Ему давно не было так больно, как когда он услышал это «я люблю тебя». Которого ждал, ведь прежде их история всегда заканчивалась одним и тем же, – и на которое всё равно не рассчитывал. Которое напомнило обо всём, что следовало за этим прежде. Возможно, для них обоих было бы милосерднее, если бы он убил её до рождения; или в момент, когда снова узнал её, когда осознал, кто улыбается по ту сторону зеркала – почти ему…
…«о том, как он убивал ту, кого больше всех на свете хотел бы спасти». Кто бы ни говорил тогда устами девчонки-менестреля, у него отличное чувство юмора. Ведь об этом как раз не поют в песнях. Там поют о том, что он сделал после; поют о славной победе великого воина, которого не сломила даже трагическая гибель любимой.
Его всегда забавляло, как же мало знали все, кто сложил эти самые песни.
Если бы певцы знали правду, думается, у них бы резко пропал голос.
Он усмехнулся. Огонёк дрогнул, тронутый его дыханием.
Это когда-то предпочёл Арон?.. Цепляться за свою любовь и свою боль, понимая, что одно от другого неотделимо: предпочитая смотреть, как умирают, страдают и предают его те, кого он любил, но не забывать то единственное, что у него не могли отнять ни меч, ни магия…
Эгоист.
Впрочем, если бы брат переступил черту, делавшую их игры такими интересными, пришлось бы убить его в тот же момент. Ещё одного чудовища Аллигран не вынесет.
Огонь погас, когда он сжал фитиль между пальцев. Погас моментально, беззвучно, тая белым дымком, взлетавшим куда-то кверху. Это ведь так легко – убивать.
…чувства мешают. Тем более Палачам. Невозможно умирать вместе со всеми, кого убиваешь. Невозможно слышать крики и слёзы тех, кто любил их. Он редко делал исключения из этого правила: хватило бы пальцев двух рук, чтобы пересчитать всех, к кому он по-настоящему привязывался за своё бытие амадэем. Чья потеря вызвала бы у него неподдельную печаль, а не сожаление от потери ценной фигуры. И пятеро из них были другими амадэями.
Исключения делались лишь для тех, кто сам по себе был исключением.
Но ему было жаль этого колдуна. Пешку. Ничто. Он не мог спасти его, не мог сорвать маску раньше времени; но когда он слышал его последние слова, видел, как она беззвучно кричит потом…
– В таком случае, – слуга с поклоном отступил, – напомню, что вас ждут внизу через пятнадцать моментов.
Он повёл рукой, и на фитиле, вспыхнув, вытянулся ровный и светлый огонь.
…убивать легко. Как и умирать, впрочем. Но вернуться к жизни, если подумать, тоже не слишком сложно.
Останется только убедить в этом её.
– Ты прав. Довольно лирики на сегодня. – Он встал. – Настало время дел насущных.
– Финал? – печально спросил Альдрем.
– Да, – сказал он. – Игра подошла к концу.
– И все эти дни ты просто спал? – спросила Таша, глядя на кудрявую макушку Джеми с невыразимой нежностью, пока они вместе спускались по белой лестнице Альденвейтса.
Мальчишка, хлюпнув носом, бесцеремонно вытер рукавом сперва мокрую складку над губой, потом – глаза, всё ещё влажные и красные после долгих рыданий. Для этого ему пришлось на миг высвободить левую руку из железной хватки Лив; освобождать правую – на неё опиралась Таша, пока не слишком окрепшая для самостоятельного передвижения, – он не решился.
Их с Джеми радостную встречу быстро омрачил разговор о гибели Найджа. И если Алексас не привык показывать свою слабость хоть кому-то, младший Сэмпер доверял Таше достаточно, чтобы расплакаться прямо при ней.
Таша, впрочем, тоже не видела смысла сдерживаться. Только вот слёз к тому моменту у неё уже почти не осталось.
– Во всяком случае, ничего, кроме кошмаров, я не помню. – Кудри мальчишки топорщились со свойственной одному лишь Джеми несуразностью. Эта несуразность сейчас казалась Таше милее всего на свете – за исключением разве что тёмных глазёнок Лив, восторженно оглядывавшей королевский дворец. – Просто стою я в гостиничных апартаментах, собираюсь чай попить, и – раз! Темнота. А потом просыпаюсь… вокруг поле битвы, рядом ты, а поодаль Арон, Лив, Мастера – и дракон. Здорово, да? Мне-то казалось, я на пару часов отключился, не больше.
– И как ты могла поверить, что Джеми умер, не понимаю? – фыркнула Лив. Она прыгала через ступеньку, смиренно дожидаясь на каждой, пока старшие последуют за ней. – Разве может он просто так взять и умереть?
Перед Ташиными глазами на миг засияли зеркальные осколки над звёздным камнем.
– Нет, – ответила девушка, надеясь, что сестра не заметит, как дрожит её голос и колени подкашивает воспоминание о последнем мгновении, когда она видела Найджа. – Не может.
