– Как же так… ни свечи, ни послушника, – пробормотал он, свешивая босые ноги с топчана. Инок поправил помятую во сне рясу, глубоко зевнул и вышел в коридор. Притворил за собой дверь кельи.
***
– Алё, это кто?.. Мне нужна Танюха.
– А кто её спрашивает? – спросила, зевая, симпатичная брюнеточка с косами, на другом конце провода. Она лежала в любимой ванной полной пенки, прижимая плечом мобильник к уху и рассматривая причудливые пенные фигурки, тающие на ладошке.
– Санёк. Помнишь, в прошлом году схлестнулись в Сочи? – улыбнулся Сидоркин. – Теперь я тебя узнал, Тань.
– Тебя самого нельзя забыть, – оживилась девушка. – Только не говори, что сейчас ты стоишь под моим окном, и просишь пустить тебя переночевать? – девчонка непроизвольно потрогала нежную грудь.
– Не, я щас в монастыре, – хохотнул Сидоркин. – В окрестностях твоего города находится. Я в Малосибе, а ты в Новосибе, как-то так.
– В два часа ночи, в церкви? – удивилась Танюха. – И что ты там делаешь? Решил спасти грешную душу?..
– Не, я тут по делу. Через пару дней получу бабло за работу, и намерен нырнуть в океан. Хочу взять тебя с собой. Надеюсь, ты по-прежнему одинока?..
– Санечка, я свободна, но ни черта ни одинока, – серьёзно сказала девушка. Банальная фразка, но и девушка не была звездой водевилей.
– Понял, исправлюсь, дай мне шанс, – прогудела трубка.
– Позвони мне завтра, – предложила девушка. – Хоккей?
– Хоккей, – ответил Сидоркин и… вдруг насторожился. В коридоре послышались шаги. Послушник споро отключился.
Дверь отворилась, на пороге возник Трифон со свечой в руке:
– Вот ты где!..
– Да-а… – Саня схватил Библию, показал иноку. – Вот, читаю, блин.
– Молодец, брат! Ну… не буду мешать, – похвалил Трифон и пошлёпал босыми ногами прочь.
Послушник затворил за ним дверь, и решил договорить с девчонкой:
– Тань, а трусики, что я тебе подарил, ещё живы? – бесцеремонно спросил ворик, тиская трубку у уха.
Опять в дверях показалась жидкая бородёнка Трифона. Сидоркин спрятал аппарат за спину.
– Не забудь выключить свет! – на автомате произнёс инок, закатил сонные глазищи и укатил прочь.
– Кретин, мля! – заключил вор. А в трубку мило шепнул. – Прости, Тань, тут один скотник мешает…
– Прощаю, – сексуально выдохнула девушка.
12. Брат, заросший до ушей бородой
Утро следующего дня выдалось солнечным и теплым. Синяк исчез, как будто его и не было.
Саня справлял малую нужду на монастырскую стену, у коровника, когда услышал знакомый голос настоятеля:
– Сынок, зачем ты это делаешь?
Вор неспешно стряс последние капли, засунул естество в штаны. Крякнул в облегчении, и с ленцой повернулся. Игумен с укоризной разглядывал послушника, сложив ручки на животе.
– Больше так не поступай. Ведь это наш дом, негоже его осквернять. Для естественных нужд есть три туалета возле ворот, – Феофил сделал паузу и добавил вскользь: – Ставлю тебя на заметку, три заметки и… досвидос! – вдруг рявкнул он.
Послушник закономерно вздрогнул. В смятении сглотнул. По ходу пора уже валить, но остался пустячок – дожить здесь несколько часов без косяков, до наступления ночи.
– Следуй за мной! – приказал Феофил.
– Падлой буду, больше не буду, – замямлил воришка, послушно следуя за игуменом по дорожке, посыпанной опилками.
Святой отец не мог долго молчать, как и большинство проповедников. Вообще, желание проповеди – это дар, которым обладает далеко не каждый монах… Спустя пару шагов настоятель запел, ноты и слова были старыми, а вот песня новая. Классическая библейская традиция, где любой стих похож на всё другие стихи, и в то же время уникален.
– Александр, в монашестве есть три принципа, на которых зиждется процветание монастырей. Первое: монах не должен иметь семьи и детей. Второе: монах должен знать Библию. Третье: монах не должен предавать братию и Господа. Исходя из сих принципов, мы…
– Похоже на кодекс «вора в законе», – ненавязчиво перебил послушник. – Не имей семью, живи по понятиям и не предавай воровскую веру. Кто у кого данные принципы спёр?.. – он широко залыбился.
– Ч-что? – резко застопорился Феофил.
Простите, не удержался… Чёрт, откровенничать надо лишь там, где к откровенности готовы. Зарок не впрок. Сидоркин поёжился, и вдруг увидел ищущими глазами спасение:
– Это храм? – он ткнул пальцем на одноглавое здание, мимо коего и пролегал путь.
– Храм, – Феофил не смог не перекреститься. – Имени преподобного святителя Алексия, между прочим!
– Ну, он очень крут! – уважительно сказал ворик. – И храм, и Алексий.
Настоятель оттаял, лесть упала на благодатную почву. Он вымолвил назидательно:
– Если ты, Александр, захочешь причаститься, то бишь, укрепиться в вере, то в Пасху будет такая возможность. Только прежде надо подготовить себя к таинству исповедью и строгим постом!
– Я подумаю… готов ли я, эм, духовно, – нейтрально стал сливаться с темы карманник. – Скажи-ка, аббат, кто архитектор сей чудной церкви. Неужели ты сам?!
