Я ощутил, как холодок пробежал по спине и затылку, а мисс Хисгинс поперхнулась, как страдающее коклюшем дитя, и, всхлипывая на ходу, бросилась бежать по коридору. Бомонт, напротив, повернулся на месте и отпрыгнул назад на пару ярдов. Я, как вы понимаете, тоже чуточку отступил.
– Вот оно, – проговорил он бесцветным негромким голосом. – Теперь-то вы, быть может, поверите нам?
– Что-то здесь, бесспорно, есть, – прошептал я, не отводя взгляда от запертой двери бильярдной комнаты.
– Шшш! – пробормотал он. – Вот оно снова.
Казалось, что по комнате неторопливыми и размеренными шагами расхаживает огромная лошадь. Жуткий, холодный ужас овладел мной, не позволяя вздохнуть, – это чувство знакомо вам – и тут я понял, что мы, должно быть, отступили назад, так как перед нами вдруг открылся длинный коридор. Мы остановились и прислушались. Звуки продолжались с беспощадной настойчивостью, словно бы мерзкая тварь получала злобное удовлетворение, расхаживая по комнате, в которой мы только что находились. Поймите, каково нам было тогда!
Потом наступила тишина, и посреди затянувшегося безмолвия до нашего слуха донесся взволнованный ропот людей, собравшихся в большом зале. Звуки явным образом спускались к нам вдоль широкой лестницы: родные собрались вокруг мисс Хисгинс, чтобы защитить ее.
Кажется, мы с Бомонтом простояли в конце коридора минут пять, ожидая новых звуков из бильярдной. Тут я осознал, какому жуткому страху позволил себе покориться, и сказал ему:
– А теперь я намереваюсь посмотреть, что творится в бильярдной.
– И я тоже, – ответил молодой офицер.
Он был бледен как мел, однако отваги ему хватало. Я сказал, чтобы он подождал мгновение, и сбегал в свою спальню, чтобы забрать оттуда камеру со вспышкой, а заодно опустил револьвер в правый карман и надел кастет на левую руку – так он будет наготове и не помешает мне возиться с фотоаппаратурой.
Потом я бросился к Бомонту. Тот вынул руку из кармана, чтобы показать мне, что держит в ней пистолет, я кивнул, но шепнул, чтобы он не торопился стрелять, поскольку могло оказаться, что все происходящее – только дурацкий розыгрыш. Он снял лампу с крюка в коридоре и пристроил ее на сгибе поврежденной руки, так что со светом проблем у нас не было. После этого мы направились в сторону бильярдной, представляя собой, как вы понимаете, пару весьма напуганных джентльменов.
Все это время из комнаты не доносилось ни звука, однако как только мы оказались в какой-то паре ярдов от двери, о прочный паркетный пол бильярдной вдруг ударило тяжелое конское копыто. Буквально в следующее же мгновение мне показалось, что весь дом содрогнулся под поступью копыт неведомой, но огромной твари, неторопливо приближающейся к выходу. Мы с Бомонтом отступили на пару шагов, однако вовремя вспомнили о мужестве и стали ждать, накрепко вцепившись в ручку двери. Жуткая поступь приблизилась и вдруг смолкла… наступил миг полного безмолвия, хотя, по чести сказать, стук сердца где-то на уровне горла и шум крови в висках в буквальном смысле слова оглушали меня. Смею сказать, что таким образом мы прождали с полминуты, после чего прогремел новый удар копыта. Сразу же после этого звуки начали приближаться, как будто нечто невидимое прошло сквозь закрытую дверь, и грохот копыт воистину обрушился на нас. Мы с Бомонтом отпрыгнули в разные стороны, и я, откровенно говоря, попытался вжаться в стену. Грохот огромных копыт проследовал между нами и медленно, со смертоносной целеустремленностью прошествовал по коридору. Я внимал этой поступи, а в ушах моих шумела кровь, тело застыло, я буквально не мог вздохнуть. На какое-то время сил моих оставалось достаточно лишь для того, чтобы всматриваться в глубь коридора. Я ощущал только одно: нам грозит самая страшная опасность. Понимаете?
И тут ко мне внезапно вернулась отвага. Отметив, что грохот копыт слышен теперь возле дальнего конца коридора, я резким движением навел туда камеру и нажал на вспышку. Бомонт выпустил в ту же сторону целый град пуль и бросился вперед с криком:
– Чудовище идет за Мэри. Бежим к ней! Бежим!
Я бросился следом за ним. Оказавшись на главной лестничной площадке, мы услышали стук копыт по ступеням, и на этом в тот раз все закончилось. Больше не раздалось ни звука.
Внизу, в большом зале, возле потерявшей сознание мисс Хисгинс скучились домашние; чуть поодаль несколько слуг, не отрываясь, смотрели на парадную лестницу, и никто из них не произносил ни слова. На лестнице, ступени на двадцатой снизу, с обнаженной шпагой в руке стоял старый капитан Хисгинс, замерший на месте при последнем ударе копыт. Признаюсь, что в жизни не видел никого благороднее этого старика, пытавшегося защитить свою дочь от нападения адской твари.
Надеюсь, вы поймете, с каким ужасом я миновал то место на лестнице, где остановились копыта и стих звук шагов. Казалось, что невидимое чудовище все еще остается там. Странно было, однако, что конская поступь не возобновляется – ни вверх, ни вниз.
