Голоса
– Девочка?
– Не знаю. Волосы стриженые.
– Вдова вроде нас?
– Вдовы так не одеваются.
– Может, она фаранги[9]? Из Англии?
– Кожа, смотрите, не светлее нашей.
– Значит, из Индии. И парень, а не девочка.
– Но такой красивый. Как кхоти[10].
Музыка
Как ты себя чувствуешь?
Слова как песня звучат у меня в ушах.
Как ты себя чувствуешь?
Голос свежий и прохладный. Как ветерок. Его доносит откуда-то с далекого океана, на суше таких не бывает. Слова звучат тихо, но очень внятно. Говорит женщина.
Как ты себя чувствуешь?
Чувствуешь. Чувствуешь. Я пытаюсь подпевать.
Лица женщины почти не видно на фоне яркого света позади. Но у меня получается рассмотреть переброшенную через плечо черную косу, голубое сари и кожаную сумку у женщины на боку.
Я доктор Парвати Патель. А тебя как зовут?
Когда она наклоняется надо мной, я слышу, как в стакан падают кубики льда. Это звенят золотые браслеты на ее тонких запястьях.
И тут я вспоминаю. У того человека были такие же тонкие и коричневые руки. Но украшали их только вздувшиеся голубые вены.
Наконец ты проснулась.
Ее ладонь касается моего лба. Я слышу собственный стон. Так стонут животные, когда им больно.
У тебя жар.
Жар? Я вдумываюсь в это слово, и оно кажется слишком легковесным, чтобы описать пламя, пылающее у меня под кожей. Я прикладываю к щеке тыльную сторону ладони.
(У меня есть мама, которая делает так?)
И я вспоминаю. Нет, у меня не просто жар. Я делаю глубокий вдох. Груди больно, как будто из-под ребер что-то вынули и там образовалась пустота.
Я знаю, что случилось в поезде. И на вокзале.
Ее тонкие губы плотно сжаты. Темные мешки под глазами.
Ты потеряла сознание, и тебя привезли сюда. Никто тебя здесь не искал.
Я смотрю мимо нее. Наружу ведет узкая дверь. Занавесь на ней, вздуваясь и опадая от ветра, играет вспыхивающими солнечными лучами.
Скажи, как тебя зовут. Скажи хоть что-нибудь. Пожалуйста. Я врач. Я хочу тебе помочь.
Занавесь вздрагивает. Мой голос улетает вслед за потревожившим ее порывом.
Не местная
Говорят, ты не местная.
(Да, я покойница.)
Врач наклоняется совсем близко к моему лицу. Белков глаз у нее почти не видно – только большие круги радужной оболочки и длинные ресницы.
Откуда ты?
(Из преисподней.)
Но я отвечаю: J’habite a Elsinore. Je suis etudiante[11]. У меня с языка срываются фразы, которые вдалбливала нам мадам Кирби. Я, наверно, и правда в аду. С чего бы еще мне говорить по-французски?
Вид у врача озадаченный. Она морщит свой длинный изящный нос. Прикусывает нижнюю губу. Похоже, не понимает моего лепета.
Как тебя зовут? – снова спрашивает она на хинди.
Как меня зовут? По-французски? Среди мертвых? Но во рту само собой набухает и выдувается как пузырь: Майя.
Майя. Очень мило. Мне жаль, Майя, что тебе пришлось все это пережить.
Она опять дотрагивается до моего лба. Колокольчиками позванивают браслеты.
А ты знала, что многие мудрые люди предсказывали гибель госпожи Ганди? Говорят, и она сама знала, что с ней будет.
Ты богиня? – хочу я спросить ее. У нее такая идеальная кожа. Не коричневая, а смугловатая. Без изъянов и морщин. Ты Сарасвати[12]?
Разве можно уберечься от Судьбы? Она, крылатая, налетает из тьмы и уносит с собой наши души.
Она разговаривает как богиня.
Не бойся, Майя, со временем мир придет в себя.
Она встает. Ее сари шуршит, как листья осенью. Она как бы проплывает надо мной, похожая на взлетевшего в воздух яркого павлина.
Когда она выходит, пригнувшись под притолокой, занавесь тенью следует за ней. Я скоро вернусь.
