Другие
Ты не такой, как другие мальчики, Сандип.
Не такой, как мой «братец» Акбар?
Да. В смысле нет. Ты не похож на него. Это хорошо.
Тебе не нравится, что он такой высокий? Что у него такие выразительные скулы? Не нравится, как он поет?
Я вообще-то канадских мальчиков имела в виду.
О да, у них светлая кожа и уши не как у слона.
Уши у тебя не такие уж и большие.
То есть ты еще и наблюдательная.
Я просто пытаюсь сделать тебе комплимент. Знаешь, в Канаде они все какие-то сонные. Не то что ты.
Ну, тут в поезде я тоже то и дело отключаюсь…
Они занудные. Или бывают еще шумные дураки. От них пахнет – отвратительно или обалденно, – но и от того, и от того хочется упасть в обморок.
Понимаю! Они похожи на индийскую кинозвезду Анила Капура! Девушки, как увидят его, так в обморок и валятся.
Нет. Больше на зомби.
Хочешь, я порычу тебе на загробном хинди?
Ты много говоришь. Для мальчика ты очень разговорчивый. Ты шутишь. Подначиваешь. Подсмеиваешься. Говоришь убедительно, как адвокат. И цветасто изъясняться умеешь.
Ты чрезмерно ценишь мои скромные уменья, о бритоглавая!
Видишь! Ты и сейчас дразнишься.
Ну да. А чем еще я отличаюсь от белокожих?
Ты так правильно говоришь по-английски, что даже забавно.
Это Бариндра. Он всегда требовал четко ар-ти-ку-ли-ро-вать. Вы-го-ва-ри-вать каж-дый слог. Е-ще от-ли-чи-я?
Ты очень серьезный. И одновременно страстный.
Отродясь не был серьезным. Пока тебя не встретил.
А страстным?
Это слово было для меня пустым звуком. До встречи с тобой, мери джан.
Парень
Я не знаю, как эту штуку надеть, Сандип.
Оберни вокруг, а здесь подоткни. Отлично!
Прости, но получилась какая-то гигантская пеленка!
Ничего, привыкнешь. Главное, когда ты в дхоти, за походкой следить, чтобы люди не смеялись.
Светло-голубая рубаха – тоже его. Я вдеваю руки в рукава, и в нос мне ударяет его запах – терпкий, как у черного перца. Сандалии мы позаимствовали у мужчины, спавшего в тесном закоулке джодхпурского вокзала.
А он не расстроится, когда проснется?
Я оставил ему три рупии. Их запросто на новую пару хватит. Утром он возблагодарит богов, пославших ему такую удачу.
Сандип подравнивает мне волосы.
Ты уверен, что так надо?
Спереди он оставил челку до глаз, а сзади срезал всё практически под ноль. То есть спереди у меня теперь есть вихор, а на затылке – почти ничего.
Я провожу рукой по голове. Щетина колет ладонь.
Сандип осторожно берет меня за руку.
Мальчики волосы не приглаживают. Они делают так.
Он показывает, как надо тряхнуть головой, чтобы откинуть челку.
Это очень по-мужски.
Ты даже не понимаешь, как повезло мужчинам! Длинные волосы – они такие тяжелые.
Не болтай, – говорит он. – Откинь челку, и вперед.
Он берет меня за руку, и так мы идем через вокзал. Запретная радость – касаться друг друга на людях. А мужчинам можно. В Индии считается абсолютно нормальным, когда мужчины ходят за ручку, обнимаются, сидят друг у дружки на коленях.
Я тянусь Сандипу к уху и шепчу: Ты восхитительный. Никто на это не обращает внимания. Только он заливается краской. А мне смешно.
Молитва
Нам нужен Мандорский экспресс. Он отходит от второй платформы. В вагоне второго класса народу битком. Сиденья заставлены сумками, для надежности перевязанными веревкой.
Сандип обращается к долговязой пожилой женщине, устроившейся у окна. Он улыбается ей. Она хихикает в ответ.
Он называет ее матерью. Показывает на меня. Она качает головой. Он снова произносит слово «мать». Наконец женщина соглашается потесниться, мы с Сандипом втискиваемся между ней и окном.
Ты что, пообещал сделать приношение в храм за ее жизнь и здоровье?
Да. В Чаттарпур-Мандир в Дели. Индусы почитают этот храм.
И за это она уступила тебе место у окна?
