еся недовольство так просто не стереть, даже если вернуться как герой, отстоявший семейную ценность в неравном бою с ночными грабителями.
Но вслед за купцом в дом проскользнул взъерошенный Темурф в обличии серого полосатика, и женщина внезапно просияла:
— Ой, котик, ты, наверное, голодный! Пойдём, на кухне должно было что-нибудь остаться от вчерашнего мясного карне, я сама тебя угощу.
Бухтияр бы не рискнул назвать Темурфа котиком даже под маской безобидного уличного кота, и, тем более, не потянулся бы погладить. Но жена выглядела так… светло. А ведь он уже успел забыть, когда в последний раз видел её улыбку. И эта улыбка снова погасла, когда женщина перевела взгляд с кота на мужа.
Вместо того, чтобы пойти привести себя в порядок, как подсказывал разум, и лишь потом попытаться объясниться с женой, барр Сеймур внезапно выпалил:
— А помнишь, как мы прятались от твоего отца в книжной лавке за углом? Ты попросила ещё тогда подарить тебе редкий томик стихов Аштрыка, "Лис, шёлк и рис", а у меня не хватило целых двух серебряных рууров, и тогда ты сняла с себя камею и попросила продавца принять в залог, пока я не добуду недостающее. Ещё тогда ты верила в меня, как никто другой… я только теперь начал понимать, что чуть не подвёл твоё доверие.
Серо-зелёные глаза Юияль смотрели внимательно и цепко, а в их глубине Бухияр видел себя — того юного, полного сил и энергии молодого человека, который был готов горы свернуть ради любимой женщины. Даже отказаться от собственного родового имени, пусть и не такого звучного, но…
Сеймуров знало полгорода. Арифов — в лучшем случае лишь соседи по дому. Сын горшечника, не желающий идти по пути отцовского ремесла, и матери, которая присматривала за хозяйством и подрабатывала прислугой по найму. Нет, Бухтияр не стыдился родителей. Но тот, чьё имя не имело никакого веса в обществе, не имел права управлять фамильным предприятием Сеймуров. Решение оборвать корни далось нелегко, но в итоге выиграли все: и мать с отцом, получившие неплохие отступные, и сам юноша, вошедший в род жены и перенявший наряду с ней все права наследования. Конечно, до этого пришлось постараться, чтобы будущий тесть убедился в серьёзности намерений жениха, да и без самой Юияль ничего бы не вышло.
— П-п-помоги мне. Нет, п-п-помоги нам, — заикание вернулось внезапно, но Бухтияр переборол себя и ухитрился договорить фразу, — в-в-всп-помнить, о ч-чём м-мы м-мечтали, — и купец открыл шкатулку, достал один из браслетов и протянул жене.
Медленно, словно нехотя, женщина взяла браслет и защёлкнула на запястье мужа. А затем повторила то же самое со своим. Браслеты негромко загудели, подстраиваясь под изменившийся манар своих владельцев. Жизненная сила, которую жрецы вплетали в свадебные клятвы при венчании, даже в течение пары месяцев могла усилиться или ослабеть. Что уж говорить про четыре года, пока браслеты не надевали.
Слушая гудение, Юияль задумчиво смотрела на опустевшую шкатулку, а затем отобрала её у мужа, закрыла и принялась вертеть, словно что-то искала. Перевернула вверх дном, потрясла. Трижды постучала по одной из боковых стенок, надавила на вторую — и в самом центре днища откинулась плотно пригнанная планка, открывая небольшое углубление, обитое войлоком. В тайнике обнаружилось пять старинных золотых монет и небольшой предмет, завёрнутый в старые газеты — всё уложенно друг к другу впритык, чтобы не звенело.
Взглядом испросив разрешения, Бухтияр потянулся к свёртку, осторожно его распаковал и вытряхнул на ладонь устаревший цилиндр, который некогда применяли для записей разговоров. Он помнил своё удивление, когда впервые с ним познакомился. Конечно, за это время техника шагнула далеко вперёд, но в то время фонографы были редкостью, и далеко не каждое семейство могло ими похвастаться. В доме Сеймуров записывающее устройство тоже было, хотя далеко не каждый знал о его существовании.
Но какой секрет содержался в записи? Ведь не пустышку же Юияль спрятала так надёжно. Торговец не успел даже задать вопрос, как позабытый Темурф коротко мрявкнул, напоминая о себе, и женщина всплеснула руками:
— Иду-иду, сейчас-сейчас! А ты, — она кивнула в сторону мужа, — живо приведи себя в порядок и возвращайся. Похоже, разговор предстоит непростой. И тебе есть, что мне поведать. И мне настало время поделиться одним постыдным секретом, пусть даже и не моим. Но если я потом узнаю, что ты разболтал кому-то ещё!..
Бухтияр поёжился. Юияль слов на ветер никогда не бросала, и надо было быть последним идиотом, чтобы не внять предупреждению. Аруна не в счёт. Судя по всему, он уже откуда-то знал то, что должно произойти. Или, по крайней мере, догадывался. Вот только как рассказать жене о загадочном аристократе и его странностях, если при первой же попытке объяснить всё начистоту язык словно что-то сковывало, а мысли начинали путаться?
И куда, интересно, подевался старый фонограф? Может, с его помощью удастся прослушать запись?
