Девушки были в зимних сапогах и в тулупах поверх шерстяных роб. То ли в комнатах слуг не топили, то ли хозяева замка искренне заботились, чтобы они не простыли.
В конце концов, больные люди едва ли хороши на вкус.
…это было предсказуемо. То, что нечисть, хозяйничающая в замке, не снизойдёт до того, чтобы собственноручно прибирать свою огромную вотчину. Но до этой секунды Таша предпочитала не задумываться о том, кого эйрдали и оборотни используют в качестве слуг.
«Они… какие-то… послушные, – сказала она, когда девушки безмолвно удалились, закрыв за собой дверь. – Их лица…»
«Будто они всю жизнь только и мечтали служить кровожадной нечисти. – Смяв волшебный огонёк в ладони, Алексас поправил пуховое одеяло. – Верно».
Приветливо-умиротворённое выражение на лицах, добродушная полуулыбка, застывшая на губах… и наивная пустота во взгляде. Такая пустота бывает у новорожденных, и то далеко не у всех. Таша видела немногих младенцев, однако Лив уже из колыбели наблюдала за окружающим миром живым и крайне заинтересованным взором. Явно размышляя, как в будущем будет интересно исследовать тот или иной предмет с точки зрения обоняния, осязания и вкуса, даже если это окажется редкостной гадостью, а все вокруг будут вопить «нельзя». Особенно если все вокруг будут вопить «нельзя».
Глаза крошки Лив были куда более осмысленными, чем у этих людей.
«Эйрдали их зачаровали? Но Орек… когда его очаровывала Кэйрмиль… ты рассказывал, что он…»
«Вёл себя совсем не так? – Сдёрнув сапоги, Алексас развалился поверх одеяла, раскинув длинные руки. – У Орека Нормана куда более сильная воля, чем ты можешь себе представить. Этим девочкам наверняка внушили послушание единственный раз, а с тех пор время от времени обновляют чары… хотя они и так надолго останутся покорными. Орек же сопротивлялся всё то время, что прожил с Кэйрмиль. А ведь она постоянно держала мужа под ментальным воздействием. – Алексас качнул головой. – Но он любил. Ты удивишься, сколь многому может противостоять искренне любящий».
«Только вот его жену это не спасло», – тихо сказала Таша, присаживаясь на противоположный край кровати.
«Орек так и не согласился сам нанять убийцу для любимой супруги. Или подлить яд ей в суп. Хотя Кэйрмиль, полагаю, очень на этом настаивала. Тогда после убийства младших Норманов было бы легко повесить на Орека по крайней мере одно убийство, после чего избавиться от него руками стражников и судей».
…до чего ужасная судьба: потерять любимую, брата, невестку, едва не потерять племянников и чуть не быть убитым самому. И всё из-за одного-единственного эйрдаля, влезшего в твою постель. А даже когда Арон разоблачил убийцу, вроде бы навсегда изгнав её из герцогского дома…
«Почему всё-таки Норманы? – спросила Таша в такт своим мыслям, хмуро глядя на пламя, разгоравшееся в камине. – Зачем эйрдалям сдался Клаусхебер? Я могла бы подумать, что чаша – просто месть за клеймо… Что Кэйрмиль предложила подкинуть её Ореку, когда в Рассвете стали думать, кого из герцогов использовать для покушения на короля. – Сама она не видела клейма, которое Арон выжег на лбу Кэйрмиль в наказание за содеянное, однако Джеми некогда описал ей сцену разоблачения эйрдаля во всех подробностях. – К тому же Кэйрмиль воздействовала на его сознание, а это должно было сыграть роль при досмотре памяти… и сыграло».
«Не спеши с выводами, – качнул головой Алексас. – Мнится мне, в сложностях с досмотром памяти Орека повинна не Кэйрмиль. Во всяком случае, не только она».
«А кто ещё?»
«Арон».
Таша расширила глаза:
«С чего ты взял?»
«Он что-то сделал с сознанием Орека, помнишь? Чтобы человек, переживший то, что пережил наш герцог, за одну ночь перестал тосковать и нашёл в себе силы жить дальше… Сомневаюсь, что это было достигнуто путём одной лишь душеспасительной беседы. Арон выстроил в сознании Орека ментальный барьер, но сделал это не так филигранно, как когда менял твою память. Не видел в том нужды. На этот-то барьер в итоге дознаватели и наткнулись. – Алексас зевнул, прикрыв рот ладонью. – Но сомневаюсь, что Зельда стала бы прислушиваться к советам Кэйрмиль, будь они продиктованы одной лишь обидой… А теперь, пожалуй, нам обоим не помешает немного вздремнуть».
Таша без лишних слов поднялась на ноги, чтобы расстегнуть плащ и привычно занавесить им зеркало. Вернувшись к кровати, скинула куртку, жилет и сапоги; оставшись в штанах, носках и рубашке, рискнула заползти под одеяло.
От соприкосновения кожи с ледяной тканью мигом стало ещё холоднее. Согреть им постель никто не соизволил.
– Не лягаться, не пинаться, не храпеть, – предупредила Таша вслух, устраиваясь поближе к краю и отворачиваясь к стене. – И не ёрзать.
– Может, заодно по старой традиции положить между нами обнажённый меч? – Она слышала усмешку в голосе Алексаса, взбивавшего подушку. – Дабы ты не сомневалась в чистоте моих помыслов?
– Так и быть, поверю на слово.
– Премного благодарен, моя королева. Я знал, что вы проявите благоразумие и побоитесь испортить прорезями свой прекрасный новый наряд.
