– Да ты романтик, Найдж, – серьёзно произнёс Алексас. – Философ и поэт.
– Из твоих уст звучит как обвинение во всех смертных грехах, – слабо улыбнулся колдун.
Когда после завтрака Найдж встретил их и объявил, что идёт в Рассвет с ними, он ничем не выдал, что вчера узнал о смерти любимого ученика (ведь фактически – именно о ней). Голос его был прежним. В движениях не проявилась скованность. Он даже улыбался не реже прежнего… только улыбка эта, если присмотреться и знать, будто бы выцвела.
Отвлекая колдуна от невесёлых мыслей, Таша успела спросить, насколько хорошо защищена штаб-квартира, и выслушать в ответ длинный список замысловатых названий чар и заклятий. Самым безобидным из них был «феномен разделённых пространств». Оказывается, все, кто не являлся членами Венца, попадали через входную дверь особняка в совершенно другое здание (если верить Найджу, в тамошней обстановке наличествовал хоть какой-то вкус). Каким образом в одном доме могли сосуществовать двухэтажная холостяцкая обитель Ларона и огромная трёхэтажная штаб-квартира с просторными залами, Таша решительно не понимала. Впрочем, и к лучшему: плохи те защитные чары, которые под силу постичь простому оборотню.
Гаста со вчерашнего вечера она больше не видела. И не хотела, честно говоря.
– Будь на то моя воля, никуда бы вас не пустил, – произнёс Найдж, когда они помолчали вдоволь. – Но раз уж вы собрались геройствовать, кто-то из Основателей обязан пойти с вами, и пусть лучше это буду я. Хотя Герланд и возражал против этого… После потери штаб-квартиры в Подгорном у него появился пунктик на тему возможной утраты ещё кого-то из Основателей.
– Тот, кто вас раскрыл, – молвила Таша невзначай, – вы так и не узнали, кто это был?
– Думаю, он инсценировал собственную смерть и остался в штаб-квартире. – Найдж взъерошил короткие русые волосы, и без того далёкие от прилизанности. – Надеюсь, Шейлиреар не любит предателей, и наш остался там навсегда. Если уж Бэрри осталась…
По тому, как колдун осёкся, и по его враз потускневшим глазам Таша поняла: он неосмотрительно набрёл на тему, развивать которую ему совсем не хотелось. И всё-таки уточнила:
– Бэрри?..
– Дочь Герланда, – пояснил Алексас тихо.
– У Герланда была дочь?
Таша понимала, насколько глупо звучит её вопрос, но просто не в силах оказалась поверить собственным ушам.
…кажется, в самом начале их знакомства братья Сэмперы и правда упоминали что-то о названой сестре, родной дочери их опекуна. Да только на тот момент Таша не знала, что их опекун – альв. И не имела счастья (или несчастья, как посмотреть) познакомиться с конкретным альвом, менее всего походившим на существо, которому могут быть знакомы радости отцовства.
– Была. Полуальвийка.
– То есть… Герланд… со смертной женщиной?..
Она снова перевела взгляд на Найджа, уставившегося на стену, точно считая нарисованные там еловые ветви. Колдун не ответил, – и Таша запоздало осознала, что эта тема причиняет ему боль, которую нельзя истолковать двояко.
Однако вопрос уже прозвучал.
– Он не любил говорить о её матери. И вообще о своей семейной истории. – Алексас отступил от окна, чтобы облокотиться на спинку ближайшего кресла. – Герланд явился ко двору покойного короля Ралендона, твоего деда, за несколько лет до восстания. С крохотной дочерью на руках.
– Всегда подозревал, что это из-за её рождения Герланду пришлось покинуть родные леса, – пробормотал Найдж едва слышно. – Всё надеялся как-нибудь выяснить это у Бэрри, но она и сама не знала, наверное.
– Герланд принёс твоему деду клятву верности, став его кеаром, – продолжил Алексас. – Тогда и познакомился с другими его верноподданными, а впоследствии вместе с ними бежал в Подгорное королевство… с теми, кто уцелел. И именно Герланд подал идею создать Венец. Большинство беглецов собиралось просто прятаться, но Герланд хотел сражаться и свергнуть узурпатора.
– Не могу представить Герланда, влюблённого в смертную, – сказала Таша. – С его-то презрением к людям.
– Представить любого другого альва в такой ситуации ещё труднее, – хмыкнул Алексас. – Альвы любят один раз за всю свою вечную жизнь. У них может быть лишь один избранник, предназначенный им самой судьбой. Когда они встречают своего единственного, между ними мгновенно создаётся нерушимая связь… как если бы две половины когда-то разъединённой души вновь стали единым целым. Но загвоздка в том, что человек просто не может стать ласталиэ альва – если верить самим альвам, конечно.
– Ласталиэ?..
– Так альвы называют своих избранниц. При этом они утверждают, что их дети рождаются исключительно по любви. И что ребёнок альва может появиться только в союзе с ласталиэ. Но, учитывая всё вышесказанное, в чём-то они определённо лгут.