Людей сжигают живьем, – выговаривают мои пересохшие губы. – Сжигают живьем, – шепчу я в последний раз.
Вина
Я понимаю: это не я разматывала тюрбан, связывала ноги, лила бензин, чиркала спичкой.
(И это не я обернула ей вокруг шеи оранжевое сари.)
Но я слышала крики о помощи и не сдвинулась с места.
(Я спряталась за дверью сарая и смотрела, как Майкл раздевает Хелен.)
Разве погасло бы пламя, если бы я накрыла его своим телом?
(А если бы я тогда сразу после школы пошла домой?)
Может, надо было умереть вместе с ним?
(Я же могла пойти с отцом. Не оставлять его одного.)
Получается, я напрасно ничего ей о себе не говорю?
Нет. Я не заслуживаю, чтобы меня нашли. И чтобы меня любили.
Пожалуйста, расскажи о себе, – упрашивает врач. – Где твоя мать, где отец, где твоя семья? Я хочу тебе помочь. Должны же родные знать, где тебя искать.
Бывает, что тебе совершенно нечего сказать другому человеку.
Милая Майя, забудь все, что ты видела. Не береди душу. Ляг и поспи. Во сне всё тоже настоящее.
Записная книжка Сандипа
13ноября 1984
Шесть главных причин завести дневник
# 1. ТЫ ВСЕГДА ПРАВ. Поспорил, например, с родными, и они говорят, что все было не так, как ты говоришь, а ты им – раз! – и дневник, где все записано.
# 2. ПОДРУЖКА. Если подружка захочет знать, где ты был и что делал, находишь в дневнике запись за нужный день – и вот они, неопровержимые факты!
# 3. НЕБЫЛИЦЫ. Наполнив дневник всякими небылицами, можно переписать историю, и пусть с тобой поспорят те, кому нечего предъявить кроме воспоминаний. Это же здорово.
Собственно, это то же самое, что пункт 2. И 3.
# 4. СУДЬБОНОСНОЕ СОБЫТИЕ. Когда близится что-то грандиозное (и у тебя от предвкушения трепещет нутро), ты можешь записать всё последовательно и подробно, чтобы потом перечитать и попытаться понять: почему это случилось именно со мной?
# 5. ДЕВОЧКА-НАЙДЕНЫШ. Что-то явно происходит, тебе непонятное. (И никому непонятное.) Но в один прекрасный день картина начнет проясняться – а все ее фрагменты у тебя в дневнике.
Красота. Пункты 4 и 5 тоже одинаковые.
# 6. ПАРВАТИ. Когда сестра тебя просит, ты выполняешь ее просьбу.
Три главные причины завести дневник
# l. Небылицы
# 2. Правда
# 3. Долг
Главная причина не заводить дневник
А вдруг кто-нибудь его прочитает?
(И поймет, какой ты на самом деле дурак.)
Чувство долга
Для большинства людей дневник – всего лишь случайные мысли, более-менее связанные одна с другой по законам грамматики и записанные в минуты, когда больше нечем заняться. Я хочу сказать: зачем описывать жизнь, когда можно просто жить? Я бы, например, лучше позанимался тригонометрией. Касательные – такие четкие, как линия горизонта. Окружности, которые делятся без остатка на число π. СИНУС – изящное взаимоотношение элементов в треугольнике. (Мистер Банерджи объяснил, что слово «синус» восходит к санскритскому «джива».)
А девушки? Они любят всю эту чушь – густым приторным сиропом изливать сокровенные мысли и переживания! А там у них есть вообще, о чем думать? Есть, что переживать?
Я как-то заглянул в дневник Парвати. И что? Сплошное ОТЧАЯНИЕ. И БЕЗЫСХОДНОСТЬ. (Когда пишет про бедных и больных.) И ни слова о ЛЮБВИ. Но все равно получается сентиментально (может, девушки по-другому и не умеют?), даже несмотря на то что она самая умная в семье. На то что она ВРАЧ.