Глупо уговаривать перестать быть святотатцем или просто дебилом. На этот раз и лесть не спасла. Настоятель воздел руки к небу, и в ужасе возопил:
– Игумен! Я игумен Феофил! О, Господи, вразуми хоть ты послушника!
– Да-да, игумен, – смутился Саня. – Прости, аббат, я постоянно забываю название твоей должности…
Тушите церковные свечи и выносите, к хрену, покойника, – что называется…
– Тебе повезло, что в день я могу делать только одну заметку, – смиренно молвил настоятель. – Кроме того, сейчас обители крайне требуется физическая сила.
Дальше двинулись молча.
***
Возле трёх туалетов у ворот, грузовик вываливал из кузова толстые чурки. За процессом вдумчиво наблюдали десять иноков. Подошли пастырь и его овца.
– Поможешь порубить и перетаскать дрова! – кратко приказал настоятель. Отгрёб на пару метров, потом встал и дополнил с места: – Зайдёшь ко мне в кабинет после ужина. Пойдём в часовенку и будем вместе молиться, чтобы Бог вразумил тебя на запоминание непривычных слов. – Святой перец ушёл.
– Звучит как подарок, – усмехнулся Сидоркин. Он встряхнулся, подбежал к кабине «ЗИЛа», вспрыгнул на подножку:
– Слышь, братан, дай сигарету.
– Держи, – безмятежный водила подал пачку.
– Я возьму пару?
– Валяй. Ты чё здесь работаешь, нанятой?
– Я послушник! – вор вытащил две сигареты.
– А чего шмотьё светское? – в тоне звучало равнодушное любопытство.
– Я новообращённый, и монашескую робу не успел приобрести. Благодарю, братан!
Карманник спрыгнул на землю, повёл кругом хищным взглядом. Хотя по логике это надо было сделать перед попрошайничеством. Монахи стояли с другой стороны грузовика, и видеть милостыню не могли. Вдали Феофил входил в здание со своим кабинетом.
– Отлично, – Сидоркин устремил взгляд на шпиль колокольни. Тот ясно вырисовывался на фоне утреннего неба. Одинокое облако проплыло мимо.
***
Стараясь не привлекать внимания, Саня направился к колокольне. По старым деревянным ступеням поднялся на самый верх звонницы. Пять колоколов, пятнадцать верёвок. Ворик выудил из носка зажигалку. Прикурил, прикрывая ладонью огонек, и с удовольствием затянулся дымком.
– Ааа, мля, – долгое табачное воздержание если не страшное, то мучительное.
Внизу стукнула дверь, раздалось топанье. Кто-то поднимался. Карманник напоследок жадно затянулся, выкинул оставшийся чинарик. Помахал ручкой, разгоняя дым.
На площадке с колоколами возник запыхавшийся Трифон.
– Я приметил, что ты вошёл сюда, брат Александр, – инок приложил руку к сердцу, глубоко выдохнул, приводя дыхание в норму. – Пойдем! Я погладил мою старую рясу, примеришь.
Сидоркин нехотя поплелся за монахом. Табак немного притушил раздражительность, распирающую карманника ежесекундно. Как оказалось, тюрьма и монастырь схожи в целом, но разнятся в деталях. Детали и вымораживали, причём не хило.
– Ряса ещё совсем новая! Я аккуратно носил! Просто маловата мне стала, – инок в радостном возбуждении вошел в келью. Схватил с топчана платье и протянул Сидоркину. – Надевай!
Оказывается, бонусы есть и здесь. Саня с удовольствием скинул рваньё, подаренное герцогом, и напялил платье. Замер посреди кельи, с интересом оглядывая себя. На нём топорщился длинный дьяконовский стихарь, в просторечии именуемый рясой.
– Как на тебя сшито, – захлопал в ладоши Трифон, с детской непосредственностью.
– Зеркало есть? – нетерпеливо спросил вор.
– Зеркал не держим! – бодро ответил инок. – Изобретение дьявола!
– Да ладно… Этот скупердяй изобрёл зееркалоо?! – удивился Саня.
Трифон не слушал или не слышал, он с восторгом на лице разглядывал одежду.
– Повернись, брат!
Послушник сделал плавный круг вокруг своей оси. Самодовольно ухмыляясь.
– Нигде не жмёт, брат Александр?
– Сойдёт. Просторней, чем тюремная роба.
– Брат Трифон, можно тебя на минутку? – в келью заглянул монах, заросший до ушей бородой. – Важный вопрос по главе из «Апокалипсиса»!
– Можно! – Трифон глянул последний разок на рясу и вышел.
– Ну что, в таком прикиде не стыдно и храм навестить, – рассудительно изрёк Сидоркин.
13. Прожорливый потомок Бога
– Йэх! На! Нах!.. – Сидоркин, облачённый в рясу, с непостижимым удовольствием колол дрова. Изредка бросая взгляд на храм. Физический труд облагораживает, вот уж точно. Кроме того, дьявольская замута шла к финалу, а конец всегда радостней, чем начало. Принципиально и всегда. Такие вот противоречия млели в душе карманника.
Десять черноризцев оказывали Сане посильную помощь: сортировали дерево и таскали в сарай готовые чурки.
К кольщику подошёл монах. Вообще, кто такой монах? Палка-палка-огуречик, два глаза, нос, борода, ряса. Описывать бессмысленно, ведь все монахи похожи как тризнецы. Но данного инока описать всё же стоит.