Я начал свое ученичество у дона Хуана в июне 1961 года. До того времени я встречался с ним при разных обстоятельствах, но всегда как антрополог-наблюдатель. В ходе этих первых разговоров я делал записи украдкой. Потом по памяти восстанавливал весь разговор. А когда приступил к ученичеству, записывать так стало очень трудно, потому что наши беседы затрагивали слишком много различных тем. Тогда дон Хуан позволил мне — правда, после долгих уговоров — открыто записывать все, что говорилось. Мне еще очень хотелось фотографировать и делать магнитофонные записи, но этого он не разрешил.
Мое ученичество проходило сначала в Аризоне, а затем в Соноре, потому что дон Хуан к тому времени перебрался в Мексику. Принятый мной распорядок состоял в том чтобы проводить с ним несколько дней подряд, как можно чаще. В летние месяцы 1961–1964 годов мои визиты стали более частыми и длились дольше. Оглядываясь назад, я думаю, что этот метод не способствовал успешному обучению, так как мешал полностью отрешиться от всего остального, а именно в отрешенности я нуждался для того, чтобы стать магом. Однако для меня лично это было удобно тем, что не до конца связывало, а значит, помогало не терять критичности — что было бы невозможно при постоянной, без перерывов, вовлеченности. В сентябре 1965 года я по своей воле отказался от ученичества.
Несколько месяцев спустя я в первый раз подумал о том, чтобы привести в порядок полевые заметки. Поскольку собранный материал был довольно объемистым и содержал много самой разной информации, я начал с того, что попытался его систематизировать. Разобрал все данные по областям взаимосвязанных понятий и процедур, расположил их иерархически по степени важности — то есть по смыслу того влияния, какое они на меня оказали.
Таким образом я пришел к следующей классификации: использование галлюциногенных растений; процедуры и формулы колдовства; добывание и употребление предметов силы; использование лекарственных растений; песни и легенды.
Размышляя о пережитых феноменальных событиях, я понял, что такая попытка классификации не дает ничего, кроме списка категорий; значит, любая попытка улучшить мою схему приведет лишь к усложнению списка. Это было не то, чего я хотел. Сразу после отказа от ученичества мне нужно было понять, что я испытал, — а то, что я испытал, было учением о связной системе верований, передававшимся при помощи прагматического, экспериментального метода. С самой первой сессии, в которой я участвовал, было очевидно, что в учении дона Хуана есть внутренний строй. Как только он твердо решил передать свое учение, его объяснения обрели поступательный порядок. Задача найти этот порядок и понять его оказалась для меня самой трудной.
Не понимал я, видимо, из-за того, что после четырех лет ученичества все еще был новичком. Мне было ясно, что знание дона Хуана и метод, которым он его передавал, достались от его бенефактора, поэтому мои трудности при понимании учения должны быть аналогичны тем, которые испытал он сам. Дон Хуан упоминал о нашем с ним сходстве в этом смысле, рассказывая при случае о своей былой неспособности понять учителя. Такие соображения привели меня к мысли, что любому начинающему, индейцу или неиндейцу, колдовское знание предстает совершенно непостижимым из-за диковинное™ характеристик переживаемых им явлений. Лично для меня, западного человека, эти характеристики столь странны, что я не нахожу действительной возможности объяснить их в терминах моей собственной обыденной жизни. Поэтому я был вынужден заключить, что любая попытка классифицировать мой полевой материал на своем языке будет тщетной.
Так для меня стало очевидным, что знание дона Хуана следует рассматривать в тех терминах, при помощи которых он сам его понимает. Лишь тогда оно будет приниматься с очевидностью и убедительностью. Пытаясь, однако, совместить мои собственные взгляды со взглядами дона Хуана, я понял, что всякий раз, пытаясь объяснить свое знание мне, он пользовался понятиями, которые делали знание «интеллигибельным» для него самого. Поскольку эти понятия для меня оставались чуждыми, старание понять его знание так, как понимал его он, привело к еще одной неудаче. Поэтому сначала мне нужно было уяснить его способ концептуализации. Работая в этом направлении, я заметил, что дон Хуан сам особое внимание отводил одной части своего учения — использованию галлюциногенных растений. Исходя из этого, я пересмотрел свою собственную схему категорий.
Дон Хуан использовал — по отдельности и по различным надобностям — три галлюциногена: кактус пейот (Lophophora Williamsii), дурман (Datura inoxia, синоним D. meteloides) и грибы (вероятно, Psilocybe mexicana). Американские индейцы задолго до встречи с европейцами узнали о галлюциногенных свойствах этих растений. Применяли их для наслаждения, для лечения, для ведьмовства и для достижения экстаза. В особом контексте дон Хуан связывал использование Datura inoxia и Psilocybe mexicana с добыванием силы, силы, которую он называл «союзником»[3]. А опыты с Lophophora Williamsii относил к поискам мудрости, или знания правильного образа жизни.