Ну, я же получу благословение, и она будет жить долго и не болеть. Мы с тобой пожертвуем в храм. Пару рупий.
А что бы ей самой не отнести в храм рупию? Не пришлось бы нам место уступать.
Считается, что лучше, если за тебя помолится посторонний человек.
А с какой стати она тебе поверила?
Потому что, если обману, я испорчу себе карму. Она же понимает, что мне этого не хочется.
Выходит, если посторонний человек обещает сделать за тебя приношение в храм, ему верят. А если такой же посторонний идет по улице с тюрбаном на голове, его объявляют предателем и хотят убить. Такое убийство, что ли, карму не портит?
Я не знаю, как они оправдывают убийство, Майя. Может быть, считают, что месть угодна богам.
Мне от этих слов становится не смешно.
Карма
Есть ли время подумать о карме, когда человек бежит по дымному коридору с ножницами в руке, срывая с себя тюрбан, готовый предать свою веру?
Или когда человека поджигают, мстя ему от имени народа?
Тюрбан. Борода. Кирпан[31]. Предметы, оправдывающие убийство.
Почему убийцы не задумываются о карме?
Страх
Я смотрю на пожилую женщину. Она лишилась места у окна, но все равно довольно улыбается. Вернулись ее родственники, они злятся, что из-за нее пришлось потесниться. А она улыбается.
Сандип шепчет ей: Мы все боимся умереть мучительной смертью, впасть в нищету или, того хуже, оказаться на улице после смерти человека, с которым прожили всю жизнь. Кому мне лучше сделать приношение? Милостивому покровителю Шиве? Или богине Дурге?
Дурге, – отвечает женщина тоже шепотом.
Давайте я поднесу ей гирлянду бархатцев? Моей маме нравится, как они пахнут.
Она кивает.
Видите, как хорошо у нас получилось договориться?
(Видите, как мы извлекаем пользу из человеческих страхов?)
Пожилая женщина смеется. Хлопает себя по коленке. Запрокидывает голову и зажмуривает глаза. Радуется, что заключила выгодную сделку.
Восемь часов – слишком долго, чтобы просидеть их не у окна. Тебе здесь будет удобнее, Майя.
Он затеял все ради меня.
(Видите, как мы извлекаем пользу из влюбленности?)
Вычислены
По проходу шагает кондуктор в темной униформе. Рядом семенит человек, которого так и распирает от гнева.
Черт, – бормочет Сандип. – Ну что стоило поезду отойти по расписанию?
Смотрите! – говорит гневный мужчина. – Это девчонка и парень. Они вместе еще из Бармера ехали. Неженатые. Это отвратительно. Я бы стерпел, но они и в этом поезде мне попались!
Я вжимаюсь в сидение. Сандип берет меня за руку и встает. Пожилая женщина сразу же сдвигается на его место.
Видите, видите? Это мальчишка. А с ним девчонка. Стриженая. Это срам. Она выглядит как вдова.
Так вот кому суждено было нас вычислить! Человеку, уверенному в своем праве осуждать других! Пассажиру без рубашки, обладателю священного брахманского шнура – знака принадлежности к высшей касте.
Это нельзя так оставлять! Как кондуктор вы просто обязаны что-то предпринять!
Брахман весь побагровел от негодования. Кондуктор почесывает свои тоненькие усики. Смотрит на часы.
И тут в проходе возникает женщина. Не женщина, а птица. Ярко-синяя – такого цвета грудь у павлина. Она протискивается мимо кондуктора к Сандипу.
Брат! – говорит она со смехом, обнимая Сандипа. Потом тянется ко мне. – И ты, мой младшенький. Как хорошо, что я успела. Отец позвонил и сказал, что вы пересаживаетесь здесь на поезд до Дели. Он хотел удостовериться, что вы успели.
Все успокоитесь
Вы знаете этих молодых людей? – спрашивает кондуктор.
Знаю, – отвечает Парвати. – Я – доктор Патель. А это мои братья, они едут в Дели навестить наших тетю и дядю, которые живут на Коннот-Сёркл.
Это неправда, – говорит брахман. – Я слышал их разговоры. Это мальчишка с девчонкой, они сбежали. Вы что, сами не видите, что это девушка?
Откуда вы это взяли? – говорит Парвати. – Или вы тоже врач?
Она поднимает, чтобы было лучше видно, черную сумку, символ заслуженного ею врачебного звания.
Так вы их арестуете или нет? – кричит злобный мужчина. – Они же непристойно себя ведут.
