й род, то почему не смогла спасти нашу деревню? Одну-единственную маленькую деревню? Неужто ей сложно было совершить ещё одно чудо? Почему Богиня, имя которой она прославляет, не уберегла моих родителей и мою сестру?
Я молчал, и она снова спросила, как моё имя, и я взорвался. Я выкрикнул ей в лицо все свои обвинения, я едва не кинулся на неё с кулаками, но два дэя потащили меня прочь со двора. А я всё кричал, и Кристаль смотрела мне вслед…
Меня хотели высечь. Потом подумали, что Кристаль этого не одобрит, и просто заперли в одной из келий, где я должен был просидеть без еды два дня. Естественно, пропустив пир в честь нашей гостьи. Я лежал в углу и плакал, и ненавидел себя, и думал, почему я один не смог сдержаться, когда все ребята во дворе лишились семей и дома – у кого-то их отняла нечисть, у кого-то болезнь, – но все молчали. Почему я единственный оказался таким глупцом? Почему единственный не был готов на всё, чтобы уехать с ней?..
Но долго моё отчаяние не продлилось. Дверь в келью отворилась, и я не поверил своим глазам: внутрь вошла Кристаль. Она велела дэям ждать снаружи, а сама села на пол рядом со мной, чтобы поговорить.
Я плохо помню тот разговор. Я не хотел слушать. Она говорила что-то о том, почему так вышло с моими близкими, а мне не нужны были оправдания. Отчётливо помню я лишь момент, когда Кристаль спросила, хочу ли я пойти с ней. Я переспросил, решив, что мне послышалось, а она повторила: я – тот, кого она хочет забрать с собой. Я единственный, кто ей подходит, ибо многие чувствовали то же, что и я, но никто не высказал этого. Остальные боялись её, остальные готовы были на всё, лишь бы угодить ей… и никогда не рискнули бы навлечь на себя даже гнев настоятеля, не то что её гнев. А я уеду туда, где Кристаль селит таких же детей, как я: искренних, смелых, чистых душой. Думающих своей головой. Не верящих слепо ни во что и ни в кого, даже в неё и в Богиню.
Я согласился, не раздумывая. Отчасти потому, что иначе на следующий день меня всё же ждала бы порка от настоятеля. Об этом я тоже честно сказал Кристаль, и она улыбнулась и ответила, что там, куда мы поедем, никто и никогда не будет меня пороть. Это окончательно меня убедило, и тем же вечером мы уехали. Кристаль не почтила своим присутствием пир, который настоятель так тщательно для неё готовил.
Когда мы прибыли в монастырь Первейших Сестёр…
– А я знаю этот монастырь! Мама нам с Ташей про него читала, помнишь, Таш?
– Помню, только не перебивай, ладно?
– Хочу и перебива-ах… ю!
– Кто-то зевает, я смотрю? – Арон касается носа Лив, словно нажав на кнопку, и та немедленно корчит обиженную рожицу. – Так вот… Там сироты жили не в кельях, а в домах, которые выстроили на территории монастыря специально для них. Для нас. В комнатах нас селили по двое, и по прибытии я стал соседом мальчика на три года старше. Всего на три года, но он был куда взрослее и меня, и своих сверстников. Его семью убила нечисть, когда ему было шесть, и он рос при монастыре на территории нынешней Равнинной. В обитель Кристали его привезли за полтора года до меня, в сравнении со мной он был старожилом… и, как шутили другие ребята, немедля стал моей наседкой. Он подолгу разговаривал со мной, играл, тормошил, веселил, выводя из уныния, в котором я пребывал. Он дал мне то, чего тогда не могла дать Кристаль: на мои слёзы и вопросы «почему» он сказал, что даже посланница Пресветлой не всесильна. Что она всё же человек, и об этом нельзя забывать. Когда я дорос до того, чтобы беседовать с Кристалью на равных, я принял другое объяснение, но тогда это оказалось тем, что я хотел услышать. И однажды, в очередной мой приступ уныния… я по натуре вообще меланхолик… этот мальчик предложил мне ритуал кровного родства.
Таша понимающе кивает: ритуал знаком ей по книгам. Сейчас эту традицию оставили в прошлом, но тысячу лет назад ей придавали большое значение; она шла со времён первых людей, прибывших в Аллигран из-за моря. Два человека резали себе ладони, брались за руки, чтобы кровь их смешалась, и таким образом символически породнялись. С помощью этого нехитрого действа и дети, и взрослые становились полноправными членами чужих кланов и семей.
На миг Таша удивляется, почему Лив, которая всего этого знать не может, не задаёт вопросов. Смотрит на сестру, – и закрытые глаза девочки вкупе с мерным сопением развеивают её удивление.
– Он предложил мне стать братьями, – продолжает Арон, – а я понял, что для меня он и без того давно уже – старший брат, защитник и друг. С остальными ребятами мы в конце концов тоже подружились, став одной большой семьёй. Я заново обрёл всё, что потерял… Но человека ближе и роднее, чем новообретённый брат, у меня не было и быть не могло.
– И его звали Лиар, – произносит Таша негромко.
Мгновение Арон молчит.
– Да. Его звали Лиар, – говорит он. – Смотрю, наша стрекоза всё-таки уснула. Продолжим историю в следующий раз.
