Через несколько часов в одном из городских кафе я столкнулся с этим незнакомцем, человеком, с которым у меня априори нет ничего общего. Он далеко не тот супергерой, каким я мог себе его представить. Он не видел, как я родился, как делал первые шаги, не учил меня ездить на велосипеде. Он отсутствовал, когда мама плача открывала напоминания о счетах и нам пришлось переехать в однокомнатную квартиру. Его не было, когда консультант по профориентации приговорил меня против моей воли: «Рабочий по озеленению и благоустройству». Родив меня, мама была одна. Представляю, что она, должно быть, чувствовала: его отсутствие…
После нашей первой встречи я отправился в тур по Тунису с рюкзаком, чтобы увидеть страну, проникнуться ее запахами и пейзажами. Мне нужно найти часть своей личности. Я встречаюсь со странными людьми, перестраиваюсь, меняюсь.
Я вижу своего отца в последний раз перед тем, как вернуться во Францию. Мы почти не разговариваем.
Если бы взгляды и энергии имели дар речи, они бы рассказали, что мы слишком горды, чтобы плакать, слишком глупы, чтобы говорить «Я люблю тебя», и недостаточно честны, чтобы признаться, что мы не особо хотим снова встречаться.
Ожидая, пока другой изменится, мы остаемся зависимыми. Я отказываюсь менять тебя. Я иначе себя организую.
В самолете на обратном пути я читал книгу о кинцуги. Кинцуги – это искусство стойкости. Эта древняя техника, открытая в XV веке в Японии, заключается в ремонте разбитого предмета с выделением его трещин золотым порошком, вместо того чтобы их маскировать. Объект не только реконструирован, но еще и укреплен и возвышен. Это искусство учит нас тому, что, когда что-то ценное ломается, прежде чем скрывать несовершенство или хрупкость, полезнее исправить его чем-то прекрасным, вроде золота: силой, любовью, юмором, новым уровнем сознания и т. д. Речь идет о прославлении несовершенства. Процесс проходит несколько этапов: разбитый предмет заново собирают – черепки очищают перед соединением, – потом ждут, пока целое снова примет гармоничную форму, чтобы привыкнуть к новой сборке. Оставляют его подышать. Затем наступает этап ремонта: его полируют и кладут несколько слоев цветного лака, прежде чем раскрыть красоту каждой трещины с помощью золотой пудры. Наконец, его возвышают, созерцая. Лак застыл: предмет даже прочнее, чем раньше. Это искусство – прекрасная метафора стойкости. Психоневролог Борис Цирюльник демократизировал концепцию стойкости. Она не в том, чтобы все вылечить или даже забыть: стойкость – это трансформация. Это кинцуги, приложенное к человеку, искусство ремонтировать себя золотыми нитями… Даже разбитый жизнью человек может подняться, как лишившийся родителей в концлагерях сам Цирюльник… В 1993 году он написал в книге Les Nourritures affectives: «Выносливые дети становятся великими творцами и превращают свою травму в произведение искусства, чтобы дистанцироваться от нее: они часто становятся писателями, комиками. Некоторые обращаются к другим и хотят заниматься социальной работой (гуманитарной помощью, преподаванием…) или продолжают длительное обучение (часто в области психологии): прежде всего каждому из них хочется стать автором своей судьбы. Это люди, принимающие решения, потому что они ничего не решали в своем детстве».
Я представляю, что сломанный объект – это я. Раны не исчезли, они трансформировались. Время, опыт и встречи – это золотые швы, которые их залатали. Я могу поднимать, ремонтировать и шлифовать себя золотом. Эмоции, порожденные травмами, не должны меня переполнять, я могу превратить испытания в силу. Вот как я буду развиваться. Иначе, говоря словами персидского поэта Руми, «если вас раздражает каждое трение, как будет отполировано ваше зеркало?»
Как и у Брюса Уэйна, у меня нет сверхчеловеческой силы. Хуже того, его приключение начинается с травмы, перелома, в конце концов способствовавшего развитию в нем острого чувства справедливости и безупречной морали. Если бы его родители не погибли от рук бандитов, когда ему было 8, он бы вряд ли стал черным рыцарем. Брюс развивает свои способности и решает трансформироваться, чтобы бороться со злом, коснувшимся его, и сделать мир лучше после себя.
