хочетвернуться, и я была почти уверена, что маска окажется на месте. Я её почти чувствовала, она звала меня. Но погребальный ящик оказался пуст. И теперь я её больше не слышу.
Аруна, снова удобно устроившийся вразвалку на скамье, приободрил госпожу Лянь:
— В первый раз сложно удержать иной уровень видения. Человеческий глаз не привык к подобному. Даже я нередко пользуюсь звездой Рао и этими славными часиками.
Он постучал по неизменному циферблату часов на очелье, и продолжил:
— Впрочем, в твоём случае слишком рано прибегать к помощи устройств, можно привыкнуть слишком на них полагаться и забыть, как действовать самостоятельно.
Кэйто отметил, что форма обращения Аруны к госпоже Лянь изменилась. Вежливое и отстранённое "вы" превратилось в дружественное и свободное "ты". Но когда? Здесь, в санктуарии, пока они оставались наедине? Или чуть ранее, на площади, после того, как женщина застыла в оцепенении перед обелиском солнечных часов Сантерры? В особняке расстояние между ними ещё сохранялось прежним.
Госпожу Лянь слова Аруны не слишком утешили. Она расстроенно прошлась вдоль рядов масок, часть из которых уже успели заменить. Но некоторые ячейки по-прежнему зияли пустотой. Вернулась. Беспомощно огляделась по сторонам. Затем повернулась к дознавателю и низко склонила голову, выставив перед собой ладони в форме чаши. Символ целителей для королевства и империи был единым. И там, и там это чаще всего был призыв о помощи. Или знак, что всё в порядке, помощь близко. Дар милосердия или пожелание здоровья — встречалось, но реже.
Но были и некоторые отличия.
В Индоррате поклон головы вместе со сложенными чашей ладонями означал просьбу о быстрой и милосердной казни.
Не зная, как ответить на это, Кэйто замешкался. Не в его воле выносить приговор, он должен лишь доставить беглянку обратно. Но по законам империи на лёгкую казнь ей нечего и рассчитывать. Она не просто сбежала, но и унесла с собой чрезвычайно ценный артефакт. В другую страну. И упустила, передав в руки тех, кто знает его секрет.
Неловкую тишину нарушил словоохотливый храмовый служка, успевший вернуться.
— О, знак целителей! Вы тоже недавно из лечебницы? Туда сейчас как раз двое наших жрецов пошли, никак новенького не получается усмирить, буйствует. Сошёл с ума и всё твердит, что он — Бартоломео Рицхе, единственный сын нашего градоначальника! Как будто все вокруг слепые и не видят, кто есть кто. Они же совершенно друг на друга непохожи!
Он вгляделся в женщину и обрадованно воскликнул:
— Ой, госпожа, а ведь я вас помню! Вижу, вам уже стало гораздо лучше!
Он подошёл к госпоже Лянь поближе и, понизив голос, доверительно посоветовал:
— Но знаете, может, вам тоже стоит обратиться к нашим жрецам? Ну, за очищением там, или благословением. Вон, тот бедолага, что вообразил себя господином Рицхе, недавно тревожил покой мёртвых. Совсем как и вы тогда. А вдруг это проклятие покойников?
Госпожа Лянь всплеснула руками:
— Ой! Да вы всё придумываете, чтобы меня напугать! Думаете, я вам поверю?
Служка оскорбился. Он подошёл к дальней стене и указал на одну из ячеек в нижнем ряду:
— Вот! Прямо перед закрытием! Я заглянул проверить, все ли ушли, а он стоит перед ней на коленях и держит в руках маску, да ещё озирается, как тать последний. Только я ему собрался высказать всё, что думаю, как сзади кааак громыхнёт! В храм пробрался какой-то уличный кошак и уронил чашу для подаяния. Ну я, само собой, кинулся прогонять кота и собирать монеты. А когда вернулся — его и след простыл! Так вот почему я и советую, сходите к жрецам, госпожа. И перестаньте беспокоить покойников, добром оно не кончится.
— А вы уверены, что это был именно тот самый сумасшедший?
— Обижаете, госпожа. У меня память на лица отменная. Да и чутьё тоже. Но вы что-то совсем побледнели, неужто и впрямь плохо становится? Сами до лечебницы дойдёте, или кабус вызвать? Вход то совсем рядом, но надо ещё площадь обогнуть, а снаружи жара неимоверная.
Госпожа слабо кивнула, обмахиваясь краем накидки, и сунула в руку служке серебряный руур.
Тот кинулся вверх по ступенькам:
— Я мигом обернусь! А вы присядьте пока, скамейка как раз свободная. А то не дай Индра, опять в обморок свалитесь, как в тот раз.
Кестрель тут же метнулся к указанной служкой ячейке, в два счёта вскрыл замок и вытащил ящик. Под обычной погребальной маской и впрямь обнаружилась вторая! Но на гладкой белой поверхности темнели три рисунка: птица, корона и обелиск.
Кэйто хотел было попробовать стереть один из них, но сработала интуиция, и он отдёрнул руку за секунду до того, как услышал:
— Круг замкнуть должен тот, кто его нарушил.
Аруна поднялся со скамьи, подошёл к замершей в нерешительности госпоже Лянь и подтолкнул её вперёд.
Та потянулась к маске, осторожно взяла её в руки и едва подавила вскрик. Глаза женщины расширились от изумления, она вытянулась во весь рост и прижала маску к груди. Негромко звякнули бубенцы накидки, и рисунок лотоса на затылке под волосами налился светом и засиял, отразившись под ногами круглой световой печатью, разорванной с одного краю. По краям печати проявилось тринадцать кружков, в трёх из которых светились силуэты птицы, обелиска и короны.
