Я хотел было вернуться к остальным, но, когда входил в дом, услышал погромыхивание и почувствовал сотрясение. Земля дрожала. А звук был тем же самым, что я слышал в пейотной долине два года назад.
Я снова побежал в кусты. Я знал, что Мескалито здесь, и собирался найти его. Но его там не было. Я прождал до утра и присоединился к другим как раз перед самым окончанием сессии.
Обычная процедура повторилась и на третий день. Я не чувствовал усталости, но после обеда поспал.
Вечером в субботу, 5 сентября, старик запел свою пейотную песню, начиная цикл заново. За эту сессию я разжевал только один батончик, не прислушивался ни к одной из песен и не уделял внимания ничему из происходящего. С самой первой минуты все мое существо сосредоточилось на одном. Я знал, что упущено что-то ужасно важное для моего благополучия.
Пока мужчины пели, я вслух попросил Мескалито научить меня песне. Моя просьба смешалась с громким пением остальных. И тотчас же в моих ушах зазвучала песня. Я повернулся, сел спиной к группе и слушал. Разбирал слова и мотив снова и снова, повторял их, пока не выучил всю песню. Это была длинная песня на испанском языке. Затем я несколько раз пропел ее для всей группы, а вскоре после этого новая песня послышалась у меня в ушах. К утру я пропел обе песни бесчисленное количество раз. Я чувствовал себя обновленным, окрепшим.
После того как нам дали воды, дон Хуан вручил мне мешок, и все мы отправились в холмы. Долгий путь к низкому плоскогорью был изматывающим. Там я увидел несколько растений пейота, но по какой-то неведомой причине не захотел на них смотреть. После того как мы пересекли плоскогорье, группа разделилась. Мы с доном Хуаном пошли назад, собирая батончики пейота точно так же, как в прошлый раз, когда я помогал ему.
Вернулись мы к концу дня в воскресенье, 6 сентября. Вечером ведущий открыл цикл снова. Не произнесено было ни единого слова, но я совершенно твердо знал, что это последняя встреча. На этот раз старик спел новую песню. Сетка со свежими батончиками пейота пошла по кругу. Впервые я испробовал свежий батончик. Он был сочным, но жевать его было трудно. По вкусу он напоминал какой-то незрелый фрукт и был острее и горше, чем сухие батончики. Лично мне свежий пейот показался бесконечно более живым.
Я сжевал 14 батончиков, тщательно их считая. Последний я не разжевал до конца, потому что услышал знакомое погромыхивание, говорившее о присутствии Мескалито. Все исступленно запели, и я знал, что дон Хуан и все остальные действительно услышали этот шум. Мысль о том, что такое пение было ответом на знак, поданный одним из них просто для того, чтобы меня обмануть, я сразу же отбросил.
В этот момент я почувствовал, как огромная волна мудрости поглощает меня. Догадка, с которой я играл в течение трех лет, обратилась в уверенность. Три года потребовалось, чтобы понять, а скорее разгадать: что бы там ни содержалось в кактусе Lophophora Williamsii, оно ничего общего не имеет лично со мной и существует само по себе, совершенно независимо. Тогда я знал это.
Я лихорадочно пел, пока еще мог произносить слова. Мои песни как будто были внутри тела и приводили его в неуправляемую дрожь. Нужно было выйти и найти Мескалито, иначе я бы взорвался. Я пошел в сторону пейотного поля, продолжая петь свои песни. Я знал, что они лично мои — неоспоримое доказательство моей единственности. Каждый шаг был ощутим, эхом отдавался от земли. Эхо моих шагов рождало неописуемую эйфорию от осознания себя человеком.
Все растения пейота на поле сияли голубоватым мерцающим светом. Одно из них светилось особенно ярко. Я сел перед ним и спел ему свои песни. И пока я пел, из растения вышел Мескалито — та же человекоподобная фигура, что я видел раньше. Он посмотрел на меня. С большим (для человека моего темперамента) выражением я пропел ему песни. Были еще звуки флейт или ветра, знакомая музыкальная вибрация. Вероятно, он сказал, как и два года назад: «Чего ты хочешь?»
Я заговорил очень громко. Сказал, что знаю, что в моей жизни, в моих поступках чего-то не хватает, но я не могу обнаружить, что это такое. Умолял его сказать, что со мной не так, просил назвать имя, каким я мог бы позвать его, когда буду в беде. Он взглянул на меня, вытянул свой рот наподобие тромбона, пока тот не достиг моего уха, и сказал свое имя.
Внезапно я увидел своего отца, стоявшего посреди пейотного поля, — но само поле исчезло, и действие переместилось в мой старый дом, дом моего детства. Мы с отцом стояли у фигового дерева. Я обнял его и поспешно стал говорить о том, чего никогда раньше не мог ему сказать. Каждая из моих мыслей была четкой и уместной. Казалось, у нас нет, по сути дела, времени и нужно поэтому сказать все сразу. Я сказал ему потрясающие вещи о моих чувствах к нему, чего при обычных обстоятельствах никогда не осмелился бы проговорить вслух.
Отец не говорил, он просто слушал, а затем его куда-то втянуло или всосало. Я снова остался один и заплакал от раскаяния и печали.
