– Это хорошо.
…ложные воспоминания. Судя по тому, что она помнит то, о чём предпочла бы забыть, – действительно только их. А ведь он не мог не увидеть всё открывшееся ей в последние дни. Но стирать это, наверное, всё равно было бы бессмысленным.
Не с тенью, которая в любой момент готова снова утащить её в Зазеркалье, чтобы открыть истину.
– Так я – Лори. Возродившаяся.
Слова по-прежнему звучали абсурдно.
– Ты очень похожа на неё. Но ты – совсем не обязательно она.
– Похожа… Поэтому ты и не сразу узнал меня? Летом? – Таша вспоминала первые дни их знакомства. – Ведь внешне я не точная копия, и воспоминания потеряла… а внутренне – сразу не поймёшь…
– Всё не так, Таша.
– Да. – Она отвела взгляд, глядя в окно, пока горечь разливалась в душе чёрной смолой. Горечь того, о чём они говорили. Горечь потери друга, оставшегося в замке из звёздного камня, и другого друга, чьё сердце билось, но отныне и впредь – для кого угодно, кроме Таши. Горечь осознания, что Найдж умер, понимая, как жестоко был обманут. – Ты уже говорил это… летом.
…как здорово наконец видеть солнце. Солнце, которое сияет так же ярко, как до той кошмарной ночи, где многие сорвали маски, слитые с кожей.
Что бы ни произошло под ним, солнце всегда будет светить так же безмятежно.
От этого осознания ей становилось ещё горше.
…«всё не так, как ты думаешь»…
Когда-то она боялась быть лишь разменной монетой в игре бессмертных. Теперь она знает правду, но та пугает её не меньше.
Сколь изощрённая пытка, думала Таша. Свести тебя с той, кого ты любил сотни лет назад: не с женщиной, готовой принять твою любовь, но с девочкой, едва повзрослевшей. Смотреть, как ты обрекаешь себя на то, чтобы быть ей отцом, не больше. Как мучаешься, когда она признаётся тебе в любви, обнимает тебя, просит быть с ней – так искренне, по-детски невинно, – а ты знаешь, что не смеешь, не посмеешь переступить черту…
Браво, Лиар.
Что с ним сделала вечность? Что заставило сильнейшего из амадэев так мучить тех, кого когда-то он любил больше себя?..
– Почему ты не сказал мне?
– А ты бы поверила?
– Нет. Я и сейчас не верю. Не хочу верить. – Найдя пальцами янтарную подвеску, всё ещё висевшую на её груди, Таша стиснула её – точно, если держать её достаточно крепко, в ушах вдруг раздастся голос Найджа, весёлый и живой. – А летом… ты же понял, кому подчиняется Кэйрмиль. И тоже промолчал.
– Я не знал, чего добивается Зельда. Не видел смысла пугать Норманов, рассказывая, кто именно стал их врагом. Как и раскрывать всю подноготную обо мне и наших с сестрой взаимоотношениях.
Опершись на локоть, Таша медленно села в постели.
…горечь. Горечь понимания, что новое знание освещает историю, которую ей когда-то поведали, другим светом. И в этом свете взрастают зёрна сомнений, заботливо посеянных в ней не так давно.
…«спроси его, когда представится шанс»…
– Скажи мне, Арон…
– Да?
…магия амадэя вступила в конфликт с тем, что она чувствовала на самом деле…
…она любила одного, а магия твердила ей, что другого…
Он ни разу не произнёс имён. Ни Лиара, ни своего.
Но амадэями были они оба.
– То, что ты рассказывал о Лори… о том, почему Лиар поклялся тебе мстить…
…спросить или нет? Если не спросит, будет сомневаться до конца жизни.
Но если спросит – и получит ответ, которого не хочет слышать…
– Скажи… это правда?
Для карточного стола его лицо было идеальным. Для неё – открыло то, о чём она должна была догадаться давным-давно.
Солги, забывая дышать, подумала Таша. Пожалуйста, солги. Солги – я поверю.
Я ведь обещала верить тебе…
Арон качнул головой.
…вот она. Правда, которой она так желала.
Правда, которой она так боялась.
– Значит, Лиар не лгал. – Почему-то было важным произнести это вслух. – Это ты убил её.
– Я не мог сказать тебе правду. Я знал, что после… ты не сможешь относиться ко мне по-прежнему.
– А как же твоё обещание, что ты больше никогда не будешь мне лгать?
– Это была последняя ложь. Клянусь.
– Я думала, ты не станешь ломать сознание того, кого любишь. Но если ты сломал её сознание, что мешает тебе сломать моё? – Таша заглянула в серые сейчас глаза. – Я ведь помню, как мы встретились. Как быстро я привязалась к тебе. Как готова была пойти за тобой на край света спустя несколько дней. Странно, казалось бы… но одна вещь поставит всё на свои места. И, думаю, она же объяснит твоё нежелание рассказывать мне о старых привычках.
Он молчал. Лишь смотрел на неё обречённо.
Таша уже знала, как всё будет, но странное чувство фатальности происходящего не давало остановиться на полпути.
– Ответь мне. Ты заставлял меня полюбить тебя?
– Я сражался ради тебя, – проговорил Арон. – Убивал ради тебя. Побеждал смерть – ради тебя. Я бы отдал свою жизнь ради тебя, если бы мог.
– Отвечай.
– Таша, я люблю тебя. Разве это не главное?
– Отвечай, – повторила она свистящим шёпотом.
Он стиснул пальцами подлокотник – и тихо, очень тихо ответил:
– Да.
