Вечер второго дня своего пребывания в Адаманте Лив встречала на Драконьей скале.
День прошёл как в тумане. Сразу после совета в кленовой роще Кес, так и не сказав ни слова, взлетел обратно на скалу, а Мастера убрели на другой совет, перед уходом поручив господину Гирену поводить дорогих гостей по Школе (с учётом, что за возможные происшествия он будет отвечать головой). С другими учениками им посоветовали (скорее приказали) не пересекаться, так что почти весь день они провели в дубовой роще, на уютной поляне неподалёку от входа. Лив только издали, в промежутках меж древесных стволов видела мальчишек и девчонок в одинаковых бежевых одеждах. Те тоже замечали незнакомцев и с любопытством их разглядывали, но подходить не решались. Лив оставалось лишь наблюдать, как они перебрасываются огненными шарами, творят из пустоты иллюзии виноградных гроздьев или тренируются парить в воздухе, как Джеми, – многие школьники явно предпочитали упражняться в магии на свежем воздухе.
Обеспечить визитёров едой Мастера не удосужились, но Лив не против была поесть зимой свежесорванных яблок и вишен, росших неподалёку (Арон позаботился их собрать). Девочка грызла одно яблоко за другим, пока её не начало мутить, после чего прилегла на траву, постелив плащ вместо простыни, а тулуп вместо подушки. Арон и господин Гирен пытались говорить с ней о случившемся, но она отмалчивалась. Просто потому, что до сих пор не знала, что обо всём этом думать.
…она никогда не собиралась становиться волшебницей. И драконьей всадницей – тем более. Это Таша с Гастом вечно играли в героев из книжек, а Лив вполне устраивало быть обычной девочкой. Хотя бы потому, что у героев в книжках почти всегда умирали родители и друзья, а этого Лив точно не хотела. Ей хватало и того, что они с Ташей остались без папы. Лив плохо помнила Альмона Фаргори, но даже смутные воспоминания достаточно тревожили её, чтобы осознавать: больше она не хочет никого терять.
С другой стороны, став волшебницей, она как раз сможет лично защитить тех, кто ей дорог. Вдруг теперь Таша с мамой больше не будут попадать в беду. Особенно если Лив помогут другие волшебники – а они, кажется, всё же помогут. Во всяком случае, она не могла поверить, что Иллюзионист бросит их…
Зов дракона прозвучал, когда рощу уже окутал вечерний сумрак. Стемнело рано, но это неудивительно: совсем недавно в Аллигране праздновали Ночь Середины Зимы.
«Иди ко мне, маленькая волшебница».
Слова прервали дремоту, снова прозвучав в голове: так чётко, так ясно, будто дракон был рядом. Заставив Лив открыть глаза и посмотреть на звездочёта, прикорнувшего у соседнего дуба, и Арона, сидевшего неподалёку.
– Мне нужно на скалу, – сказала Лив беспомощно.
Амадэй, неподвижно глядевший прямо перед собой, будто прислушивавшийся к чему-то вдалеке, моргнул и перевёл взгляд на неё.
– Зачем?
– Меня зовёт… мой дракон.
Произносить это всё ещё было странно. Даже учитывая, что это было правдой.
Арон покосился на блаженно похрапывавшего звездочёта. Бесшумно поднявшись, протянул Лив руку:
– Идём.
– А господин Гирен нас не потеряет?
– Я скоро вернусь. – Амадэй дождался, пока Лив уцепится за его пальцы, и добавил: – Я доведу тебя только до скалы. Дорога наверх безопасна, и я не думаю, что твой дракон хочет видеть кого-то кроме тебя.
…во второй раз подъём дался как будто бы легче. Может, потому, что дракону он едва ли мог показаться трудным, а Лив теперь была наполовину дракон. И хотя она пробиралась по тропинке в одиночку, да ещё в сумерках, но ни разу не споткнулась.
Кестрель ждал на площадке рядом с пещерой, свернувшись клубком. Снова молча. И так же молча позволил Лив сесть на тёплый камень под ногами, прижавшись спиной к драконьему боку.
Какое-то время она смотрела, как в зимних сумерках мерцает огнями далёкий город.
«Почему я?» – спросила Лив наконец. Без слов – общаться мысленно оказалось так же просто, как вслух.
«Я не знаю, – сдержанно ответил Кес. – Это не я ррешаю, маленькая волшебница».
От лежащего дракона исходил жар, будто где-то там, под бронированной чешуёй, вместо крови по жилам его тёк огонь. Слова его отдавались в сознании мурлыкающим эхом, и эхо это действовало… завораживающе. Девочка вдруг поняла, что с трудом удерживается от желания отвечать, тоже раскатывая букву «р».
«Мне показалось, что тебе… не очень хотелось… обладать своим человеком».
Дракон фыркнул, и язычок пламени показался из его ноздри.
«Никогда не мечтал быть чьим-то прридатком. Осознавать, что ты прринадлежишь не только себе… меррзко».
…как и следовало ожидать.
На самом деле Лив действительно ожидала, что её опасения подтвердятся. И, наверное, именно поэтому она не расстроилась, а разозлилась.
«Ну прости. Я не специально. И вообще, мне теперь хуже: кто-нибудь захочет тебя убить, и я тогда тоже умру».
«Меня убить не так прросто, маленькая волшебница».
«Прекрати меня так называть. У меня есть имя».
