Дон Хуан медленно ходил вокруг меня. Казалось, он раздумывает, стоит или нет сказать мне что-то. Дважды он останавливался и, казалось, менял свое решение.
— Вернешься ты или нет — это совершенно неважно, — наконец сказал он. — Но теперь существует необходимость, чтобы ты жил как воин. Ты всегда знал это, а теперь ты просто в таком положении, что тебе придется использовать нечто, чем ты раньше пренебрегал. Но ты должен был бороться за это знание; оно не было просто дано тебе; оно не было просто вручено тебе свыше. Тебе пришлось добыть его из себя. И все же ты по-прежнему светящееся существо. Ты по-прежнему движешься к смерти, как и все остальные. Я однажды говорил тебе, что ничего нельзя изменить в светящемся яйце.
Он замолчал на миг. Я знал, что он смотрит на меня, но избегал его глаз.
— Ничто в тебе на самом деле не изменилось, — сказал он.
кн.3 (1972) «ПУТЕШЕСТВИЕ В ИКСТЛАН»
Перевод с английского В.П.Максимова
Редактор текста В.О.Пелевин
Введение
В субботу 22 мая 1971 года я приехал в Сонору (Мексика), чтобы увидеться с Хуаном Матусом, индейцем-магом из племени яки, с которым был связан с 1961 года. Я думал, что этот мой визит ничем не будет отличаться от множества других визитов, которые я сделал за десять лет, пока был его учеником. Но события, которые произошли в этот и последующие дни, стали для меня поворотными. На этот раз мое ученичество пришло к концу. Это было не временным колебанием с моей стороны, а окончательным уходом.
Я уже описал свое ученичество в двух предыдущих книгах: «Учение дона Хуана» и «Отдельная реальность».
Основной предпосылкой в обеих книгах было то, что самым важным в обучении магии являются состояния необычной реальности, вызываемые приемом психотропных растений.
Дон Хуан был экспертом в использовании трех таких растений: Datura inoxia, известного как дурман; Lophophora Wil-liamsii, известного как пейот, и галлюциногенных грибов из вида Psilocybe.
Мое восприятие мира под действием этих психотропных веществ было таким странным и впечатляющим, что я был вынужден предположить, что эти состояния являются единственной дорогой к обучению тому, чему дон Хуан пытался учить меня.
Это заключение было ошибочным.
Чтобы избежать неправильного понимания моей работы с доном Хуаном, я хотел бы прояснить следующее.
До сих пор я не делал никаких попыток поместить дона Хуана в культурные рамки. То, что он считает себя индейцем яки, не означает, что его знания магии известны или практикуются индейцами яки в целом.
Все разговоры с доном Хуаном во время моего ученичества велись на испанском языке, и лишь благодаря его отличному владению этим языком я смог получить полное объяснение его системы верований.
Я сохранил название магия, и я также по-прежнему называю дона Хуана магом, потому что это те категории, которые он использовал сам.
Поскольку я мог записывать большинство из того, что было сказано в начале ученичества, и все, что было сказано на его позднейших фазах, я собрал множество заметок. Для того чтобы сделать их пригодными для чтения и в то же время сохранить драматическое единство учения дона Хуана, я должен был отредактировать их. То, что я опустил, на мой взгляд, не относится к вопросам, которых я хочу коснуться.
В работе с доном Хуаном я ограничивал свои усилия рамками видения его как мага и получения членства в его знании.
Для того чтобы выразить свою мысль, я должен прежде объяснить основные моменты магии так, как дон Хуан представил их мне. Он сказал, что для мага мир повседневной жизни не является реальным или «окружающим», как мы привыкли верить. Для мага реальность, или тот мир, который мы все знаем, является только описанием.
Чтобы подчеркнуть это, дон Хуан сконцентрировал свои основные усилия на попытках подвести меня к искреннему убеждению, что мир, который я считаю настоящим, является просто описанием мира, описанием, которое вбивалось в меня с момента рождения.
Он отметил, что любой, кто входит в контакт с ребенком, является учителем, который непрерывно описывает ему мир до тех пор, пока ребенок не начнет воспринимать мир так, как он описан. Согласно дону Хуану, мы не сохраняем в памяти этого поворотного момента просто потому, что никто из нас не имеет никакой точки соотнесения для того, чтобы сравнить его с чем-либо еще. Но с этого момента ребенок становится членом. Он знает описание мира, и его членство становится полным, когда он приобретает способность делать все должные интерпретации восприятия, которые, подтверждая это описание, делают его достоверным.
Для дона Хуана реальность нашей повседневной жизни состоит из бесконечного потока интерпретаций восприятия, которые мы, то есть индивидуумы, разделяющие особое членство, научились делать одинаково.
Та идея, что интерпретации восприятия, создающие мир, идут потоком, соответствует тому, что они непрерывны, и редко, если вообще когда-нибудь, ставятся под вопрос. В самом деле, реальность мира, который мы знаем, считается настолько само собой разумеющейся, что основное положение магии, состоящее в том, что наша реальность является просто одним из многих описаний, едва ли может быть принято всерьез.