Какое-то время в комнате царили тишина и неподвижность. Лишь пылинки жёлтыми искрами парили в косых солнечных лучах, сочившихся сквозь высокое окно.
Затем Таша откинулась на подушку – почти спокойно.
– Ты любишь не меня, а призрак той, что умерла сотни лет назад. Это, знаешь ли, две большие разницы. – Голос её был суше витавшей в воздухе пыли. – Я благодарна тебе за то, что ты спас мне жизнь – неоднократно. Я всегда буду благодарна тебе за это. Но моя жизнь сломана из-за тебя в той же мере, что из-за него. Пожалуй, смерть предпочтительнее участи куклы одного из вас.
– Ты не…
– Да, Арон. Я – твоя кукла. В той же степени, что и его. Только игрушкам не дают выбора, любить хозяина или нет. – Таша закрыла глаза. – Уходи.
Она слышала, как он застыл.
– Таша…
– Я сказала: уходи. Я в безопасности. Те, кого я хотела защитить, живы. Король о нас позаботится. С дальнейшими проблемами я как-нибудь разберусь без тебя. Разобралась же с этой.
– Тебе нельзя оставаться здесь. Таша, если ты думаешь, что в безопасности, ты ошибаешься – он…
– Уходи. Ты когда-то говорил, что уйдёшь, когда я этого захочу. Когда он поймёт, что тебя больше нет в моей жизни, продолжать игру станет неинтересно. Да и… даже если он меня достанет… не так уж с ним и плохо. – Таша рассмеялась, не понимая, кого больше ранит этими словами: его или себя. – Смогла же я его полюбить, когда он был в теле Алексаса. И по доброй воле, кажется.
– Это его природа – очаровывать, – голос амадэя резал сталью. Он никогда прежде не разговаривал так с ней. – Ты не могла его полюбить.
– Но из вас двоих, кажется, только он не заставлял девушку испытывать к кому-то фальшивые чувства.
Таша ощутила взгляд, ощупывающий её лицо. Желающий запомнить, зарисовать, оттиснуть в памяти…
Потом услышала шёлковый шелест, с которым Арон поднялся на ноги.
– Я был неправ.
Таша не ответила. Знала: он продолжит и так.
– Победитель – не ты. Он. Он действительно добился, чего хотел… того, что обещал мне вечность назад. – Фортэнья снова зашелестела, когда амадэй склонился над ней. – Он вернул мне тебя – и отнял.
…и в этом не виноват никто, кроме тебя самого.
Произнести это вслух она не решилась. Но со Зрящим в этом не было нужды.
– Да. Никто. – Арон дотронулся до её лба сухими губами. – Прощай. Если когда-нибудь я буду нужен тебе, позови. Думаю, он не запретит мне прийти. Это ведь будет… интересно.
Вот сейчас: открыть глаза, схватить его за руку и удержать. Того, кто сражался, убивал и побеждал смерть – ради неё. Того, кто любил её, или не её, а ту, кого видел в ней; того, кого она любила, – или ей казалось, что любила, не важно…
Но это было важно. И поэтому Таша так и не открыла глаза.
Тихий стук двери оповестил её о том, что всё кончено. Только тогда Таша позволила себе посмотреть вверх: чувствуя, как слёзы жгут щёки, ощущая на месте сердца такую холодную и чужеродную пустоту, словно стилас Лиара всё ещё был в её груди.
И уже знала, что за смерть от этого клинка – вторую свою смерть – она заплатила крыльями.
За время его отсутствия в кабинете ничего не изменилось. Пустынную келью тьмы и одиночества неверно освещало каминное пламя, на столике подле свечи темнела пыльная бутыль. Оранжевый свет играл в гранях двух пустых бокалов.
Он сидел в кресле, наблюдая, как Альдрем методично подбрасывает в огонь щепки. Сплетя ладони, рассеянно вертел большими пальцами – одним вокруг другого.
– Хозяин, вы в порядке? – отряхнув руки в перчатках, деликатно спросил слуга.
– Я бываю в беспорядке?
– Нет. Но с тех пор, как вы вернулись, вы определённо пребываете не в обычном своём порядке.
Он посмотрел на пустые бокалы и пламя свечи.
– Эти дни дались мне труднее, чем я думал. По крайней мере, вспоминать себя-мальчишку. – Он провёл ладонью над огоньком свечи. – И то, что случилось в конце.
Слуга осторожно шагнул к креслу.
– Я понимаю, вы преследовали не одну цель, – сказал он. – Но вы никогда не думали, что всё можно сделать… проще? Привести её к вам другим путём? Что она смогла бы полюбить вас – не под маской?
…хороший вопрос. Когда-то он часто приходил и в его голову. Когда-то он даже пытался забыть о долге: один раз, на короткое время наполнивший сердце светом и теплом.
Один проклятый раз, сделавший пустоту в этом сердце темнее и страшнее прежней.
То, чем их история закончилась тогда, помогло ему окончательно усвоить простую истину, о которую разбивались все вопросы.
– Тот, кого она могла бы полюбить, тоже маска. Истинный я – Палач, чудовище из сказок, как верно сказала моя сестра. Чудовище, у которого нет права быть счастливым… людским счастьем, по крайней мере. – Он сжал ладонь, поймав кончик пламени между пальцев: огонь жёг его кожу, не сжигая. – Она не заслужила жизни с существом, которое создали, чтобы его брат не пачкал руки кровью. А я не смог бы ей лгать. Только не ей. И я сам отрезал другие пути… Раньше, чем узнал истину, но сделанного не воротишь. – Он коснулся горящего фитиля: огонь был гладким, он струился по пальцам, как яркая вода. – Когда простые пути испробованы или опостылели, остаются сложные.