Milady WRКармоправ
История первая. Шестицветик
Мирный провинциальный городок, добропорядочный купец, таинственный аристократ, необычный цветок, роняющий бутоны раньше срока, пропавшие обручальные браслеты и зачарованные специи. Что получится из этого набора нитей для гобелена судеб? И кто главный ткач? Совпадение, человеческий умысел или воля богов?
Часы на очелье аристократа отслеживают не время, а ключевые развилки вероятностей. Дожди в обычно солнечной Сантерре усиливаются. А небольшая неприятность, случившаяся с торговцем специями, грозит перерасти в проблему, угрожающую безопасности всего королевства.
"Шестицветик" — первая из историй Аруны, эксцентричного изобретателя и хранителя временных линий.
Добро пожаловать в королевство Аридит, где магия соседствует с технологиями, проклятия и благословения имеют реальную силу, а люди продолжают оставаться людьми, со всеми их желаниями и страхами, достоинствами и недостатками.
1.1. Седьмой дом на Сумеречной улице
Природа сходила с ума. Третью неделю в городе шли проливные дожди, превращая улицы в водную гладь. Струящиеся по каменным мостовым потоки заставляли благородных дам выше приличия приподнимать длинные юбки, открывая щиколотки в ботиночках из мягкой кожи. Водоотталкивающие чары, которые за пару медных руу́ров в охотку накладывали подмастерья магомехаников, уверенно держались на обуви, но с ткани почему-то облетали спустя пару часов. Впрочем, дамы были даже рады лишнему поводу показать стойные ножки, уберегая от луж подолы юбок. Или не хотели переплачивать мастерам за дорогостоящие, но куда более стойкие заклинания.
Вечерело. Санте́рра погружалась в полумрак, готовясь дремать под влажным покрывалом серых туч. Яркий шумный Эсте́риус мог себе позволить не спать до утра, зазывно подмигивая огнями лантерн и подсвеченными вывесками питейных заведений. Но его скромный старинный город-спутник не одобрял, когда жители шастают без дела по ночам. Казалось бы, всего пара часов езды по монорейлу от тихой Сантерры до королевской столицы, а разница — день и ночь. Нет, никто не запрещал бродить по ночам. Это даже было почти безопасно, просто… не принято у добропорядочных горожан Сантерры.
Фонари лантерн мерцали призрачно-белым светом, редкие прохожие купеческого квартала торопились побыстрее нырнуть от дождя в уют трёхэтажных домиков с покатыми крышами, похожих друг на друга, как гильдейцы на свой торговый устав.
— Отвали! Я сказала, отвали, без тебя тошно! Какого мудра ты на мою голову уродился, нищедряг придурочный?!
На третьем этаже распахнулось окно, и на подтопленную мостовую с влажным и сочным хрустом приземлился цветочный горшок, разлетевшись фонтаном глиняных черепков и тёмно-коричневых земляных комьев. Сломанный стебель понуро торчал посреди кучки грунта; пёстрые листики в фиолетовых прожилках обиженно вздрагивали под струями дождя, пригибаясь всё ниже и ниже к мостовой.
— И "шестицветик" свой забирай, недоумок! Всё равно не цветёт, толку с него как с тебя прибытка, — припечатали из мансарды, с треском захлопывая покосившиеся оконные рамы.
Скрипнула дверь, и с крыльца колобком скатился пухлый мужичок в зелёном кафтане нараспашку. Начищенные до блеска сапоги трепетно прижаты к груди, редкие пряди, изначально зачёсанные, чтобы скрыть намечавшуюся лысину, размыло дождём. Обнажившаяся макушка насмешливо отсверкивала белизной в свете лантерн.
Он кинулся к разбитому вдребезги горшку, на ходу натягивая правый сапог. Левый же поставил на мостовую и принялся набивать в голенище вывалившийся из горшка грунт, приговаривая:
— Сейчас, миленький, потерпи, всё будет хорошо, ты только потерпи немного, она не со зла, она просто ничего не понимает… ничего.
Цветок, услышав знакомый голос, словно воспрял духом. Листики шевельнулись, приподнимаясь, а стебель качнулся навстречу торопливым заботливым рукам, утрамбовывавшим землю в новёхонький сапог.
— О! Б-бухтия́р! А ш-што эт ты тут делашь? — послышался откуда-то сверху задорный голос. Его обладатель был слегка навеселе, что не мешало ему стоять прямо, держась за ручку огромного, рассчитанного на двоих, зонта. То и дело переступая с ноги на ногу, верзила чудом ухитрялся сохранять равновесие. Казалось, стоит мужчине отпустить рукоятку, как он тут же упадёт, лишившись опоры, а зонт так и останется парить в воздухе как дирижабль, подрагивая от тугих дождевых струй.
Растрёпанный мужичок отвлёкся от своего занятия лишь на миг, убедиться, что его сокровищу никто не угрожает. И молча продолжил осторожно собирать в один ком разметавшиеся по мостовой корешки, готовясь переместить питомца в новый "горшок".
— Д-д-давай п-помогу! Я щас, мигом! — нетрезво пробубнил высокий детина, пытаясь наклониться. Удержать при этом зонт и равновесие — задача непростая, но он почти справился. Вдруг Бухтияр взвизгнул раненым кабаном и бросился непрошеному помощнику под ноги. Тот пошатнулся и с громким всплеском сел в лужу, ухитрившись не выронить зонт.
