Внезапно я увидел своего собственного отца, стоящего посреди пейотльного поля, но поле исчезло, и сцена переместилась в мой старый дом, в дом моего детства. Мы с отцом стояли у фигового дерева. Я обнял своего отца и поспешно стал ему говорить о том, чего никогда не мог сказать ему. Каждая из моих мыслей была цельной, законченной и уместной. Было так, как будто у нас действительно не было времени, и нам нужно было сказать все сразу. Я говорил ему потрясающие вещи о моих чувствах по отношению к нему, то есть то, что при обычных обстоятельствах я никогда не смог бы произнести вслух.
Отец не отвечал, он просто слушал, а затем был утянут куда-то прочь. Я снова остался один и заплакал от раскаяния и печали.
Я шел через пейотльное поле, называя имя, которому научил меня Мескалито. Внезапно что-то вышло из странного «звездного» света на растении пейотля. Это был длинный сияющий объект — столб света величиной с человека. На мгновение он осветил все поле интенсивным желтоватым светом; затем он озарил все небо наверху, создав грандиозное волшебное зрелище. Я думал, что ослепну, если буду продолжать смотреть. Я закрыл глаза и спрятал лицо в ладонях.
У меня было ясное знание, что Мескалито говорит мне съесть еще один батончик пейотля. Я подумал: «Как это сделать? Ведь у меня нет ножа, чтобы его срезать».
«Ешь прямо с земли», — сказал он мне все тем же странным способом.
Я лег на живот и сжевал верхушку растения. Оно воспламенило меня. Оно наполнило каждый уголок моего тела теплотой и прямотой. Все было живым. Все имело существование и сложную деталировку, и в то же время все было таким простым. Я был всюду; я мог видеть вверху и внизу и вокруг себя в одно и то же время.
Это особенное чувство длилось достаточно долго, чтобы я смог его осознать. Затем оно сменилось давящим страхом, который не навалился на меня внезапно, но который овладел мной все же как-то быстро. Сначала мой чудесный мир тишины был разбит звуками, но мне не было до этого дела. Затем звуки стали громкими и непрерывными, как если бы они надвигались на меня. И постепенно я потерял чувство парения в недифференцированном мире, безразличном и прекрасном. Звуки стали гигантскими шагами. Что-то громадное дышало и ходило вокруг меня. Я решил, что оно охотится за мной.
Я побежал и спрятался за валун. Оттуда я попытался определить, кто же меня преследует. В один из моментов я выполз из своего убежища, чтобы взглянуть на него, — и преследователь — а я так и не увидел его — бросился на меня.
Он был подобен гигантскому слизню, и он обрушился на меня. Я думал, что его вес меня раздавит, но обнаружил себя в какой-то выбоине или впадине. Я видел, что слизень покрывает не всю поверхность вокруг меня. Под валуном остался кусочек свободной земли. Я начал заползать туда. Я видел огромные капли жидкости, капающие со слизня. Я «знал», что это он выделяет пищеварительный сок, чтобы растворить меня. Капля упала на мою руку, я пытался стереть кислоту землей и смачивал руку слюной, продолжая закапываться. В один из моментов я стал испаряться. Меня вытаскивало к свету. Я подумал, что слизень растворил меня. Я смутно отметил свет, который становился все ярче. Он прорывался из-под земли, усиливался — и наконец стал солнцем, выходящим из-за холмистого горизонта.
Медленно я начал восстанавливать свои обычные способности восприятия. Я лег на живот, положив подбородок на согнутую руку. Растение пейотля передо мной опять начало светиться, и прежде, чем я успел повести глазами, из него снова вырвался длинный свет. Он навис надо мной. Я сел. Свет коснулся всего моего тела спокойной силой, а затем скатился и пропал из виду.
Я бежал всю дорогу к тому месту, где оставались мужчины. Потом мы все вместе вернулись в город. Мы с доном Хуаном еще один день оставались у дона Роберто — пейотльного ведущего. Все время, пока мы были там, я проспал. Когда мы собрались уезжать, молодые люди, которые приняли участие в пейотльных сессиях, подошли ко мне. Один за другим они обнимали меня и застенчиво смеялись. Каждый из них представился. Я проговорил с ними много часов обо всем на свете, кроме пейотльных встреч.
Дон Хуан сказал, что время ехать. Молодые люди снова обняли меня. «Приезжай», — сказал один из них. «Мы уже ждем тебя», — добавил другой. Я собирался медленно, рассчитывая увидеться со стариками, но никого из них уже не было.
Четверг, 10 сентября 1964 года.
Рассказывая дону Хуану о своих переживаниях, я всегда старался придерживаться строгой последовательности, излагая события шаг за шагом. Сегодня я рассказал ему о своей последней встрече с Мескалито. Он внимательно слушал рассказ до того места, где Мескалито назвал мне свое имя. Тут дон Хуан меня остановил.
— Теперь ты на собственном пути, — сказал он. — Защитник принял тебя. Тебе больше не нужно ничего рассказывать мне о своих отношениях с ним. С этого момента я буду очень небольшой помощью для тебя. Теперь ты знаешь его имя. Ни одному живому существу нельзя теперь ни упоминать его имени, ни рассказывать о ваших делах с ним.
Я настаивал на том, что хочу рассказать ему все детали испытанного мною, потому что для меня это не имеет смысла. Я сказал, что мне нужна его помощь, чтобы перевести то, что я видел. Он сказал, что я смогу это сам, и для этого мне лучше бы начать думать самому. Я сказал, что мне интересно узнать его мнение, потому что мне понадобится слишком много времени, чтобы понять это самому, и я не знаю, с чего начать.