Амма[13] (моя приемная мать) говорит, что полученное сестрой образование еще немного, и возвратило бы наше семейство в касту, к которой оно должно по праву принадлежать (и толь ко я все испортил). Бариндра-пита[14] (мой приемный отец) плевать хотел на социальную иерархию. И я, по его милости, оказался виновником нашего незавидного положения в обществе. А все потому, что я СИРОТА. Я – ДОБРОЕ ДЕЯНИЕ семейства Патель. Приемный ребенок, улучшающий его карму.
Я ведь на самом деле сын пастуха. Меня нашли лежащим под козой. Отец мой погиб. Его засыпало песком. История, ясное дело, довольно печальная, зато на девушек хорошо действует. Они чуть не плачут, когда я им ее рассказываю. А потом позволяют себя целовать.
Но понимаете, какая штука: Я НЕ ИЗ ТЕХ, КТО ЗАВОДЯТ ДНЕВНИКИ. Слова нужны, чтобы говорить. Чтобы торговаться. Чтобы соблазнять. Чанди. Прити. Теджаль[15]. Слова существуют для того, чтобы с их помощью добиваться своего, а не чтобы записывать в блокнот, где кто угодно может их прочитать.
Короче, вы слыхали хоть об одном семнадцатилетнем парне, который бы вел дневник?
И тем не менее вот он я. Веду его. Потому что после всего, что сделала для меня Парвати, я не мог ей отказать.
Дорогой дневник
Не-е. Фигово. Так не пойдет.
(Напряги воображение, придурок!)
ДОРОГАЯ ДЕВОЧКА-НАЙДЕНЫШ
Кто ты такая? Откуда
Явилась ты в наши края?
Душу откроешь ли ты, о безгласная,
Ничего от меня не тая?
Какая чушь!
ДОРОГАЯ ДЕВОЧКА-С-ИМЕНЕМ-БОГИНИ
Пусть иллюзией прозвана ты,
И тайны завеса скрывает твои черты,
Пером, как мечом, я стану тебе служить,
Молчания плен помогу пережить.
(или, может, сторожить?)
(в молчанья плену помогу не тужить?)
(или не кружить?)
(а ты обо мне в полном праве прочнее забыть)
Вот убогий, досочинялся до глагольных рифм.
Да, и еще
Парвати считает, что вести дневник я должен на английском!
Тебе полезно будет попрактиковаться. Ты ведь уже год как школу окончил. К тому же, если мама его найдет, она в нем ничего не поймет!
На английском так на английском. Надеюсь, девочка-найденыш не будет против. (Вообще-то я не собираюсь ей рассказывать про дневник. А то ведь это как-то странно – писать о человеке, который отказывается разговаривать.)
ДОРОГАЯ МАЙЯ
Сестра уговорила меня записывать всё, что происходит с попавшей в беду немой девочкой. С ТОБОЙ. (А я тебя, между прочим, еще даже и не видел.)
Я должен стать твоим голосом и оставаться им, пока ты не заговоришь. Так мне сказала Парвати. (Это очень просто, Сандип.) По-моему, насчет стать твоим голосом – это она загнула, тебе не кажется?
Ты только не обижайся, Майя, но кому когда шло на пользу молчание?
Если не ошибаюсь, что-то такое говорил Махатма Ганди.
Дополнительный бонус
Парвати надеется, что дневник поможет раскопать и мою историю – мою прежнюю жизнь в пустыне, которой положила конец песчаная буря, какая случается только раз в столетие.
Хотя я не уверен: а вдруг каким-то вещам лучше так и оставаться в прошлом? В смысле, В ПРОШЛОМ, к которому больше НЕТ ВОЗВРАТА.
Парвати
Это всё моя сестра. Она-то и заварила эту историю своим звонком из Джодхпура, после которого наша мать голосила на улице, а Бариндра, даром что она хромает, все никак не мог ее догнать и утихомирить.
– Зачем мне дневник, диди[16]? В Джайсалмере ведь никогда ничего не происходит.
– Подожди, братец, скоро произойдет. Я уже сказала амме, что посылаю вам девушку.
Это уже было интересней.
– Сандип? Ты меня слышишь?
– Слышу, слышу. Диди, ты в своем уме? Какую еще девушку? Если невесту, так это не ко мне!
Это я так пошутил.
– Успокойся, Сандип, не невесту. Девушку из джодхпурского Вдовьего дома.