– А как вы с ним…
– В следующий раз, – непреклонно повторяет Арон. Встаёт, бережно подхватывая спящую Лив на руки. – Не забудь выпить настой. Идём, Джеми.
Досадливо кивнув, девушка следит, как мужчина и мальчик выходят на лестницу. Когда дверь за ними закрывается, делает пару глотков, возвращает кружку на тумбочку – и, не гася прикроватный светильник, ложится.
Дождь вкрадчиво шепчет что-то за тёмным окном, пока Таша смотрит в потолок, думая, как странно и круто поворачивается порой жизнь.
…Арон. Лиар. Названые братья. Лучшие друзья.
Непримиримые враги…
Портьеры раздвинулись, шурша по карнизу деревянными колечками и выдёргивая Ташу из сна. Даже сквозь закрытые веки она почувствовала, как в лицо ударил солнечный луч, а открыв глаза, увидела у окна Алексаса, набрасывающего на плечи плащ.
– Доброе утро, – сказал он, застёгивая серебряную пряжку. Прежде чем двинуться к выходу, указал на стол, где вился ароматный дымок над подносом с завтраком. – Еда ждёт. Я скоро вернусь.
– Куда ты? – спросила девушка, борясь с зевотой.
– Проверить, как там твой друг. Защиту никто не трогал, однако он вышел из дома. Если всё хорошо, я скоро вернусь.
– А если нехорошо?..
– Всё равно вернусь. И, может, ещё скорее.
Таша, не настроенная иронизировать, устало махнула рукой:
– Иди уже.
Мельком улыбнувшись, Алексас с поклоном закрыл за собой дверь.
Он действительно вернулся скоро: Таша едва успела умыться и позавтракать.
– Всё в порядке, но я наложил заклятие оповещения, – доложил юноша. – Как только рядом с Гастом окажется нечисть, я об этом узнаю.
– А если они наймут человека? – нахмурилась Таша, застилая постель.
– Это всё усложнит, – легко ответил Алексас, доставая из кармана что-то, подозрительно напоминавшее небольшой кинжал в чёрных кожаных ножнах. – Надеюсь, не наймут.
Кусая губы, Таша выпрямилась. Кивнула на кинжал:
– Откуда это у тебя?
– Заглянул в местную оружейную лавку. – Обнажив тонкий узкий клинок, Алексас протянул его девушке рукоятью вперёд. – Увидел и не удержался.
Таша взяла в пальцы клинок дивной красоты: без перекладины, с эфесом в виде извилистого огненного языка, отделанного рубинами и красной эмалью. Скорее стилас, чем кинжал, и скорее женский, чем мужской.
Впрочем, её рыцарь всегда был щёголем.
– От такой покупки трудно удержаться, – признала она, возвращая оружие новому владельцу.
– Это цвергово серебро, – пояснил Алексас, вместо ножен пряча стилас в голенище сапога. – Когда имеешь дело против эйрдалей, оно не бывает лишним.
– Соглашусь. – Вернувшись мыслями к тому, о чём она думала в его отсутствие, Таша рывком открыла дверцы одёжного шкафа. – Пройдёшься со мной до рынка? Мне нужны ножницы. Сменная одежда. И… краска для волос.
Алексас вопросительно вскинул бровь, наблюдая, как она достаёт куртку.
– Сейчас всё королевство знает, как выглядит Ищущая семейства Норманов. Это создаст проблемы, которых я хотела бы избежать. – Таша решительно вдела ладони в замшевые рукава, подбитые мехом изнутри. – Мне нужно замаскироваться. У меня есть идея, как именно.
…нельзя сказать, что идея эта её радовала. Но она как-то сама пришла в голову, и поскольку идей лучше у Таши не было, пришлось мириться с этой.
В конце концов, Мару сильно изменила мужская одежда и стрижка. И, глядя на свою зазеркальную тень, Таша никогда не сказала бы, что это – Тариша Фаргори-Морли-Бьорк.
– Ты когда-нибудь красил волосы? – добавила она с неловким смешком, избегая смотреть Алексасу в глаза. Сейчас ей не хотелось смотреть в глаза кому бы то ни было. – Мне пригодились бы советы, как выбрать краситель.
– Помогу, чем смогу, – мягко откликнулся тот, подходя ближе.
Таша потянулась за шарфом, который вчера забросила на верхнюю полку, но чужие руки опередили её.
– Они быстро отрастут заново, – сказал Алексас, оборачивая шарф вокруг её шеи. Аккуратно расправил концы с бахромой у неё на груди. – Ещё гуще, чем были.
Таша сглотнула, осознав: вся её показная решимость не скрыла того, что она чувствует на самом деле.
…она носила длинные волосы, сколько себя помнила. Мама никогда их не стригла, только подравнивала: говорила, стричь всё равно бесполезно. И расставаться с этими волосами не хотелось – как будто вместе с ними Таша отрежет последнее, что связывало её с прошлым. С детством.
Но ей приходилось идти на куда большие жертвы, чем стрижка волос, и ещё придётся.
– Спасибо, – хрипло вымолвила она. – Это утешает.
Улыбнувшись, Алексас стянул с вешалки её плащ:
– А пока сойдёт и глубокий капюшон.
– Вроде бы только встала, а уже снова темно, – буркнула Таша, когда парой часов позже вышла из ванной комнаты, на ходу ожесточённо вытирая голову полотенцем.