В 18 лет я нахожусь на окраине своего совершенства. Настолько, что однажды оказываюсь перед выбором, от которого зависит мое выживание: остаться в Панаме и оказаться между четырьмя темными стенами или, как Брюс, покинуть Готэм и присоединиться к Лиге Теней…
Глава 2Лига убийц
Ярешил пойти в армию. Это рефлекс выживания, мне нужны ориентиры, что-то, что возвращает меня в колею. Именно в этот момент карма решила поставить на моем пути человека, изменившего мою жизнь, – женщину, которая приняла меня в своем кабинете и выслушала мою просьбу. Я знаю, что стрела не останавливается, приблизившись к цели, не колеблется. На столе этой женщины фотография с сыном на отдыхе. Они оба улыбаются, выглядят счастливыми и расслабленными. Я начинаю: «Мадам, представьте на секунду, что я ваш сын. Представьте, что однажды я приду к вам в отчаянии и скажу: если так продолжать, я окажусь в тюрьме или морге. Армия – мой последний вариант. Я собираюсь сделать все возможное для себя, просто потому что у меня нет другого варианта, нет плана Б». Подкатывают слезы, она видит это… Тогда женщина встает и жмет мне руку:
– Ты будешь в спецназе. Обещаю тебе. Ты начнешь с самого низа лестницы. Жди меня здесь.
Она вышла из комнаты и оставила меня одного. Я в переломном этапе своей жизни. Она вернулась через пять минут с тремя бумажками в руке.
– Долгое время в спецназ шли только высокообразованные люди, – добавляет она, – но времена изменились. Сегодня ни один из сотрудников Google не откажется от шестизначной зарплаты, чтобы пойти в армию. Ты должен подписать эти три пятилетних контракта. У тебя пятнадцать лет. Нет плана Б. Твое следующее назначение через четыре месяца, будь готов.
В поезде, возвращаясь в Готэм, я записываю свои мысли:
«Твое будущее – это твое прошлое, поэтому твое будущее предсказуемо. Ты просто пытаешься воспроизвести его или избежать. Твой план действий устарел – он основан на опыте прошлого. Твой алгоритм закольцован и кусает собственный хвост. Единственный способ нарушить эту систему – создать переменную в уравнении, появившуюся для нарушения баланса, и новый центр тяжести. Когда ходишь по кругу, разрывай его».
Через четыре месяца я покинул особняк Уэйна с рюкзаком и ушел в армию. По прибытии я мог сосредоточить свое внимание на негативе, но предпочел переключиться на позитив. Я разговаривал с моим внутренним ребенком.
По мнению американского врача Чарльза Уитфилда, внутренний ребенок – «это живая, энергичная, творческая сущность, вибрирующая в каждом из нас». Это место наших эмоций. Идея о существовании этой детской доли, присущей нашей личности, не нова. Карл Густав Юнг говорил о божественном ребенке. Для Эрика Берна, основателя трансакционного анализа, как мы увидим позже, Ребенок – часть нашей личности наряду с Родителем и Взрослым. Слушать своего внутреннего ребенка, рассматривать его и заботиться о нем, общаться с ним – это часть пути к процветанию.
Итак, в армии я предлагаю своему внутреннему ребенку принимать все за игру. Армия становится настоящим летним лагерем с бонусами из пистолетов и гранат, вертолетов и походов в горы. Я консультируюсь с инструкторами, разрабатывающими мне план внедрения небольших изменений в отдельных областях (питание, спорт…). Накопившись, они создадут эффект домино, большую общую трансформацию. Меня учат вести городскую войну и обращаться с холодным оружием. Мне показывают, как ставить ловушки в лесу, выживать во вражеских условиях, развивать свои физические и умственные способности.
Я выталкиваю свое тело далеко из зоны комфорта, мои мышцы реагируют, становясь достаточно сильными, чтобы создать новую зону комфорта.
Моя цель – не просто реализовать свой потенциал, а построить его, сделать возможными вещи, ранее невозможные.
Заставляю свои мозг и тело адаптироваться. Я всегда последний среди бегущих, так как делаю еще два-три круга, возвращаюсь к себе и засыпаю последним, уткнувшись носом в учебники по городской войне. Благодаря этому я становлюсь очень сильным, настолько, что через некоторое время совершу подвиг: поднимусь на гору за четыре часа и спущусь обратно за тридцать минут. Сидя на вершине этой горы, возвышающейся над цепью Альпов, я вспоминаю слова индийского философа Рабиндраната Тагора и тихо повторяю их, оглядывая горизонт: «Все, что принадлежит нам, приходит к нам, если мы создаем способность принимать это».
Коби Брайант был одним из самых титулованных баскетболистов всех времен. В 2012 году он был выбран в состав сборной США. Один из спортивных тренеров команды работал с ним над подготовкой к Олимпиаде. Однажды ночью, в 3:30, Коби позвонил ему:
– Эй, Роб, надеюсь, я вас не беспокою… Вы поможете мне с тренировкой?
– Да, хорошо… Я тебя догоню.
Тренеру понадобилось минут двадцать, чтобы забрать экипировку и выйти из отеля. Когда он приехал, то нашел Коби одного, обливающегося потом. Он проработал с ним больше часа и вернулся спать. В 11:00 Роб встретился с игроками сборной США. Коби забивал в корзину в своем углу. Тренер подходит к нему и хлопает по спине.