– Столько уже погибло из-за этой мрази на троне, – вдруг произнёс Найдж негромко и ровно. Он снова смотрел на люк, и квадрат голубого неба отражался в его глазах. – Бэрри. Старшие Сэмперы. Мой наставник. Все, кого поглотил огонь в штаб-квартире. И Джеми… в конечном счёте. – Губы Найджа впервые с начала этой беседы тронула улыбка, но столь горькая, что Таша предпочла бы её не видеть. – Всегда думал, что он станет самым молодым магистром из всех, кого я знал. С таким-то потенциалом, жаждой знаний, страстью к самосовершенствованию…
Когда Алексас поморщился, Таша сперва решила, что причина тому разговор, сделавшийся почти невыносимым, но её рыцарь лишь постучал пальцем по виску:
– Герланд вызывает. Амулеты готовы.
– Какие амулеты?
– Немного терпения, моя королева. Я как раз отправляюсь за ними.
Пока Алексас пружинистым шагом покидал гостиную, Таша думала о том, что зов Герланда – идеальный повод уйти от разговора, который всё же стал невыносимым не только для неё. И что даже если мифические амулеты ещё не готовы, её рыцарь скорее подождёт настоящего зова где-нибудь в одиночестве, чем покажет ей свою боль.
…хотелось бы ей, чтобы не только он держал её, пока она плачет, но и наоборот.
– Береги его, – произнёс Найдж внезапно, вместе с ней глядя в закрывшуюся дверь.
Таша повернулась к нему, сбитая с толку как словами, так и тоном, которым они были высказаны:
– Что…
– Ты знаешь, что такое любить младшего брата. Сестру – в твоём случае. Что значит быть готовым ради него на всё. Так ты любишь свою Лив. Так Алексас любил Джеми. – Найдж посмотрел на неё, и этот взгляд тоже был из тех, что Таша предпочла бы не видеть никогда. – Представь себе, что Алексас должен чувствовать, потеряв его.
Ей не надо было представлять.
Ей достаточно было вспомнить.
– Я… знаю.
– Теперь представь, что Алексас должен чувствовать, понимая, что сам убил его.
Она рефлекторно отступила назад – двумя маленькими шагами, точно они могли помочь ей убежать от жестокой истины.
– Это не…
– Знаешь, как заканчивается Двоедушие? Они борются друг с другом какое-то время. Души, сознания. Но борьба неосознанная: ты не можешь принимать решений, не можешь уступить другому. Выигрывает тот, кто сильнее. Беспристрастный, абсолютный результат. Сильный поглощает слабого. Ничего личного.
Таше вспомнилась разбитая чашка на полу.
– Алексас…
– Он выиграл. Он был сильнее. И этим убил брата, за которого, не задумываясь, отдал бы жизнь. Если б Алексас мог выбирать, он ушёл бы сам, но выбора ему не дали. И до конца жизни он будет винить себя в том, что живёт… живёт в теле брата, когда-то своей жертвой подарившего ему шанс.
…почему Джеми, думала Таша тем вечером, вернувшись после покушения в Арпагенскую гостиницу; тело-то ведь его…
– Он стал гораздо взрослее, я вижу. И циничнее. И жёстче. И он обрёл Дар. – Найдж говорил так монотонно, так нарочито бесстрастно, как если бы метроном вдруг обзавёлся голосом. – И человеческая жизнь никогда не являлась для него барьером, через который нельзя переступать. Многие внутренние преграды, сдерживавшие Джеми, у него отсутствуют. Так было даже тогда, когда Джеми был жив. А теперь… Герланд предал его, предал их обоих, и Алексас узнал об этом. Он потерял брата. Потерял названую сестру. Потерял названого отца. Теперь у него осталось последнее, что он любит. Последнее, что держит его на краю бездны. Последнее, что не даёт ему сделать шаг и упасть. Ему нужна ты, иначе…
– Свежие артефакты, – доложил Алексас, почти ворвавшись в комнату, сжимая в пальцах что-то, очень похожее на янтарные бусы.
Словно сквозь туман Таша наблюдала, как он протягивает Найджу перстень – всё из того же янтаря. Отстранённо осознав, что украшение кажется ей смутно знакомым, заметила в прозрачной толще каменной смолы крохотный серебряный ключик.
Слова колдуна назойливым эхом крутились в голове, перезваниваясь в болезненной пустоте, давившей на виски. Они пытались сплестись в осознание, пытались пробиться в сердце ощущением безнадёжности и безвозвратности – и натыкались на спасительную мысль, которую Таша снова вызвала из глубин памяти, выставив перед собственным страхом, как щит.
…Джеми. Не. Мёртв. Не мёртв. Его можно вернуть.
И он вернётся.
– Наша с Найджем защита против эйрдалей, – пояснил Алексас, поворачиваясь к девушке и накручивая на руку бусы, в которых Таша запоздало опознала янтарные четки. – Амулет от Советника Ларон зачарует так же – прямо на тебе. Снять твой ошейник, как ты понимаешь, будет проблематично, хотя он попытается.
– Чётки? – с сомнением уточнил Найдж, натягивая перстень на палец. Лицо колдуна ничем не выдавало, что в отсутствие Алексаса они с Ташей беседовали отнюдь не о местных достопримечательностях.
– Я же сын пастыря, в конце концов.
На этих словах лицо Алексаса обрело столь смиренный и благочестивый вид, что любой живописец был бы счастлив немедля написать с него портрет Ликбера, возносящего мольбы Пресветлой.
– Как они действуют? – спросила Таша, с трудом концентрируясь на происходящем, запирая услышанное от Найджа на задворках сознания до лучших времён.