Час от часу не легче.
– Маленькую вдову? Или малолетнюю проститутку? Ни ту ни другую амма на порог не пустит, что бы там ни говорил Бариндра.
– Не вдову и не проститутку. По-моему, она иностранка и сбежала от беспорядков из Дели. Попыталась прикинуться мальчишкой. Но для этого она слишком красивая.
Всё любопытнее и любопытнее.
– Сколько ей лет?
– На вид – столько же примерно, сколько тебе.
Теперь я попался.
– Ее зовут Майя.
У меня все перевернулось внутри – как в тот раз, когда я на спор перепрыгнул через сломанные перила. Я и теперь мог, если получится, прослыть невероятным смельчаком или сломать себе шею и выставить себя дураком.
– Эй, Сандип, ты куда пропал?
– Здесь я, здесь.
– На ней были джинсы и футболка с надписями по-английски: «Победа» спереди и «Никогда не сдавайся» на спине.
Нет, я не верю в судьбу.
– А волосы совсем короткие. И, судя по всему, стригли их неумело и впопыхах. Да еще и тупыми ножницами.
Я не верю, что участь каждого предопределена наперед.
– Да, и чуть не забыла, Сандип. Она не говорит. Не знаю, то ли не может, то ли не хочет. Но она точно пережила что-то страшное. Вот поэтому-то ты мне и нужен.
Я встрепенулся всем телом. Наконец-то в нашем унылом городе посреди пустыни начнется что-то настоящее. И я буду в самом центре того, что началось. Бок о бок с девушкой по имени Майя.
И камень запоет
Сестра говорит: Если захочешь, Сандип, то у тебя и камень запоет.
Она имеет в виду, что люди говорят мне то, о чем обычно молчат.
(Мясник на рынке под видом молодого барашка продает собачатину.)
Делятся со мной личным. Своими тайнами.
(Хари любит переодеваться в вещи своей сестры.)
У тебя дар, – говорит Парвати. – Всех так и тянет тебе открыться.
(Теджаль получила «отлично» по математике за то, что позволила мистеру Банерджи потрогать себя за грудь – а мне не позволяет!)
Никакой хитрости на самом деле в этом нет. Надо просто слушать и ни за что не осуждать. Поразительно, как меняются люди, почувствовав себя в безопасности. Они льнут к тебе. Шепчут на ухо. Иногда даже плачут, признаваясь во лжи или в дурных поступках.
(Наш сосед мистер Гупта влюблен в сестру собственной жены. Они встречаются тайком и читают друг другу стихи. Третий ребенок у нее, возможно, от него.)
Если кто-то и сможет разговорить Майю, то только ты, Сандип. Она не устоит перед твоими чарами.
Или перед моей красотой, – добавляю я.
Это я так пошутил.
Я не красавец, и это ни для кого не секрет. Руки у меня за прошлый год выросли гораздо сильнее, чем ноги. Прическу пригладить абсолютно невозможно, сколько бы масла я себе на голову ни лил. Губы у меня слишком толстые. Уши хлопают на ветру. Многим кажется, что я похож на козла. Даже амме показалось, когда Бариндра принес меня из пустыни. Мне было всего шесть. Она сказала, что никогда не видела такого страшненького ребенка. Может, у меня в то время и хвост был?
Майя не устоит перед твоим голосом, братец.
Терпение. Терпение – это главное. Поторопишься – и не видать тебе чужих секретов.
Куда нам еще сирота!
Амма ее заранее ненавидит. Когда она в первый раз услышала имя Майя, у нее, как и у меня, перевернулось нутро. Да так, что ее аж вывернуло. Желтое алу бхарта. Зеленый мунг дал. Мягкие непережеванные кусочки роти[17]. Всё это очутилось на полу.
Смотри, что ты наделал, Бариндра! Из-за этой девчонки пропал
весь обед! А вдруг я больше никогда не смогу есть?
Амма очень нервная и впечатлительная. Это оттого, объяснила мне Парвати, что она из знатного рода. Ее родители были кшатриями, но из-за того, что она хромала, сваха не сумела найти ей жениха из той же касты, и амме пришлось выйти за Бариндру из более низкой касты вайшьи.