Слушая треск, сопровождающий танец огня в камине, и разглядывая резьбу, которой неизвестный мастер украсил деревянное изголовье их кровати (странные люди с оленьими рогами танцевали на поляне с альвийскими девами, станы которых облекали лишь цветочные лозы), Таша едва заметно улыбнулась.
Что ни говори, с Алексасом она даже в логове кровожадной нечисти чувствовала себя не так плохо.
– Значит, утром отправляемся за Ташей? – спросила Лив, перескакивая через две ступеньки: жилые комнаты располагались под самой крышей. Гулкое эхо её шагов, разбиваясь о светлый мрамор, разлеталось среди белёных стен.
Лестница в Школе Волшебников была самая обычная – широкая, каменная, вьющаяся в несколько пролётов через все этажи. Правда, Лив показалось, что после первого пролёта ступеньки на следующих стали не такими крутыми. Будто специально уменьшились, чтобы ей удобнее было по ним бежать.
Арон кивнул, без труда поспевая следом.
– И скоро мы вернём их с Джеми домой, да? О…
Наконец добравшись до третьего этажа, Лив деловито обозрела длинный широкий коридор со множеством дверей, чуть поодаль изгибавшийся под прямым углом. Откровенно говоря, в нём не было ничего особо выдающегося: те же простые белёные стены, светлый мрамор на полу, аскетичные дубовые двери, вделанные в полукруглые арки. Но Лив догадывалась, что внутри самой Школы волшебство просто не кричит о себе, хитро маскируясь за внешним отсутствием красоты и излишеств. Прячется до нужного момента, – и это вызывало в девочке жгучий азарт, подстёгивавший однажды разгадать все тайны этого места.
– Твоя комната, – сказал сопровождавший их Иллюзионист, открывая ближайшую дверь. – Держи ключ.
Лив послушно наклонила голову, позволив повесить себе на шею бронзовую цепочку с маленьким ключиком.
– А где дядя Арон будет спать?
– В соседней комнате. Не волнуйся, он с тобой посидит, прежде чем уйдёт. Правда, дядя Арон?
Тот смиренно кивнул.
– А я не просплю момент, когда нам надо отправляться?
– Тебя разбудят.
Вполне успокоенная этим, Лив прошла внутрь, без отлагательств скидывая плащ. Оглядела мансардную комнатку, обставленную просто, но со вкусом, маленькую и очень уютную. Ещё более уютной она стала, когда Мастер взглядом заставил вспыхнуть цветастый светильник. Надо же, ему и заклинаний не нужно, как всем магам…
– До завтра? – неуверенно изрекла Лив, глядя на волшебника.
Тот улыбнулся вместо ответа. Прикрывая дверь, чтобы уйти, пожелал ей спокойной ночи.
– Вы тоже идите спать, дядя Арон, – решительно сказала девочка, присаживаясь на край кровати, сколоченной из сосновых досок. – Я и так засну, а вам завтра тоже рано вставать.
– Точно заснёшь?..
– Точно! Это только Таше кошмары снятся, а со мной всё хорошо.
Амадэй печально усмехнулся. В свою очередь пожелав ей приятных снов, направился к выходу.
– Дядя Арон, а мы можем попросить Мастеров вылечить ту дурацкую порчу, из-за которой мама не может к нам приехать? – вдруг сообразила Лив. – И по зеркальцу, наверное, с ней отсюда можно связаться, в Школу-то ваш брат не доберётся!
Арон замер на пороге.
– У нас в деревне эпидемия, Лив, – сказал он, не оборачиваясь. – Помнишь?
– То есть маме пока к нам нельзя?.. Но мама-то об этом не знает! Может, пока нас нет, она уже и приедет в Фар-Лойл? Таша же ей писала, где мы, она говорила…
– Нет ничего невозможного в этом мире, – сказал амадэй тихо.
Лив смотрела, как за ним затворяется дверь.
…ладно. Может, дяде Арону пока неудобно просить Мастеров ещё об одной услуге. Но Лив возьмёт да и попросит прямо завтра. В конце концов, если Мастера готовы лезть за Ташей в логово злого амадэя, то уж с насланной им порчей наверняка справятся…
Довольная, девочка разделась и хлопнула в ладоши, заставляя светильник погаснуть. И когда последние лучики света растаяли во тьме, закрыла глаза, – почти видя, как они с Ташей входят в башню звездочёта, а там мама с госпожой Лиден вдвоём лепят так любимые Лив черничные пирожки.
Арон постоял за дверью, прислушиваясь. Убедившись, что тишина остаётся тишиной, неслышно зашагал вниз по лестнице.
Покинув Школу, амадэй прошёл по липовой аллее туда, где у могучего дерева с раздвоенным стволом дожидались его четыре фигуры в тёмных плащах.
– Девочка в порядке? – спросила одна голосом Мечницы.
Арон кивнул.
– Что с драконом? – осведомился он в ответ.
– Полетит следом за нами, – ответила вторая, подозрительно напоминавшая Мастера Заклинателя. – Не беспокойтесь о дочери, Гирен за ней присмотрит. Не говоря уже о Библиотекаре, Травнице и школьниках.
– Надеюсь, – сумрачно произнёс Арон и добавил, скорее для себя: – Иначе она таких дел может наворотить…
– Учитывая, что предстоит воротить нам, – со смешком заметила третья фигура, в которой без труда узнавался Иллюзионист, – её способности в этой области могли бы пригодиться.