На кухне успокаивающе потрескивали дрова в каменной печи. Многие предпочли заменить старые печи новомодными аритовыми, обеспечивающим то же тепло, но без надоедливого дыма и необходимости подкладывать поленья. Ари́ты, солнечные камни, несмотря на свою стоимость, были вполне доступны даже для горожан среднего класса, и одного такого камушка, размером с горошину, хватало на неделю-другую обеспечения дома, начиная от подогрева воды и приготовления пищи на всех домочадцев, заканчивая техническими новинками. Но Юияль нравился живой огонь, да и она сама порой любила состряпать что-нибудь вкусненькое. Да, знатные леди не готовят. Всё, что они должны делать по хозяйству — это распоряжаться прислугой, даже если её немного как у Сеймуров: лакей, горничная, экономка и повар. Но если женщина что-нибудь хочет, то кто ж ей запретит? Тем более, если эта женщина с характером.
Поэтому печей было две. И с обеими Юияль могла, в случае чего, справиться самостоятельно. Вот и сейчас, заварив для себя и для мужа ароматный чиар и не забыв положить коту полную миску обещанного карне, она сидела в ожидании Бухтияра на высокой скамье, совсем не по-аристократически положив локти на стол и обхватив обеими ладонями большую чашку с напитком. На противоположной части стола неуклюже пристроился старый фонограф. Женщина не только самолично разыскала устройство в кладовке, но и протёрла пыль и подготовила к работе, заменив выдохшийся аритовый накопитель на новый. Оставалось лишь вставить цилиндр с записью.
Горничную, выскочившую вместе с хозяйкой на шум, Юияль ещё раньше предусмотрительно отослала со строгим наказом не появляться на глаза, пока не позовут. То же касалось и остальных слуг, включая повара.
Предстоящий разговор не для посторонних ушей, и кухня, располагающаяся наособицу, вполне подходила для того, чтобы побеседовать с глазу на глаз. К тому же все технические новинки находились в гостиной и жилых комнатах, и чтобы подслушать беседу Бухтияра с женой, требовалось подкрасться и приложить ухо к полуоткрытой двери. В присутствии Темурфа сделать это незаметно не удалось бы никому.
Купец, ощущающий себя после горячей ванны заново родившимся, устроился на скамье рядом с женой, с благодарностью приняв кружку дымящегося чиара.
История его самого оказалась до смешного короткой. Отдал цветок на сохранение. Нет, не уничтожил, но приносить обратно не собирается. Да, есть проблемы на работе, возможно серьёзные, понадобится дополнительное расследование. Нет, он хочет наладить отношения, но не знает, как это сделать, да и с обручальными браслетами неспроста всё вышло так… нескладно.
Юияль испытующе поглядела на Бухтияра. Несмотря на короткий и сбивчивый рассказ, полный недомолвок, да и без извинений, как таковых, решение дать мужу второй шанс оказалось принято женщиной почти мгновенно.
— Что ж… похоже, ты действительно сделал всё, что мог. Настала моя очередь поведать о случае, что произошёл незадолго до нашего с тобой знакомства, одиннадцать лет назад. Помнишь Фелима, моего троюродного кузена? Рыжеволосый, с аккуратными усиками. Он ещё приходил при тебе несколько раз, в надежде вернуть благосклонность отца… и мою.
Бухтияр помнил. Как и своё негодование, вспыхнувшее, когда этот холёный тип впервые потянулся губами к руке девушки. Именно тогда он ясно и отчётливо осознал свои чувства по отношению к дочери нанимателя.
— Так вот, Бухтик, он действительно мог стать моим мужем вместо тебя. Отец ему благоволил. Представительный и учтивый молодой человек, сообразительный, в меру начитанный, одевался по моде и вёл себя безукоризненно. Пусть и родственник, но настолько дальний, что препятствием для брака это бы не явилось, скорее, наоборот — всё имущество оставалось в семье, и отцу не пришлось бы думать, кому передать управление предприятием. Женщина во главе семейного дела — это неслыханно, сам понимаешь. Да и я сама ничего против тогда не имела. Ну, пусть в поэзии Фелим не сильно разбирался, зато слушал с энтузиазмом. И ни единым словом или жестом не давал понять, что всё это ему неинтересно.
— До тех пор, пока однажды мне не удалось подслушать его разговор с… — тут женщина сделала паузу, и, покраснев, продолжила: — с любовником.
Бухтияр, как раз в этот момент сделавший большой глоток, чуть не поперхнулся чиаром. Не то, чтобы это было из ряда вон выходящим, он слышал о том, что некоторые молодые люди предпочитают интимную компанию людей одного с ними пола. Но если такое и обсуждалось, то в очень узком кругу, к которому сам торговец отношения не имел. А Юияль, похоже, была всерьёз смущена, если до сих пор не могла свободно об этом говорить.
— Но, — Бухтияр попытался приободрить жену, — какая теперь разница? Он никак не сможет навредить твоей… нашей репутации, предпочтения твоего рутрова кузена в постели — его личное собачье дело. Да и это уже в прошлом, если вспоминать тяжело, можешь больше ничего не рассказывать.
— Нет! — женщина выпрямилась и хлопнула ладонью по столу, чуть не задев кружку с остатками напитка. — Я начала, и я закончу. Можешь мне не верить, но я чувствую, что эту дрянь подсунул тебе именно Фелим. Не знаю, как, не знаю, откуда он её раздобыл. Но прошу тебя, избавься от неё. И от этого… тоже.