Когда появился я, отпрыск презренных кочевников, семья спустилась еще ниже по общественной лестнице. И виноват в этом был сердобольный Бариндра.
Она наверняка проститутка! – разоряется амма. – Что про нас скажут соседи?
Они скажут, что мы добрые и щедрые, – отвечает Бариндра. – Мы приняли Сандипа, когда ему нужен был дом, примем и эту девочку.
А почему из всех известных мне семей мы одни спасаем сирот? Сколько, например, детей усыновил Ганди? Ни одного.
А ему бы, наверно, стоило. Родные дети были у него не дети, а сплошное огорчение. Да и к тому же, Мина, это только на время. Пока не отыщется ее настоящая семья. Мы правильно поступим, если возьмем ее, – не отступает Бариндра. – Вот увидишь.
Увижу я то, как наша семья скатится еще ниже. Так мы скоро вообще из всех каст вылетим, и придется нам туалеты мыть!
Когда буря наконец затихает, Бариндра отводит меня в сторонку. Ничего страшного не происходит, Сандип. В семьях же не обязательно должны царить тишь да гладь. Хорошая семья – как сталь: от закалки в огне становится крепче. И тогда ей никакие испытания не страшны.
То есть, если так и дальше пойдет, наш дом может ночью сгореть, а мы спокойно проспим до утра и проснемся целыми и невредимыми.
Как мы узнали про Майю
Каждую субботу после обеда мы с аммой и Бариндрой идем на почту и там втискиваемся все втроем в телефонную кабинку. Совершаем наш еженедельный звонок Парвати. Амма брюзжит. Бариндра благодарит Парвати за деньги, которые она присылает, чтобы платить аюрведическому доктору аммы.
(Он втирает ей в ногу песок и берет по десять рупий за визит!)
Я с детства привык к тому, как мутнеет стеклянная дверь от наших общих луковых испарений. Мы, скрючившись, жмемся друг к другу, как мягкие коричневые какашки в туалетной трубе.
(Отличный образ. Похоже, из меня выйдет писатель!)
Мне приходится дожидаться своей очереди поговорить
с Парвати (Жди здесь, из кабинки не выходи! – велит мне амма)
в желтом, пропахшем карри чаду. Он сгущается с каждым
выдохом, с каждым вопросом:
– Сколько у вас там в Джодхпуре градусов, а, Парвати? Да? У нас столько же.
– Сколько просят за рис? А за курицу? А за бананы? Ай-яй-яй! Ты платишь слишком дорого! Надо торговаться, как Сандип, пока не назовут нормальную цену!
– Ты купила себе новое сари или опять все деньги отдала неблагодарным беднякам?
– А ты слышала, что твоя двоюродная сестра Сунита весной замуж выходит? А она, между прочим, тебя на пять лет младше!
Но в прошлую субботу беседа так и не успела войти в наезженную колею – Парвати сразу заговорила про Майю, отказала матери в удовольствии обсудить накопившиеся за неделю сплетни.
– Гони упрямую девчонку в шею! На улице она живо заговорит.
– Но, амма, она не из Индии. Она здесь погибнет. Нет, мы обязаны попытаться ей помочь. Дай трубку пите.
Амма распахнула дверь кабинки, выпустив наружу облако едкого сердитого пара. (Как джинна из бутылки?) Стоя посреди почтового отделения, она в голос причитала сквозь слезы. Амма понимала: когда Бариндра узнает, в каком состоянии девочка, он обязательно вызовется помочь.
Мина, будь добра, потише, а то я не слышу, что говорит Парвати! – прокричал он ей через стекло.
Амма взяла себя в руки и пошла домой. Дома она встретила нас вопросом: И кому только могло прийти в голову назвать ребенка Майей?
И сразу после этого ее вырвало.
Тот, кто освещает путь[18]
Парвати назвала меня Сандипом.
(Ей пришлось дать мне имя, потому что после пыльной бури я совсем ничего не помнил.)
Ей было всего шестнадцать, когда она решила проверить, не осталось ли кого-нибудь под остывающими тушами коз. Сначала она вообще подумала, что это только козьи шкуры.
