– Не согласитесь ли доставить меня на берег в вашей шлюпке? – спросил я у начальника досмотра, обмениваясь с ними рукопожатием. – Владельцы корабля срочно вызывают меня к себе.
Он любезно согласился, и я крикнул стюарду, чтобы он принес мой чемодан, который только что собрал в моей каюте.
– Оставляю все дела на вас, мистер, – обратился я к первому помощнику. – Как только покончу с делами, остановлюсь в отеле «Гвалия».
Это было сказано, чтобы он знал, где найти меня, прежде чем отправиться на обед, который я обещал ему и второму помощнику.
Через двадцать минут я уже оказался на берегу и половину пути от причала провел в такси вместе с нашим любезным, но опасным врагом, начальником службы таможенного досмотра. И расставаясь с ним, я все думал, успел ли он уже послать лодку на поиски утопленного сахарина? Странная, едва ли не дружеская схватка идет между нами… странная и не менее опасная от той вежливости и обходительности, с которыми может быть нанесен разящий удар. И вот в этом такси рядом со мной сидит приятный и благовоспитанный человек, который при первой же возможности сделает все от него зависящее, чтобы доставить мне самые серьезные неприятности, в то время как благодаря собственному уму до сих пор мне удавалось обводить его вокруг пальца, о чем знает – и не имеет никаких доказательств – и он сам, и его начальство, время от времени, безусловно, устраивавшее ему, благодаря моим стараниям, изрядные выволочки.
Мне показалось, что в глазах его промелькнула тайная мысль, прежде чем, обменявшись со мной рукопожатием, он сошел на мостовую. Вне сомнения, он уже предвкушал, как этой же ночью поймает нас, плывущих на приманку из утопленной банки с сахарином.
Быть может, при прощании лукавая искорка промелькнула и в моих глазах. «Он будет ждать долго, во всяком случае в том, что касается меня, прежде чем большая банка из-под краски удостоится посещения. Если бы только он знал то, что известно мне». Так подумал я, с улыбкой откидываясь назад.
А потом я погрузился в более серьезные размышления – сотня фунтов сахарина стоит изрядного количества денег. Но такую ставку сделали мои помощники на один-единственный бросок игральной кости в руках таможенников, если так можно выразиться.
Ну, ладно! Ладно!.. И мысли мои обратились к обеду. Во всяком случае, я обещал, что он будет веселым.
Обед нам подали в кабинете ресторана «У Сесиля».
– Мистер Армс и мистер Джеймс, – сказал я, вручая каждому из них по крупной и оттого приятной сумме, – оказия подразумевает веселье с нашей стороны, и, на мой взгляд, наш маленький праздник имеет под собой едва ли не моральное оправдание.
Подчиненные улыбнулись мне, и я поднял бокал.
– Слушайте мой тост: за муку́, набитую в банку из-под краски, за шпика, оставленного нами без маски, за два чемодана, в которых уместился товар, за полученный нами навар, за таможенников, надутых нами, за тупицу Седвелла, слышавшего только то, что хотели мы сами, за успех и за нас, и за этот радостный час!
Зарифмовал я свое пожелание, пока дожидался парней, и думаю, что из нескладушки этой все становится ясным. Так что мы сели пить и веселиться, и не сомневаюсь, что пока мы пили, на темных водах реки несколько таможенников, ежась и чертыхаясь, ожидали не торопящихся попадаться в их лапы контрабандистов.
Суета из-за жемчугов
Пароход «Цюрих», 17 июня
– Если бы только мне хватило ума в мальчишеские годы остаться на берегу и заняться игрой на флейте или на волынке, я уже сколотил бы состояние, – поведал я сегодня утром мистеру Гампу, моему первому помощнику.
Гамп наделен нравственностью мегеры и языком ирландца. Нет, я ничего не путаю! Если бы мегера обладала нравственным чувством, она придержала бы язык и перестала быть мегерой, а если бы ирландец придержал свой язык, то перестал бы быть ирландцем, так-то вот! В любом случае Гамп не принадлежит к числу любителей комплиментов; Однако он считает, что подобная манера способствует размышлению; и даже мысль эту он изложил не слишком любезным образом.
Мы находились далеко на просторах западного океана, направляясь в милый и крохотный Нью-Йорк, а я уделял некоторое время упражнениям на флейте и на скрипке, так сказать для сохранения быстроты пальцев. Ну и для того чтобы подумать.
Понимаете ли, у меня есть причина для размышлений. Находясь в Амстердаме, я заключил некий личный контракт, согласно которому приобрел у знакомого коммерсанта шесть жемчужин общей стоимостью 12 375 фунтов. А идею мне подал мой друг, занимающийся торговлей драгоценностями в Нью-Йорке за наличные. И теперь мне надлежало передать эти жемчужины моему нью-йоркскому приятелю, скажем так, в обход всяких формальностей, и уж тем более без этих нелепых пошлин, которые то и дело учреждает таможенная служба.