К счастью, во время моего ученичества дона Хуана совершенно не заботило, могу я или нет принимать его заключения серьезно, и он продолжал раскрывать свою систему, не считаясь с моим неприятием, неверием и неспособностью понять то, что он говорит. Таким образом, как учитель магии дон Хуан взялся описывать мне мир со времени нашего самого первого разговора. Понимание его концепций было трудным для меня из-за того, что описание было чуждым и не совпадающим с моим собственным описанием.
Он утверждал, что учит меня видению в противоположность просто смотрению, а остановка мира была первым шагом к виденью.
В течение многих лет я рассматривал идею остановки мира как загадочную метафору, которая на самом деле ничего не значит. И только во время обычного разговора, который произошел в конце моего ученичества, я полностью понял ее объем и важность как одного из основных положений знания дона Хуана.
Дон Хуан и я разговаривали о различных вещах в свободной и непринужденной манере. Я рассказал ему о своем друге и его проблеме с девятилетним сыном. Ребенок, который жил с матерью в течение последних четырех лет, теперь жил с моим другом, а проблема состояла в том, что с ним делать. По словам моего друга, ребенок был непригоден для школы. У него не хватало концентрации, и он ничем не интересовался. Он всему оказывал сопротивление, восставал против любого контакта и убегал из дома.
— У твоего друга действительно проблема, — сказал дон Хуан, смеясь.
Я хотел продолжить рассказ обо всех «ужасных» выходках ребенка, но он прервал меня.
— Нет нужды говорить дальше об этом бедном маленьком мальчике, — сказал он. — Нет нужды рассматривать его поступки так или иначе в наших мыслях.
Он сказал это жестко, твердым тоном, но затем улыбнулся.
— Что может сделать мой друг? — спросил я.
— Наихудшая вещь, которую он может сделать, это заставить ребенка согласиться с ним, — сказал дон Хуан.
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду, что отец ребенка не должен его шлепать или пугать в тех случаях, когда он ведет себя не так, как хотелось бы отцу.
— Но как он может научить его чему-нибудь, если он не будет с ним тверд?
— Твой друг должен найти кого-нибудь другого, кто шлепал бы ребенка.
— Но он не может позволить кому-нибудь другому тронуть своего мальчика! — сказал я, удивленный его предложением.
Дону Хуану, казалось, понравилась моя реакция, и он засмеялся.
— Твой друг не воин, — сказал он. — Если бы он был воином, он бы знал, что наихудшая вещь, которую можно сделать, это противопоставить себя человеку прямо.
— Что делает воин, дон Хуан?
— Воин действует стратегически.
— Я все же не понимаю, что ты имеешь в виду.
— Я имею в виду, что если бы твой друг был воином, то он бы помог своему ребенку остановить мир.
— Но как мой друг может сделать это?
— Ему нужна была бы личная сила, ему нужно было бы быть магом.
— Но он не маг.
— В таком случае он должен использовать обычные средства для того, чтобы помочь своему сыну изменить идею мира. Это не остановка мира, но подействует так же.
Я попросил его объяснить свои слова.
— Если бы я был твоим другом, — сказал дон Хуан, — я бы начал с того, что нанял бы кого-нибудь, кто шлепал бы мальчика. Я пошел бы в трущобы и нанял бы наиболее страшно выглядящего человека, какого смог бы найти.
— Чтобы испугать маленького мальчика?
— Не просто для того, чтобы испугать мальчика, дурень. Этот парнишка должен быть остановлен. Но этого не произойдет, если его будет бить собственный отец. Если кто-нибудь хочет остановить других людей, он всегда должен быть в стороне от круга, который нажимает на них. При этом он всегда сможет направлять давление.
Идея была необычной, но каким-то образом она находила во мне отклик.
Дон Хуан подпирал подбородок левой ладонью. Его левая рука была прижата к груди и опиралась на деревянный ящик, который служил низеньким столом. Его глаза были закрыты, а глазные яблоки двигались. Я почувствовал, что он смотрит на меня сквозь закрытые веки. Эта мысль испугала меня.
— Расскажи мне, что еще должен делать мой друг со своим мальчиком.
— Скажи ему, чтобы он пошел в городские трущобы и очень тщательно выбрал мерзко выглядящего подонка, — продолжал он. — Скажи ему, пусть он выберет молодого, такого, в котором еще осталась какая-то сила.
Дон Хуан затем наметил странную стратегию. Мне следовало сказать своему другу, что нанятый человек должен следовать за ним или ждать его в том месте, куда он придет со своим сыном. Этот человек в ответ на условный сигнал, который будет дан после любого предосудительного поступка со стороны мальчика, должен выскочить из укромного места, схватить ребенка и отшлепать его так, чтоб он света не взвидел.