Я шел через пейотное поле, повторяя имя, которому научил меня Мескалито. Вдруг что-то появилось из странного звездоподобного света на растении пейота. Длинное, сияющее — столб света величиной с человека. На мгновение он осветил все поле интенсивным желтоватым или цвета амбры светом; потом, озарив все небо наверху, создал грандиозное, чудесное зрелище. Я подумал, что ослепну, если буду продолжать смотреть. Закрыл глаза и спрятал лицо в ладонях.
Я ясно понял, что Мескалито велит мне съесть еще один батончик пейота. И подумал: «Как это сделать? У меня ведь нет ножа, чтобы его срезать». «Ешь прямо с земли», — сказал он мне тем же странным способом.
Я лег на живот и сжевал верхушку растения. Оно воспламенило меня. Наполнило все частички моего тела теплотой и прямотой. Все стало живым. Все обрело изысканную и сложную деталировку — и в то же время было таким простым! Я был всюду; я мог видеть вверху, внизу и вокруг себя сразу и одновременно.
Это особенное чувство длилось достаточно долго, чтобы я смог его осознать. Затем оно сменилось давящим страхом, ужасом, который навалился на меня не резко, но как-то плавно и быстро. Сначала чудесный мир тишины был разбит резкими звуками, но мне не было до этого дела. Звуки стали более громкими и непрерывными, как если бы они надвигались на меня. И постепенно я потерял ощущение парения в неразделенном, отрешенном и прекрасном мире. Звуки обратились гигантскими шагами. Что-то громадное дышало и ходило вокруг меня. Я решил, что оно охотится за мной.
Я побежал, спрятался под валун и попытался оттуда определить, кто меня преследует. Через несколько мгновений я выполз из своего убежища, чтобы наконец взглянуть прямо, — и преследователь — а я так и не увидел его — бросился на меня. Что-то подобное морской водоросли обрушилось сверху. Своей тяжестью гигантский слизень уже готов был раздавить меня, но я уже оказался в какой-то выбоине или впадине. И увидел, что слизень покрывает не всю поверхность вокруг меня. Под валуном еще оставался кусочек свободной земли. Я начал заползать туда. Видел огромные капли, стекающие со слизня. Я в этот миг «знал», что он выделяет пищеварительную кислоту, чтобы растворить меня. Капля попала мне на руку; я пытался стереть кислоту землей и смачивал руку слюной, продолжая закапываться. Но через несколько секунд я почти испарялся сам. Меня выталкивало к свету. Наверное, слизень растворил меня. Я смутно отметил свет, он становился все ярче. Свет прорывался из-под земли, усиливался — и наконец стал солнцем, выходящим из-за холмистого горизонта.
Медленно начали восстанавливаться мои обычные способности восприятия. Я лег на живот, подставил руку под голову. Растение пейота передо мной снова засветилось, и прежде чем я успел повести глазами, снова вырвался длинный свет. Он навис надо мной. Я сел. Свет коснулся всего моего тела спокойной силой, а затем скатился и пропал из виду.
Я бежал всю дорогу к тому месту, где оставались мужчины. Все вместе вернулись в город. Мы с доном Хуаном провели еще один день у дона Роберта — пейотного ведущего. Все время, что мы там пробыли, я проспал. А когда уже собрались уезжать, ко мне подошли молодые люди, принимавшие участие в пейотной сессии. Один за другим они обнимали меня и застенчиво смеялись. Каждый из них представился. Я проговорил с ними много часов обо всем на свете, кроме пейотных встреч.
Дон Хуан сказал, что время ехать. Молодые люди снова обняли меня. «Приезжай», — сказал один из них. «Мы уже ждем тебя», — добавил второй. Я собирался медленно, рассчитывая увидеться со стариками, но никого из них уже не было.
Четверг, 10 сентября 1964 года
Рассказывая дону Хуану о своих приключениях, я всегда был вынужден вспоминать их, насколько мог, шаг за шагом. Это казалось единственным способом восстановить все событие.
Сегодня я рассказал ему детали последней встречи с Мескалито. Он внимательно слушал рассказ до того места, когда Мескалито назвал свое имя. Тут дон Хуан прервал меня.
— Теперь ты сам по себе, — сказал он. — Защитник принял тебя. С этого момента от меня тебе будет очень мало толку. Больше не рассказывай мне ничего о своих отношениях с ним. Ты знаешь его имя — и ни одному живому существу нельзя теперь даже упоминать ни его имени, ни ваших с ним дел.
Я настаивал, что хочу рассказать ему все детали испытанного, потому что для меня оно не имеет смысла. Сказал, что мне нужна его помощь в истолковании того, что я видел. Он же ответил, что я способен сделать это сам, что для меня было бы лучше начать думать самому. Но мне интересно узнать его мнение, возразил я, потому что у меня уйдет слишком много времени, чтобы понять это самому, и я не знаю, с чего начать.
— Возьми песни, например. Что они значат?
— Только ты можешь это решить, — сказал он. — Откуда я могу знать, что они означают? Один защитник может сказать тебе об этом, так же как только он мог научить тебя своим песням. Если бы я взялся объяснять тебе, что они значат, это было бы то же самое, что ты выучил чьи-то чужие песни.