К несчастью личность моя прекрасно известна нью-йоркским таможенникам, хотя положа руку на сердце должен сказать, что никогда не допускал никаких столь вульгарных вещей, как малейший просчет со своей стороны. За последние несколько лет я действительно вложил пару-другую честных долларов в эту игру способных на нее умов… но хватит, зачем давать волю низменному тщеславию? Оно нередко посещает перевозящего драгоценности удачливого курьера перед фатальным просчетом.
Действительно, благодаря прошлому опыту общения с подобными людьми – я имею в виду нью-йоркских таможенников – я был подвергнут лестному вниманию их агентов, самым ненавязчивым образом приглядывающих за торговлей драгоценными камешками и песчинками в Амстердаме и прочих местах, впрочем, лишенных плотин и каналов.
Из-за этого шпионажа, иначе просто не выразиться, я предпринял особые предосторожности в отношении своей сделки с этим амстердамским негоциантом. Я звонил ему из аппарата в кабаре, называл свое имя только тогда, когда он брал трубку, и придерживался всех прочих необходимых в данной ситуации предосторожностей. Я предложил ему встретиться в Амстердаме у заднего фасада дворца, подальше от кафе.
Я подъехал в такси к задворкам дворца и велел водителю подождать, пока я прогуляюсь по большой площади. Там я встретился со своим деловым знакомым, усадил его в такси и приказал водителю ехать к образцовым сыродельням.
– Вас и в самом деле интересуют сыроварни, кэптен? – с улыбкой спросил мой знакомый.
– Никс! – ответил я ему на его родном языке. – Я всего лишь хочу как можно дальше отъехать от кафе. Нас не должны видеть вместе. Когда мы окажемся в нужном месте, я предоставлю вам такси, а сам вернусь на трамвае. Должно быть, вам придется заплатить водителю. Но если нас увидят вместе, в Нью-Йорк будет послана телеграмма, и как нетрудно предположить, меня будут ждать на причале с распростертыми объятиями… и тогда мне черта с два удастся протащить товар в обход таможни.
Он кивнул, и мы занялись обсуждением деловых вопросов.
Добравшись до этих самых сыроделов, мы произвели деловую трансакцию на помянутую сумму в 12 375 фунтов, каковую я выплатил ему в чистой валюте, а взамен получил шесть действительно чудесных жемчужин, на чем сделка, собственно, и была завершена.
– Ну а теперь я пошел, – проговорил я, поднимая руку, чтобы остановить такси. – Думаю, что мы в безопасности, однако лучше расстаться здесь.
– Shoost so, – согласился он, и я выпрыгнул из кабины.
– Назад в Амстердам, – сказал я водителю и отошел в сторону, в то время как мой партнер повернулся ко мне с полным благодарности выражением на лице – за то, что я обставил дело так аккуратно.
И тут, в тот самый момент, когда таксист вновь запустил свою таратайку, этот подлинный осел среди коммерсантов выставил свою круглую и жирную физиономию в окошко авто…
– Топри путь, кэптен! – просиял он как новоявленная луна в полнолуние. – Унд их буду рат услышать, что вы благополучно миновали таможню.
– Скройтесь в машине, идиот! – воскликнул я. – Живо!
Он вздрогнул, лицо его исчезло в недрах кузова – с внушительной скоростью для столь жирного человека. Едва он сел, машина стронулась с места, отъехала от меня и наконец исчезла вдали.
Проводив автомобиль взглядом, я осмотрелся по сторонам и вытащил сигарету, при этом успев заметить человека, с неоправданной поспешностью исчезнувшего за дверью одной из небольших деревенских лавочек, находившихся чуть дальше на короткой улочке. В движении этом было сразу нечто знакомое и подозрительное. Зачем человеку скрываться за дверью этой лавчонки, едва появившись из нее? И почему движение это непонятным образом что-то напомнило мне?
Я подошел к двери лавки – одной из типичных голландских, под завязку полных медными подсвечниками, неведомого назначения горшками, а также – якобы – старинной мебелью, выжидающими своего часа, чтобы обрушить свое очарование на одного из представителей ослиной разновидности туриста.
Войдя в помещение, я получил возможность в течение, наверно, полной минуты взирать на спину, показавшуюся мне знакомой… весьма туристическую, в худшем британском стиле, благодаря которому континентальные портные уже не первый век дышат ядом на Альбион. Однако я был уверен в том, что знаю этого, так сказать, Мужчину в Клетчатом Пальто – ну и в брюках, конечно, ну и естественно в гольфах, которые посрамили бы чистокровного кокни[19].
Я нисколько не сомневался в том, что интерес этого типа к какой-то немыслимой тарелке, которую он изучал, являлся всего лишь предлогом, позволявшим скрывать от меня свою пресветлую физиономию, однако проявлял выдержку. И поскольку я терпеливо оставался за его спиной, стоявшая за прилавком женщина не стала навязывать мне сделанную из мореного дуба колыбель для младенца, которого у меня нет, очевидно полагая, что я являюсь другом этого господина в клетчатом пальто, и просто ожидаю его, что со всей точностью и справедливостью описывало мое занятие.
Наконец, тарелка уже не могла предоставлять возможность для молчаливого изучения; мужчина снял ее со стены и подал женщине с немой отрешенностью.