Потом мисс Хисгинс отвели в ее комнату, и я передал родственникам, что поднимусь к ней, как только будет возможно. Мне сказали, что это можно сделать в любое время, и я попросил капитана помочь мне принести чемодан с инструментами, который, затем, мы вместе доставили в спальню девушки.
Я распорядился, чтобы кровать мисс Хисгинс выдвинули на середину комнаты, окружил ее Электрическим Пентаклем, а потом приказал, чтобы в комнате расставили лампы, но при этом – ни при каких обстоятельствах не зажигать свет внутри Пентакля, а также не входить в него и не выходить обратно. Мать несчастной девушки я посадил внутрь Пентакля, поместив при этом ее служанку снаружи, чтобы та могла отнести нам любое известие, и самой миссис Хисгинс не было необходимости покидать защитный круг. Я предложил также, чтобы отец девушки заночевал в комнате, причем – имея при себе надежное оружие.
Оставив спальню, я обнаружил, что Бомонт ожидает за дверью в состоянии самого горестного беспокойства. Я рассказал ему о принятых мерах и объяснил, что мисс Хисгинс может считать, что находится в полной безопасности внутри… скажем так, возведенной мной ограды, и что помимо того, что отец проведет ночь в комнате дочери, я сам стану на страже возле ее двери. Я сказал Бомонту, что хотел бы, чтобы он составил мне компанию, поскольку ясно было – находясь в таком состоянии, молодой человек не сумеет заснуть, а компаньон мне совершенно не помешает. Кроме того, я хотел иметь его под присмотром, поскольку не было никаких сомнений, что ему в некотором отношении угрожает большая опасность, чем девушке. Таким, по крайней мере, было мое мнение, и с тех пор оно не переменилось, в чем вам еще предстоит убедиться.
Я спросил, не станет ли он возражать, если я на ночь нарисую вокруг него Пентакль, и получил согласие. Впрочем, молодой офицер заметил, что он не знает, считать ли ему такой поступок чистым суеверием или же просто усмотреть в нем дурацкую возню, но настроение его переменилось, когда я поведал ему ряд подробностей относительно дела Черной Вуали, в котором погиб молодой Астер. Помните, он тоже назвал эту предосторожность примером глупого суеверия и остался вне Пентакля, бедняга!
Ночь прошла спокойно. Лишь перед самым рассветом мы услышали поступь галопировавшего вокруг дома коня, как и говорил капитан Хисгинс. Престранное, скажу вам, было чувство. После этого какое-то шевеление послышалось и внутри комнаты. Забеспокоившись, я постучал в дверь, и из спальни вышел капитан. Я спросил его, все ли в порядке, на что он ответил утвердительно и тут же поинтересовался, слышал ли я галоп, так что мне стало понятно, что донесшийся снаружи топот не миновал его ушей. Я предложил ему до рассвета оставить дверь спальни чуть приоткрытой, поскольку нечто явно бродило поблизости. Оставив щелочку, он вернулся внутрь комнаты – к своей жене и дочери.
Здесь следует сказать, что меня мучили сомнения в отношении надежности защиты вокруг мисс Хисгинс. Звуки, присущие наваждению, оказались в такой степени материальными, что я готов был уже уподобить настоящее дело делу Харфордов, в котором внутри Пентакля материализовалась детская рука, принявшаяся стучать по полу. Жуткая была история, как вы все прекрасно помните. Тем не менее, до утра ничего более не произошло, и после того, как день полностью обрел силу, мы отправились по постелям.
Бомонт постучал ко мне около полудня, я спустился и совместил завтрак с ланчем. Мисс Хисгинс также находилась внизу, причем – в прекрасном расположении духа, если учитывать все обстоятельства. Она сказала, что, благодаря моему присутствию, впервые ощутила себя в безопасности за все последние дни. Она сообщила мне также, что из Лондона приезжает ее кузен Гарри Парскет, и она уверена, что он сделает все возможное, чтобы помочь нам прогнать привидение. После этого они с Бомонтом отправилась в парк, чтобы немного погулять вдвоем.
Я тоже покинул дом и обошел его кругом, однако никаких следов копыт не обнаружилось, и остаток дня я потратил на обследование особняка, также закончившееся безрезультатно.
Завершив исследования до темноты, я отправился в свою комнату, чтобы переодеться к обеду, а в тот момент, когда вновь сошел вниз, как раз прибыл кузен Мэри. Он оказался одним из самых приятных людей, каких мне доводилось встречать. Наделенный огромной отвагой, он относился к той разновидности мужчин, на помощь которых мне бы хотелось рассчитывать в столь трудном деле, как это. Я видел, что более всего его озадачивала наша вера в реальность наваждения, и успел даже почувствовать желание, чтобы что-нибудь произошло – просто для того, чтобы он поверил в подлинность всей истории. Так и случилось – в порядке отмщения.
Бомонт и мисс Хисгинс отправились пройтись перед сумерками, а капитан Хисгинс попросил меня зайти в кабинет для небольшого разговора, пока Парскет пошел со своими вещами наверх, потому что приехал без слуги.
Разговор с капитаном затянулся надолго, и я отметил, что наваждение явным образом связано не с домом, а с самой девушкой, и что чем скорее состоится брак, тем лучше, поскольку Бомонт получит право постоянно находиться при ней… более того, явления могут прекратиться после того, как брак будет осуществлен.