Она услышала плач. Или блеяние. Козленок? Но тут заметила детскую ногу – в месте, где детской ноге взяться вроде бы неоткуда.
Сколько времени? День или дольше проспал я под защитой павшей козы? Неизвестно. В живых не осталось никого, кто мог это знать.
Я помню только, как кто-то вытаскивает меня из влажной мягкой тьмы, прижимает к бьющемуся сердцу. Чье-то дыхание сдувает песчинки с моих заскорузлых век. Мне улыбается богиня. Улыбка ее лучится любовью.
(Черт. Ну что это за сентиментальные сопли!)
Годы спустя Парвати призналась, что в момент, когда мы с ней впервые встретились взглядами, она поняла, чему посвятит свою жизнь.
Нет большей радости, Сандип, чем когда знаешь, что ты спас человеческую жизнь.
Когда я дохожу до этого места, некоторые девчонки позволяют моим рукам залезть дальше обычного.
Сын
Домой меня принес Бариндра. Мина, у меня есть сын! – прокричал он с порога. Амма залилась слезами. Парвати говорит, она в буквальном смысле рвала на себе волосы.
Виноватой у нее выходила сваха (тогда уже покойная).
Эта ведьма слишком поздно стала искать мне мужа, и поэтому не нашла ничего лучше тебя! И вот ты теперь притаскиваешь в дом сироту!
До Парвати доходили разговоры, что амма должна бы радоваться, что вообще вышла замуж. Как старшую дочь в семье, ее должны были выдать первой, но двум младшим сестрам больше повезло с расторопными свахами. В конце концов амму просватали за брата мужа средней сестры. Он был на десять лет ее младше, поэтому приданое пришлось увеличить вдвое. (Эти деньги позволили Бариндре завершить образование и стать учителем.)
Вопреки разнице в происхождении, возрасте, темпераменте (и тому, что одна нога у аммы была короче другой) брак получился удачным. Бариндра был не против, чтобы жена держала его на коротком поводке. Скоро у них родился ребенок – прекрасная дочка, которую назвали Парвати.
Но когда появился я (пыльный маленький козопас), амма решила во что бы то ни стало родить своего сына. Дом несколько месяцев ходил ходуном от неустанных попыток зачать новую жизнь. (Бариндра был только рад, что в Мине снова проснулась страсть.) Однако практического результата шумные любовные утехи не принесли. Амма объявила, что из детородного возраста она вышла, и нехотя взяла на себя заботу обо мне.
Парвати всегда говорила, что я был ребенком, который принес в семью счастье и согласие. Но ведь все дети их приносят, да, Сандип?
Оставайся самим собой
Парвати позвонила вчера вечером.
– Когда увидишь Майю, просто будь собой, – говорит она.
– Что ты имеешь в виду?
– Веди себя естественно.
– А когда я себя веду неестественно?
– Ну, слишком не хлопочи. Не обращайся с ней как с больной или ненормальной. Постарайся оставаться самим собой.
Парвати – единственная, кто считает, что мне хорошо и правильно оставаться собой.
Амме кажется, что я даже слишком остаюсь собой и что это мой большой недостаток. Она бы рада заслать меня обратно в пустыню, чтобы я был собой там, в местах своего низкого рождения.
Пусть возвращается к корням, – убеждает она Бариндру. – Пусть живет там, где ему было назначено судьбой.
Но Бариндра думает по-другому.
Не надо быть собой, – твердит он мне. – Будь лучше! Превзойди назначенное тебе от рождения! Перед тобой открыты все пути. Проложи свою собственную дорогу, но только не на песке, Сандип! А такую, чтобы была неподвластна ветрам. Для этого нужно получить образование.
Вера в меня Бариндры даже беспочвеннее, чем представления, живущие в голове аммы. Он, похоже, не считает мое кочевническое происхождение препятствием на пути к успеху.
Ганди преобразил страну, чтобы мальчишке вроде тебя были открыты любые высоты!
Амма смотрит на вещи практичнее.
Аттестат об окончании средней школы – это уже замечательное достижение. (А выше тебе пробиться никто и не даст. Ей даже не приходится произносить этого вслух.)
Парвати говорит, что я должен все за себя решать сам.