Важность растений состояла для дона Хуана в их способности вызывать у человека состояния своеобразного восприятия. Так, он вводил меня в опыт переживания последовательности этих состояний, чтобы развернуть для меня свое знание и показать его достоверность. Я назвал их «состояниями необыкновенной реальности», имея в виду непривычную реальность, которая противоречит обыкновению повседневной действительности. Различие основано на внутреннем смысле состояний необыкновенной реальности. В контексте знания дона Хуана они считались реальными, хотя их реальность была иной, чем обычная реальность.
Дон Хуан полагал, что состояния необычной реальности — единственный метод прагматического обучения и единственный способ обретения силы. Создавалось впечатление, что все прочие части его учения второстепенны в сравнении с обретением силы. Такая точка зрения определяла отношение дона Хуана ко всему, не связанному прямо с состояниями необычной реальности. В моих полевых дневниках попадаются записи о том, что по этому поводу думал дон Хуан. Например, в одном из разговоров он намекнул, что некоторые предметы имеют в себе определенное количество силы. Хотя сам он и не испытывал особого уважения к предметам силы, их постоянно, по его словам, используют колдуны (брухо) низшего уровня. Я часто спрашивал его о таких предметах, но он не был, по-видимому, склонен их обсуждать. Однако, когда эта тема возникла в очередной раз, он нехотя согласился рассказать.
— Есть определенные предметы, которые наделены силой, — сказал он. — Таких предметов множество, и их используют могущественные люди при помощи дружественных духов. Эти предметы — инструменты, не обычные инструменты, а инструменты смерти. И все же это только инструменты. У них нет силы учить. Прямо говоря, они относятся к предметам войны и предназначены для битвы. Они созданы для того, чтобы убивать.
— Что же это за предметы, дон Хуан?
— Это на самом деле не предметы, скорее это разновидности силы.
— Как можно получить эти разновидности силы?
— Это зависит от типа предмета, который ты хочешь иметь.
— А какие они бывают?
— Как я уже сказал, их масса. Все, что угодно, может быть предметом силы.
— Ну а какие тогда обладают наибольшей силой?
— Сила предмета зависит от его владельца, от того, что он за человек. Предметы силы, употребляемые брухо низших категорий, — почти что шутка; с другой стороны, сильный могущественный брухо дает свою силу своим инструментам.
— А какие предметы силы самые обычные? Какие предпочитает большинство брухо?
— Тут нет предпочтений. Все они — предметы силы. Все — одно и то же.
— Есть ли у тебя самого какие-нибудь, дон Хуан? — Он не ответил, просто посмотрел на меня и рассмеялся. Долгое время он оставался спокоен, и я подумал, что ему здорово досаждают мои вопросы.
— Есть ограничения у этих типов силы, — продолжал он. — Но это-то, я уверен, тебе непонятно. Мне чуть ли не вся жизнь потребовалась для того, чтобы понять: союзник сам по себе может открыть все секреты этих низших сил, так что они становятся детской забавой. Одно время у меня были инструменты подобного рода, когда я был совсем молодым.
— Какие предметы силы у тебя были?
— Маис-пинто, кристаллы и перья.
— Что такое маис-пинто, дон Хуан?
— Маленький проросток зерна, с язычком красного цвета посередине.
— Это один-единственный проросток?
— Нет, брухо владеет 48-ю проростками.
— А что они делают, эти проростки, дон Хуан?
— Каждый из них способен убить человека, если войдет в его тело.
— А как проросток входит в тело?
— Это предмет силы, и его сила заключается, помимо всего прочего, в том, что он входит в тело.
— Что же он делает, когда войдет в тело?
— Он проникает в тело, затем оседает в груди или на кишках. Человек заболевает и — за исключением тех случаев, когда брухо, который его лечит, сильнее, чем тот, кто околдовал, — умирает через три месяца после того, как проросток вошел в его тело.
— Есть ли какой-то способ вылечить его?
— Единственный способ — это высосать проросток из тела, но очень немногие брухо осмелятся это сделать. Брухо может добиться успеха и высосать его, но если он недостаточно могуществен, чтобы извергнуть его из себя, этот проросток попадет в него самого и убьет.
— Но каким образом ему удается проникать в чье-то тело?
— Чтобы объяснить тебе это, я должен рассказать о колдовстве на зерне, одном из самых сильных, что я знаю. Колдовство делается двумя проростками. Один из них помещают внутрь свежего бутона желтого цветка, цветок затем кладут в таком месте, где он непременно соприкоснется с жертвой: там, где тот проходит ежедневно, или в любом месте, где он обычно находится. Как только жертва наступит на проросток или дотронется до него — колдовство совершено, зерно проникнет в тело.