Королевский дворец, бесконечно воспеваемый в книгах и песнях, поражал воображение безупречной белизной. Он казался выточенным из снега и кости; стыки между совершенно обточенными камнями стен едва угадывались, создавая впечатление сплошного монолита – такое можно было сотворить только волшебством. Тем эффектнее смотрелись редкие витражи и гобелены, встречавшиеся ровно с той частотой, чтобы внести капельку яркости, но не порушить цельной картины. Мебель наверняка за века меняли не раз, но неизменно оставляли светлой, чтобы не портить созданное Ликбером чудо. Мраморные лестницы не застилали ковровыми дорожками: белую даже зачарованные щётки не спасли бы, а любой другой цвет смотрелся бы здесь лишним. Даже придворные, встречавшиеся их троице (с Алексасом в качестве наблюдателя), казались тут чужими – так и тянуло посоветовать им стянуть цветные наряды и вырядиться во что-нибудь обесцвеченное.
Больше всего Таше сейчас хотелось вернуться в свою комнату, забыться и заснуть. Но она всё же облачилась в подобающее случаю платье, нашедшееся в подаренном Норманами чемодане (его доставили из арпагенской гостиницы загодя), и побрела на суд. Девушка даже от услуг горничных отказалась: в данный момент она могла вынести присутствие лишь трёх людей на этом свете, и эти три человека – в двух телах – сейчас шли рядом с ней.
– Но как ты не заметила подмены? – Это заставило Джеми хмуриться ещё пуще. – Это же очевидно, разве нет?
– Не так очевидно, как ты думаешь…
Толком мальчишкам никто ничего объяснить не удосужился. К тому же все дни, минувшие с их пробуждения перед замком Зельды, братья Сэмперы вынуждены были старательно скрывать от окружающих Двоедушие. Хорошо хоть, блок Арона охранил их сознание от Мастеров.
За два часа, прошедшие с момента их встречи, Таша не нашла в себе смелости сказать своим рыцарям, что Герланд знал об обмене телами. Что наверняка их опекун и был тем, кто провёл подготовку к ритуалу. Понять бы ещё, как альв связан с Лиаром… Неужели теперь придётся играть ещё и против него? А ещё нужно открыть братьям правду про всё это безумие с перерождениями… И решить, где им с Лив теперь жить, и Принца забрать из Фар-Лойла, и угадать, под чьей же маской всё-таки Лиар прячется обычно, и…
Нет. Не думать об этом. Сейчас – суд над Норманами.
Остальное подождёт.
– Как суд закончится, я вас с Кесом познакомлю. И с Верми. Они хорошие, – сказала Лив убеждённо.
– С Вермиллионом мы уже знакомы. Так что в твоём драконе тоже нисколько не сомневаюсь. – Таша провела ладонью по тёмной макушке. – Кто бы мог подумать: моя сестрёнка – драконья избранница…
– А суд вообще долго будет?
– Ещё бы он длился долго. И так-то чистая формальность, – буркнул Джеми, глядя на белые ступеньки, убегавшие вниз к стрельчатой арке, обозначавшей начало дворцового коридора. Он видел эти ступеньки впервые (в сознательном возрасте, во всяком случае), но Таша гадала, помнит ли их Алексас – залитыми кровью. – Могли бы уже сегодня Кэйрмиль голову отрубить, и дело с концом. И Зельду скорее найти, пока она раны не зализала.
– Как только суд закончится, надо будет погулять по Адаманту. И в Школу зайдём. Мастера наверняка разрешат вам зайти, они ведь хорошие на самом деле… хоть и не хотели меня с собой брать. – Лив никак не могла успокоиться. – Ой, забыла совсем! Верми мне обещал, что он постарается что-нибудь придумать, чтобы у Алексаса появилось своё тело! И маму Мастера наверняка смогут вылечить! Давай попросим их поскорее? – Девочка подняла на сестру исполненный надежды взгляд. – У нас теперь Кес есть, мы быстро до мамы долетим, где бы она ни была…
Таша сделала ещё шаг, сойдя с последней ступеньки, – и остановилась.
– Лив…
…конечно, для подобного разговора это было не лучшее время и не лучшее место. Но Таша так устала от лжи – своей собственной в том числе, – что хотела покончить с ней раз и навсегда. По крайней мере, там, где это возможно.
Она лгала сестре всю её жизнь.
Хватит.
– Лив… мы не сможем вылечить маму.
Джеми смотрел на неё с затаённым ужасом, но Таша, присев на корточки, перехватила руки сестры, сжала маленькие ладошки в своих. Лив имеет право знать правду; имеет право жить без того, чтобы её кутали в паутину прекрасной лжи.
Так, как кутали Ташу.
– Не сможем? – спросила Лив непонимающе.
– Мама…
…скажи ей, шепнул голос девушки в чёрном. Скажи жестокую правду, которую она должна знать.
– Она…
…скажи…
– …мертва. – Таша смолкла, смиряясь со звучанием собственного голоса. – Маму убил…
– Врёшь!
Лив отшатнулась, пытаясь вырвать руки из девичьих пальцев.
– Я не хотела тебе говорить. Да только однажды ты бы всё равно поняла, и всё было бы только хуже. – Таша потянулась обнять сестру, но Лив увернулась. – Она… она сейчас на небесах с папой. – Только не с твоим, с горечью добавила девушка про себя. Но этого я всё же пока не могу тебе рассказать. – Я верю, она счастлива там, и…
– Но если ты не врёшь мне сейчас, ты… ты врала мне с лета? – Сестра смотрела на неё широко открытыми вишнёвыми глазами – и Таша остро, болезненно понимала, как похожи они на глаза Ленмариэль Бьорк. – Всё это время врала, а ты… – девочка перевела взгляд на Джеми, на веснушчатом лице которого расцветал стыд, – ты знал?..