— Т-ты ч-что это, а? — растерянно начал было долговязый, но тут же осёкся: на грязной мостовой перед ним стремительно распускался сияющий белоснежный цветок со светло-голубыми краями, будто выточенный изо льда. И так же быстро, как распускался, он вял. Спустя пару вздохов сияние погасло. Из размытой дождём земляной кучи одиноко торчал сломанный стебель с пёстрыми листиками.
Растрёпанный мужичок горестно взвыл и схватился за голову, словно пытаясь одним махом выдернуть остатки волос:
— Это был пятый бутон! Пятый, А́йсель, понимаешь ты, пятый?!
Он набычился, подобрался, стянул с ноги оставшийся сапог и пошёл на виновника в атаку. Незадачливый Айсель вмиг протрезвел: вместо добродушного домашнего свина перед ним оказался разъярённый секач в облике коротышки. Инстинкты сработали быстрее рассудка, и расписной зонт принял на себя первый удар сапога, с треском распадаясь на обрывки ткани и обломки спиц. Второго удара верзила дожидаться не стал, удирая на четвереньках быстрее королевской гончей.
Бухтияр за убегающим не погнался. Он перевёл взгляд на стебель цветка, торчащего из набитого землёй голенища. Обречённо вздохнул, плюхнулся перед ним на колени и зарыдал, всхлипывая, как ребёнок, у которого отобрали его единственную игрушку.
Окно мансарды беззвучно приоткрылось, выпуская в дождливую сырость ощущение пристального внимания. Всхлипывающий на мостовой мужичок этого не заметил, зато листья растения моментально пришли в движение, умоляюще потянувшись к своему спасителю. Тот моментально пришёл в себя, выудил из-под обломков зонта второй сапог, натянул на правую ногу, и вскочил.
— Я знаю! Маленький мой, потерпи ещё, я знаю, кто нам с тобой поможет! — обрадованно воскликнул Бухтияр, и с удвоенной энергией зашагал вниз по улице в обнимку с "горшком", прихрамывая на босую ногу.
Седьмой дом на Сумеречной улице грабители обходили стороной. Впрочем, не только они. Добропорядочные жители Сантерры старались держаться подальше от живой изгороди, обрамлявшей каменные стены ограды. Даже случайные прохожие ускоряли шаг, проходя мимо ажурных ворот, сквозь которые виднелась ведущая ко входу в особняк дорожка, выложенная гладким тёмно-серым камнем. То ли опасались лишний раз взглянуть на крыльцо, которое охраняли виверры, вытесанные из гранитного гнейса с таким мастерством и детализацией, что казались почти живыми. То ли игра теней в заросшем полудиком саду вызывала из подсознания образы пугающих странных существ. То ли причина крылась в самом хозяине, о котором ходило множество разных слухов. Вот только очевидца, готового поделиться подробностями знакомства, и днём с огнём не сыскать.
Но слухи ходили, и все разные. Одни говорили, что в особняке проживает прекрасная леди, которая смертельно больна и поэтому не выходит из дома, а окна второго этажа всегда зашторены наглухо. Другие уверенно называли владельца дома молодым господином по особым делам, связанным с империей Индорра́т, главным соперником королевства Ариди́т. Третьи заявляли, что здание принадлежит могущественному магу, но сам он там не живёт, а за хозяйством подрядил присматривать дальнего родственника. Вроде бы этот родственник тоже обладал каким-то талантом, но никто толком не мог сказать, каким именно.
Обычно ни в одном квартале не обходится без бойких кумушек, которых хлебом не корми — дай сунуть нос в соседские дела. Но рядом с двухэтажным домом номер семь под зелёной крышей праздное любопытство скатывалось со сплетниц, как с гуся вода.
Виверны отстранённо скалились, сад шелестел яблоневой листвой, а слуги, молодой мужчина и невысокая женщина в возрасте, исправно ходили на рынок, в прачечную, на храмовую площадь и к портному. Время от времени заглядывали к травнику, да и в целом не отличались от любой другой прислуги мелкопоместной знати. Вот разве что о хозяине ни слова не говорили. Но, признаться, никто их и не спрашивал. Даже если изначально и хотел. Оно как-то само собой получалось, не шло на язык — и всё тут.
Но почти вся Сантерра знала: если в жизни случилась неприятность, с которой не в силах справиться ни целители, ни маги, ни жрецы, ни наёмные головорезы, то можно рискнуть ближе к полуночи отворить незапертые врата Седьмого дома. Пройти по неосвещённой дорожке меж теней дикого сада, подойти к двери, охраняемой вивернами, и трижды стукнуть бронзовым дверным кольцом о медную пластину обшивки. Громко и открыто, без опасений, что услышат или заметят соседи. Каждый, кто ступал на тропинку из серого камня, ведущую от ворот к крыльцу, становился таким же неприметным, как и хозяин дома. По крайней мере, до тех пор, пока не возвращался обратно на освещённые лантернами камни мостовой. И не имело значения, принял ли владелец гостя, или двери так и оставались неприступно сомкнутыми — визит каждого посетителя особняк сохранял в тайне. Пробиться силой не пробовал ещё никто: как-то враз становилось понятно, что если не судьба по доброй воле, то поперёк и подавно не стоит.