«Люди, – глаза дракона сверкнули, как жёлтый топаз на солнце. – Вы такие… глупые. Такие… воспрриимчивые к условностям. – Он снова фыркнул. – Имя прреходяще. В дрругой жизни твою душу наррекут по-дрругому, и даже в этой жизни тебя могут звать рразными именами. Однако суть твою никто и ничто не изменит, и волшебницей ты быть не перрестанешь, покуда не уйдёшь в новое перреррождение. Рразве так плохо быть маленькой волшебницей, маленькая волшебница?»
«Мы же не зовём друг друга “большая мама” или “маленькая дочка”!»
«Мать и дочь – тоже явления прреходящие. Одно сменяет дрругое».
Лив только рукой махнула: препираться с драконом на столь зыбкие темы она не собиралась.
«Ты сказал, что в другой жизни мою душу нарекут по-другому?» – подумав, переспросила она.
«Если ты не исполняешь того, что должен был, в этой жизни, ты рродишься снова. Верра людей врроде тверрдит об этом».
«Я думала, это выдумка. Я же не помню свои прошлые жизни».
«Никто не помнит. И немногие могут вспомнить. Лишь прри опрределённых обстоятельствах… очень особенных. – Кестрель помолчал. – Поверрь, ты ррождалась уже много раз. Как и я, возможно. Люди веррят, что Багрровыми дрраконами становятся те из них, кто в пррошлых жизнях слишком упоррно убегал от человека, прредназначенного им судьбой. Тогда они ррождаются снова, но уже дрраконами, и, встрретив того, с кем им суждено быть вместе, больше не могут от него сбежать».
«Но любить этого человека они тоже не могут, – возразила Лив. – По крайней мере, так, как люди обычно любят».
«Именно. Потому что это наказание».
«А если дракон просто живёт себе в горах и никогда не встречает людей?»
«Тогда это наказание иного ррода. Потому что с дрругим дрраконом у нас никогда не будет такого единения, как с человеком. И мы обрречены пррожить долгую-долгую жизнь, не зная истинной любви… достаточно долгую, чтобы затосковать в одиночестве и мечтать о смеррти».
«И ты хочешь сказать, что был обречён любить меня в прошлой жизни?»
«Даже не в одной».
Лив, передёрнувшись, запрокинула голову, уставившись в небо, по синеве которого рассыпалась колкая звёздная шелуха.
«Ерунда какая».
«Тоже на это надеюсь. Мы, дрраконы, веррим в совсем иное».
«И во что же?»
«Прямо над тобой. Звёздный Дрракон…»
Лив смотрела на звёзды, пока не увидела его: голову, туловище, крылья и длинный хвост, сложенные серебристыми искрами.
«Мы веррим, что дрраконы, умиррая, не ррождаются вновь, – продолжил Кес. – Но те из нас, кто достоен этого, возносятся в небо, чтобы из наших душ родилась новая звезда. Чтобы мы могли вечность даррить дрругим свет нашего огня».
Глядя на созвездие, Лив ощутила какое-то странное уважение – ко всем драконам, которые, возможно, сейчас смотрели на неё в ответ.
«В это, если честно, поверить проще, чем в прошлые жизни, – высказала она. – Иначе я должна была бы помнить хоть что-то».
«Тебе и в Крристаль трудно поверрить. Ты же не можешь прредставить её такой же… живой, как твоя сестрра, положим».
«Могу. Дядя Арон нам много о ней рассказывал».
Из ноздрей Кеса вырвались тонкие дымные струйки; завиваясь змеиными кольцами, они медленно таяли на прохладном ветру.
«Твой дядя Аррон вообще не пррост. – Дракон сощурился – словно кто-то прикрыл печную вьюшку, за которой бушевал огонь. – Впррочем, чего ждать от одного из Возлюбленных Богиней».
«А драконы тоже о них знают?..»
«Моя бабка была с ними знакома. И мы, дрраконы, знаем и помним многое. Только ррасказываем мало».
«Из вредности?»
«Знание – опасная сила. Таким существам, как люди, опасно эту силу давать».
Лив покачала головой.
«Странный ты, – не удержалась она. – Мне говорили, что Багровые драконы самые дружелюбные по отношению к людям, но ты явно не особо нас любишь».
Дракон засмеялся: этот смех звучал только в её голове, пока в драконьих глазах плясало янтарное пламя.
– Мы самые дрружелюбные, это веррно, – ответил он – уже вслух. – Прросто ты не сталкивалась с дрругими дрраконами, маленькая волшебница. Тогда бы и посмотррела, до чего я на самом деле дрружелюбный.
– Но испытывать его дружелюбие не стоит, – посоветовал Арон, всё же показавшийся на каменистой площадке. – Он остаётся драконом как-никак.
Кес одарил его довольно прохладным взглядом – насколько в принципе может быть прохладным пламя или расплавленное золото.
– От амадэя слышу, – рассерженным котом прошипел он. – Зачем пожаловал на мою скалу, некогда Возлюбленный Богиней?
– И ныне, надеюсь. Я пришёл забрать свою дочь. Она ведь всё ещё моя дочь…
– Так же как та, кого ты столь усеррдно ищешь? Или же немного иначе? – Дракон склонил голову, насмешливо вглядываясь в мужское лицо. – Ты ррасказал Шестеррым не всё, но кое о чём догадаться им было нетрудно. Дрраконы слышат далеко, амадэй.
– Тогда счастье Шестерых, что ты умеешь хранить секреты. – Арон не отвёл взгляда. – Драконы ведь никому не рассказывают о том, что знают… кроме своих людей. И тех, кому они приносят клятву верности. Вы ведь не можете её нарушить, верно? Иначе Звёздные Драконы никогда не примут вас к себе.