— Возьми песни, например. Что они означают?
— Только ты можешь это решить, — сказал он. — Откуда я могу знать, что они означают? Один защитник может сказать тебе это, так же, как только он мог научить тебя своим песням. Если бы я взялся объяснять тебе, что они означают, это было бы то же самое, как если бы ты выучил чужие песни.
— Что ты хочешь этим сказать, дон Хуан?
— Тот, кто поет чужие песни, тот просто повторяет за теми, кто поет песни защитника. Его песни всегда с душой, и только таким он учит. Остальные — это копии песен других людей. Иногда люди бывают очень лживы. Они поют чужие песни, даже не зная, о чем они.
Я сказал, что хотел узнать что это за песни и для чего они поются. Дон Хуан ответил, что те песни, которые я узнал, служат для вызова защитника, и что я всегда должен пользоваться ими вместе с именем, чтобы позвать его. Позднее Мескалито, вероятно, научит меня другим песням для других целей, сказал дон Хуан.
Затем я спросил его, считает ли он, что защитник полностью принял меня. Он рассмеялся, как если бы мой вопрос был глупым. Он сказал, что защитник принял меня и подтвердил это дважды, чтобы я понял. Казалось, на дона Хуана произвело большое впечатление то, что я увидел свет дважды. Он подчеркнул этот аспект моей встречи с Мескалито.
Я сказал ему, что не понимаю, как это может быть, что Мескалито принял меня и тут же до смерти напугал.
Очень долгое время он не отвечал. Казалось, он был в замешательстве. Наконец, он сказал:
— Это так ясно. То, что он хотел сказать, так ясно, что я не могу понять, как это непонятно тебе.
— Мне вообще все непонятно, дон Хуан.
— Нужно время, чтобы действительно увидеть и понять что Мескалито имеет в виду. Ты должен думать о его уроках, пока они не станут для тебя ясными.
Пятница, 11 сентября 1964 года.
Я снова и снова настаивал на том, чтобы дон Хуан истолковал мой последний опыт встречи с Мескалито. Некоторое время он отказывался, а потом заговорил тоном продолжения разговора:
— Ты видишь, что глупо спрашивать о нем так, как если бы он был человеком, с которым можно разговаривать? Он не похож ни на что из того, что ты уже видел; он как человек, но в то же время он совсем не похож на человека. Это трудно объяснить людям, которые о нем ничего не знают, но хотят сразу узнать о нем все. И потом, его уроки столь же волшебны, как и он сам. Насколько я знаю, ни один человек не может предсказать его поступки. Ты задаешь ему вопрос, и он показывает тебе путь, но он не говорит тебе о нем, как разговариваем мы с тобой. Понимаешь теперь, что он делает?
— Я не думаю, что у меня есть затруднения в том, чтобы понять это. Чего я не могу понять, так это то, что это значит.
— Ты просил его сказать, что с тобой не так, и он дал тебе полную картину. Здесь не может быть ошибки и ты не можешь заявлять, что не понимаешь. Это не было разговором, и все же это был разговор. Затем ты задал ему другой вопрос, и он ответил тебе тем же самым способом. Относительно того, что он имел в виду, я не уверен, что понимаю это, так как ты предпочел не говорить мне, какой вопрос задал.
Я очень тщательно повторил вопросы, которые, как я помню, задавал: «Поступаю ли я так, как надо? На правильном ли я пути? Что мне делать со своей жизнью?» Дон Хуан сказал, что вопросы, которые я сейчас озвучил, являются только словами. Лучше не произносить вопросы, а задавать их изнутри. Он сказал, что защитник имел в виду дать мне урок, а не отпугнуть меня, поэтому он показал себя как свет дважды. Я сказал, что все еще не понимаю, зачем Мескалито терроризировал меня, если он меня принял. Я напомнил дону Хуану, что согласно его утверждению, быть принятым Мескалито означает, что его форма становится постоянной и не изменяется на кошмар. Дон Хуан рассмеялся надо мной снова и сказал, что если я буду думать о вопросе, который был у меня в сердце, когда я разговаривал с Мескалито, то я сам пойму урок.
Думать о вопросе, который «был у меня в сердце», оказалось трудной задачей. Я сказал дону Хуану, что у меня в голове было много всего. Когда я спросил, на правильном ли я пути, то я имел в виду: пребываю ли я в двух мирах одновременно? Какой из этих миров правильный? Куда мне следует направить свою жизнь?
Дон Хуан выслушал мои объяснения и заключил, что у меня нет четкого представления о мире, и что защитник дал мне прекрасный и очень понятный урок.
— Ты думаешь, что для тебя здесь имеется два мира, два пути. Но есть только один. Защитник показал тебе это с исключительной определенностью. Единственно доступный для тебя мир — это мир людей, и этот мир ты не можешь по выбору покинуть. Ты человек. Защитник показал тебе мир счастья, где нет разницы между предметами, потому что там некому спрашивать о различиях. Но это не мир людей. Защитник вытряхнул тебя оттуда и показал, как думает и борется человек. Это мир людей. И быть человеком означает быть связанным с этим миром. Ты имеешь глупость считать, что живешь в двух мирах, но это только твоя глупость. Кроме одного единственного, нет никакого другого мира для нас. Мы люди и должны следовать миру людей с удовлетворением. Я считаю, что таков был урок.