Сначала закрылась трещина в круге. Затем начал выцветать, пропадая, контур птицы на световой печати. А вслед за ним исчезало и тёмное пятно с поверхности маски.
Но госпожа Лянь всё же не выдержала напряжения. И рухнула в обморок прямо на руки Кэйто, продолжая крепко сжимать маску.
Аруна осторожно потянул накидку с плеч женщин, обернул ей свою руку, точно перчаткой, и осторожно высвободил маску из хватки госпожи Лянь. В несколько слоёв, как в кокон, замотал добычу и сунул себя за пазуху, расправив складки пышного шейного платка.
Кэйто, переложив госпожу Лянь на скамью, едва успел вернуть погребальный ящичек обратно на своё место в ячейку.
Служка, устало утирая пот со лба, спустился вниз, по пути жалуясь:
— Ну как назло, ни одного кабуса! Всю площадь оббегал, даже на соседние улицы заглянул. Еле нашёл!
При виде лежавшей на скамье госпожи Лянь всплеснул руками:
— Что, опять?! А я предупреждал! Покойники, они такие! Господин, вы поможете мне перенести даму? Я один не справлюсь.
Кэйто кивнул, легко подхватил госпожу Лянь на руки и понёс к выходу.
Аруна, задержавшись, взглянул наверх. На светлом потолке, среди золотых завитков Индры змейкой мелькнула серебряная тень. Извиваясь, она скользнула к дальней стене, где пару мгновений назад скрывалась маска, и пропала.
— Вот же неугомонная леди, — вздохнул Хранитель при виде змейки, — Такую бы энергию на мирные цели.
Он поправил шейный платок, убедился, что тот надёжно прикрывает бугорок с маской, вышел из храма и направился к обелиску часов. Пересекая залитую солнечным светом площадь, задумчиво бормотал себе под нос:
— Так, раз Тэмурф ещё не вернулся, в лечебницу идти смысла нет. Впрочем, даже даже если события пойдут по второй ветке, ничего страшного. Ки Рей Лянь в любом случае под надёжным крылом нашего имперского сокола. Весьма толковый малый, и к тому же превосходно чувствует степень допустимой формы вмешательства.
У обелиска он ненадолго остановился, дотронулся до бронзовой стрелки циферблата и склонил голову, прислушиваясь.
— Да, всё верно. Вероятности положительного исхода равноценны, ключевая развилка не ранее, чем завтра днём. Можно спокойно отправляться домой, Эмили как раз вытаскивает из духовки её коронный пирог из осенних яблок.
В лечебнице пожилой сухопарый лекарь быстро привёл госпожу Лянь в чувство, пустив кровь, и посетовал:
— Что же вы себя не бережёте? О своих подопечных заботитесь, а сама? Хоть вы за ней присмотрите, господин.
Кэйто согласно мотнул головой. Он присмотрит. После того, что произошло, упустить эту женщину будет самым настоящим преступлением.
Собирая инструмент, лекарь продолжал ворчать, сетуя на больных, которые совсем не желают лечиться.
— Вот взять хотя бы того господина. Еле смогли успокоить. Сначала кричал, что он не тот, за кого его принимают. Потом жаловался, что его хотят задушить, а вокруг одни сплошные змеи. Ну какие у нас змеи? Сетки же на всех окнах стоят. Насекомым и всяким ползающим тварям в лечебнице не место.
Кэйто навострил уши, а госпожа Лянь выразила беспокойство:
— Мне бы совсем не хотелось с ним столкнуться.
— О, можете не переживать, он надёжно заперт в отдельном крыле. Присмирел после благословения жрецов и теперь ведёт себя вполне мирно. Вашей подопечной ничего не угрожает.
— Рада слышать. Кстати, как сама поживает сама Тьярви?
— Прекрасно, просто прекрасно, — оживился лекарь, — Знаете, я даже подумываю о том, чтобы направить её на обучение целительскому делу в Эстериус. Жаль, что в Сантерре ей остаться нельзя, из неё вышла бы хорошая помощница. Но всю жизнь под маской не проживёшь, рано или поздно снять придётся. Разве что произойдёт чудо, и господин Рицхе сменит гнев на милость.
— А можно ли проведать того буйного господина, — поинтересовался Кэйто, — Убедиться, что он и впрямь безопасен.
Лекарь замялся.
— Вообще-то мы не разрешаем посещения без веских на то оснований, но госпожа Лянь очень сильно помогла нам средствами. Пожалуй, можно, но недолго.
Он лично проводил госпожу Лянь и Кэйто в отделение для душевнобольных и открыл ключом дверь.
— Вот. Совершенно безобидный и тихий. Можете пройти и убедиться сами.
Кэйто сразу понял: что-то изменилось. Из уголка губ сидящего на постели молодого человека текла слюна, бессмысленный взгляд направлен в пустоту. Оставив госпожу Лянь на пороге, он шагнул вперёд и подошёл вплотную к пациенту. Тот даже не пошевелился. Кестрель приметил на щеке пациента странный след, которого там ранее не было. Две красные точки, как от уколов. Или от укуса змеи. Но колоть в щёку никто бы не стал. А вот кусать…
В коридоре послышался шум, и лекарь заторопился выпроводить беспокойных посетителей на выход. Но там его поджидала новая неприятность.