Стань тем, кем хочешь стать, Сандип, но во всем будь лучшим.
А я тем временем работаю гидом – освещаю, так сказать, путь туристам, желающим осмотреть город, где запросто могла бы рассказывать свои сказки Шехерезада! Я самый красноречивый и разговорчивый знаток Джайсалмера. И при этом ПОЛОВИНУ своего заработка отдаю родителям. Так что никто не вправе называть меня плохим сыном даже несмотря на то, что я неродной и некрасивый. И на то, что я бросил учебу.
Святилище
Амма стоит на коленях. Склонила голову перед серебряными фигурками. Это Ганеша и Кришна. Ярко светятся желтым две масляные лампадки. Рядом вянут цветы жасмина. Я хочу тихонько, на цыпочках пройти мимо, но у нее словно глаза на затылке.
Сандип?
Да, амма.
Не хочешь узнать, о чем я молюсь?
Нет.
И что, никогда не хотел?
Это меня не касается.
Ну наверняка же хоть немножко интересно. Ты ведь мальчик любознательный. За одиннадцать лет хоть разок точно задумался.
Я молчу. Этому приему я выучился у Бариндры.
Меньше говоришь – меньше поводов тебя обругать.
Ну так что?
У тебя есть своя тайная жизнь, амма. И я отношусь к ней с уважением.
Надеюсь, у тебя, Сандип, никакой тайной жизни нет.
Никакой. Ни перед кем из богов мне пасть ниц никогда не хотелось.
Я не про это! Я хотела сказать… Ладно, неважно. Сандип, а тебе не страшно за свою душу? Что ей, может быть, еще тысячи раз придется возвращаться в этот мир?
Нет, амма. Мы же с тобой знаем, что когда-нибудь я возвращусь в пустыню. Там, наверно, и поджидает меня моя душа.
Как спрятавшаяся ото всех лиса. Да, и запомни, Сандип: ты не должен касаться.
Касаться чего?
Ты не должен касаться девчонки. Сироты, которую шлет нам Парвати. Даже если ее уже касались, все равно не смей. Тебе ясно?
Яснее некуда.
Вот и хорошо. Завтра утром пойдешь на вокзал. Джодхпурский экспресс приходит в девять. Я не хочу, чтобы люди видели меня с ней. А Бариндра, слава богам, будет у себя в школе. Так что остаешься ты. Встретишь ее и быстренько приведешь домой. По пути никуда не заходите. Понял?
Да, амма, понял.
Ночной разговор
Мне не спится.
Амма и Бариндра спят очень шумно. Старая дадима[19] храпит ничуть не тише сына с невесткой. Всё вместе похоже на одновременное прибытие на станцию трех поездов.
Я слышал, что в некоторых странах члены семьи спят в разных комнатах. Своя комната есть у каждого из детей, своя у родителей. Представляю, как тихо и мирно там по ночам. Тебя не будят крики матери, которую напугал дурной сон. Не просыпаешься оттого, что косичка сестры, как крысиный хвост, щекочет тебе лицо.
Но когда спящих разделяют стены, трудно подслушать, о чем они шепчутся по ночам.
Очень странная девочка, и непонятно откуда.
Не разговаривает, да еще с таким именем. Ох уж это имя! Это плохой знак, Бариндра! И о чем только вы с Парвати думаете?
О чем мы думаем? О том, что мы индусы. А девочка, скорее всего, из сикхов. Поэтому мы перед ней в долгу.
Сикхи так дочерей не называют! И к тому же то, что произошло в Дели, к нам с тобой, Бариндра, не имеет никакого отношения. Нашей вины в этом нет!
Если мы не будем помогать жертвам, на нас тоже ляжет вина. И что ты привязалась к имени?
Имя как имя, довольно распространенное.
Бариндра, это имя я уже одиннадцать лет слышу по ночам в своем доме. Думаешь, это совпадение?
Во сне
Она выходит из пустыни в золотом сари. Длинные, до пояса, волосы развеваются на ветру. В руке – розовая морская раковина. Она подносит раковину ко рту и дует в нее.
Над песками летит мое имя.
Майя, – зову я ее.
Каждый раз, когда мне снится этот сон, я громко выкрикиваю это имя.