухонной плиты. — Она из цикла Нагваля, а выглядит так, как будто ей лет тридцать.
— Что такое цикл, Горда? — спросил я. Она подошла к столу, поставила ногу на скамейку и, облокотясь на нее, подперла рукой подбородок.
— Маги, подобные Нагвалю и Хенаро, имеют два цикла. Первый — это когда они еще человеческие существа, подобные нам. Мы находимся в первом цикле. Каждому из нас было дано задание, и это задание вынуждает нас оставить человеческую форму. Элихио, мы пятеро и Хенарос относимся к одному и тому же циклу. Второй цикл наступает тогда, когда маг больше не является человеческим существом. Такими были Нагваль и Хенаро. Они пришли учить нас. И после того, как они обучили нас, они ушли. Мы являемся вторым циклом для них. Нагваль и Ла Каталина подобны тебе и Лидии. Они находятся в таком же взаимодействии. Она ужасающий маг, в точности как Лидия.
Ла Горда вернулась к кухонной плите. Сестрички, казалось, нервничали.
— Эта женщина, должно быть, знает растения силы, — сказала Лидия Ла Горде.
Ла Горда ответила, что так оно и есть. Я спросил, давали ли им когда-нибудь растения силы.
— Нам троим не давали, — ответила Лидия. — Растения силы дают только пустым людям, таким как ты и Ла Горда.
— Так Нагваль давал тебе их? — спросил я Ла Горду. Ла Горда подняла над головой два пальца.
— Нагваль давал ей свою трубку дважды, — сказала Лидия, — И оба раза у нее ехала крыша.
— Что случалось, Горда? — спросил я.
— Я становилась сумасшедшей, — сказала Ла Горда, подойдя к столу. — Растения силы давали нам потому, что Нагваль накладывал латки на наши тела. Моя пристала быстро, а у тебя это протекало трудно. Нагваль сказал, что ты еще ненормальней Хосефины и такой же невыносимый, как Лидия, и он вынужден был давать тебе растения силы огромное количество раз.
Ла Горда объяснила, что растения использовали только те маги, которые в совершенстве владели этим искусством. Эти растения были таким могущественным средством, что для правильного обращения с ними требовалось самое безупречное внимание со стороны магов. Нужна была целая жизнь, чтобы натренировать свое внимание до необходимого уровня. Ла Горда сказала, что полный человек не нуждается в растениях силы и что ни сестрички, ни Хенарос никогда не принимали их. Но в какой-то момент, когда они усовершенствуют свое искусство сновидения, им придется воспользоваться растениями силы для получения завершающего тотального толчка. Это будет толчок такой силы, что нам невозможно и представить его.
— А тебе тоже придется принимать их? — спросил я Ла Горду.
— Всем нам, — ответила она. — Нагваль сказал, что ты должен будешь знать об этом моменте раньше, чем любой из нас.
Я некоторое время думал на эту тему. Психотропные растения оказывали на меня ужасающее воздействие. Они, казалось, достигали какого-то обширного резервуара во мне и извлекали из него целый мир. Я боялся принимать их из-за нарушения моего физического тонуса и невозможности управлять их действием. Мир, в который они погружали меня, был неподатлив и хаотичен. Пользуясь терминологией дона Хуана, мне не хватало контроля и силы, чтобы воспользоваться этим миром. Однако, если бы такой контроль у меня был, то я открыл бы в себе потрясающие возможности.
— Я принимала их, — внезапно сказала Хосефина, — Когда я была помешанной, Нагваль дал мне свою трубку, чтобы исцелить или убить меня. И она исцелила меня.
— Нагваль действительно давал Хосефине свой дым, — сказала Ла Горда и подошла к столу. — Он знал, что она притворяется более сумасшедшей, чем есть на самом деле. Она всегда была немного чокнутой, но она еще и индульгирует, как никто другой. Она всегда хотела жить там, где никто бы ей не надоедал и где она смогла бы делать все, что ей захочется. Поэтому Нагваль дал ей свой дым и отправил пожить в мир ее предрасположения на четырнадцать дней, пока она так не пресытилась им, что излечилась. Она пресекла свое индульгирование. В этом и состояло ее излечение.
Ла Горда вернулась к плите. Сестрички смеялись и хлопали друг друга по спинам.
Тут я вспомнил, что в доме доньи Соледад Лидия не только сделала вид, что Нагваль оставил для меня какой-то пакет, но и на самом деле показала сверток, похожий на футляр для трубки дона Хуана. Я напомнил Лидии об их обещании отдать мне этот пакет в присутствии Ла Горды.
Сестрички переглянулись, а затем посмотрели на Ла Горду. Она кивнула. Хосефина встала и пошла в переднюю комнату. Спустя минуту она вернулась со свертком, который показывала мне Лидия.