А вам какое дело? – спрашивает кондуктор. – Они кого-то здесь задевают или только вашу брахманскую нравственность?
На соблюдении нравственных правил основано общество!
Нравственные правила основаны на сострадании! – выкрикивает Парвати.
Хватит! – рявкает кондуктор. – Сейчас вы все успокоитесь. Вы, сэр, ступайте в другой вагон и там сплетничайте сколько угодно. Вы двое садитесь, ведите себя тихо и постарайтесь никого не оскорблять. Ты, конечно, похож на девочку, но кто с тобой тут будет разбираться. Я точно не буду. Поезд сейчас отправляется. А вам, доктор, если у вас нет билета, придется выйти.
Парвати берет Сандипа за руки и подносит их к своим губам.
У тебя, мой брат, и камень запоет.
Потом она обнимает меня и шепчет на ухо: Кто же ты такая, что из-за тебя такой переполох поднялся?
Мы с Сандипом провожаем ее взглядами. Толстая коса перекинута у нее через плечо. С платформы она машет нам рукой. Звенят золотые браслеты – как лед о стенки стакана.
У меня не было возможности
Рассказать ей.
Что по-настоящему меня зовут Джива. Что я из Канады.
Что мать-индуска учила меня верить, что боги слышат наши молитвы и могут, если пожелают, дать то, о чем мы их просим.
Что отец-сикх внушал мне, что, добродетельно и честно прожив жизнь, можно вырваться из круговорота рождений и смертей.
Что я уверена: наши доброта и щедрость создают карму и тем, кто с нами рядом, а не только нам самим.
И что я узнала это благодаря мальчику по имени Сандип. И его сестре, которую зовут Парвати.
Спасибо им.
Вопрос
Наше бегство и наши голоса поглощает ночь. Мы не рискуем разговаривать, чтобы не внушать подозрения соседям.
Сандип спит. Без сновидений. И без отчаянных криков во сне. А я не смыкаю глаз.
Поезд ползет в темноте призрачной змеей.
В вагоне ужасно жарко. Из открытых окон – ни ветерка. Жара мешает пассажирам нормально спать. Разгоряченные тела отекают. Люди бормочут во сне. И кажется, у всех на пересохшем языке вертится один вопрос.
Ты действительно похож на девочку, – слышатся мне голоса. – Кто ты такой на самом деле?
Для канадца – слишком темная кожа. Для девочки – слишком высокий рост. Для мальчика – слишком красивые черты.
Я говорю на трех языках. Английском. Хинди. Пенджаби. (Бывает, и на французском.) Но кто я? Вечный иностранец в девчачьем теле.
Шепот во тьме
Я знаю, кто ты.
Спи, Сандип. Мы еще не приехали.
Ты свет, ты джива, наполняющая пустое пространство.
Тш-ш-ш, Сандип.
Акбар тоже шептал в темноте.
Ты можешь мне рассказать. Я сохраню твою тайну. Что случилось с твоими волосами? Ты пережила бесчестие? Нет? Наверно, ты просто забыла. Но не волнуйся. Я тебе не буду об этом напоминать. Ты теперь одна из нас. Тоже житель пустыни. Тоже изгнанник.
Где то место?
Всходит и заходит луна, но я все не сплю. Я дожидаюсь того места, где остановился тот другой поезд. Остановился и ждал, пуская белые облачка из трубы. Терпеливо, невзирая на расписание, дожидался, пока совершатся преступления.
Узна́ю ли я его? Тот изгиб пути. То поле и несущийся с него смрад. Запах той единственной смерти, которую мое сердце не может ни принять, ни вычеркнуть из памяти.
Я слушаю, как стучат на стыках колеса. Тудух-тудух. Тудух-тудух. Тудух-тудух. Стрелки часов повернули вспять. Тудух-тудух. Тудух– тудух. Где? Ту-дух. Здесь? Ту-дух. Это здесь набежали волки?
Быстрее!
Они вламываются в дверь.
Не тормозите!
Бензин на похолодевшей от страха коже.
Не останавливайтесь!
Загорается спичка.
В этой глуши.
Волосы охватывает оранжевое пламя.
В этой глуши!
Брови опалены.
Не в этом поле!
Ресницы дочиста сгорели.
Не в этом поле!
Язык парализован.
Нет!
Безмолвный крик.
Слезы превращаются в пар прямо в глазу.