Атсуши не верил в себя, зато самоотверженно любил.
Любил в ней всё: чарующую улыбку и очаровательную родинку под левым глазом; мягкий и задорный смех, персиковые губы, сияющий взгляд, нежные руки; неизменно розовый цвет волос; доброту, молчаливость, светлость и тягу к приключениям. Акико ничего не боялась: ни упасть с соломенной крыши, ни прыгнуть с высокого берега в реку, и даже самой смерти. Удивительная и странная.
Она рассказывала, как готовилась к смерти из-за того, что, по словам врачей, не было смысла помогать бедной семье. В тот роковой день она думала, что умрёт, но Атсуши и Ханако не дали этому случиться.
Настоящие чудеса действительно случаются.
Акико казалась для него самым сильным человеком из всех, кого он знал, и кому удалось спасти жизнь. Её история разбила юношеское сердце однажды, и тогда же собрала его вновь. По-новому. И мир больше не казался таким светлым, как раньше. Он и не был, но Атсуши умело закрывал на это глаза. Акико боролась с болезнью, которая медленно её убивала (страшно представить, что могло случиться, не будь Атсуши рядом). Отказавшимся от неё, и пропавшим без вести, отцом, на чьи поиски она потратила кучу времени. Матерью с повышенным чувством ответственности и трудоголизмом. Одиночеством. Она привыкла справляться со всем сама. И Атсуши хватался за хрупкое доверие между ними, резался, чудом оставался целым и дорожил каждой минутой проведённой с ней.
Он просто не мог себе позволить предать Акико, став близким, по её словам, человеком. Её доверие это самое дорогое, что у него было. И он всецело отдавал себя чувствам и защищал чужую душу, как родную.
Сердце с каждым днём всё больше разбухало и тяжелело. Долбилось в висках по ночам, душило слезами, терзало цветущую душу. Даже магия и разнотравье не помогали освободиться от мерцающих мыслей и боли внутри грудной клетки.
В глазах Ханако плескалось уныние, когда наблюдала за тем, как угасал Атсуши. Она и рада помочь, только, в сердечных делах не была сильна. Никогда не любила и избегала влюблённости. Но всё же посоветовала действовать смелее.
Второй раз, заявить о чувствах в серьёз, он попытался через месяц. Атсуши позвал Акико вечером на фестиваль бумажных фонариков, проходивший в том году осенью. Они гуляли по светло-огненным аллеям, играли в догонялки, собирали букеты из опавших листьев и дарили прохожим.
Купили два фонарика, написали на них по одному желанию, подожгли и запустили в небо:
— Что ты загадал?
— Возможно, я скажу глупость. Не смейся только. Я серьёзно.
Он наклонился к Акико, быстро поцеловав щёку.
— Ты мне нра…
Акико, закрыв глаза, прильнула к его губам, не дав закончить фразу. Оторвалась через пару секунд. Пискнула:
— Прости.
И убежала, попросив не идти за ней.
Но Атсуши не то, чтобы бежать, он даже двинуться не мог. Тело окаменело и медленно расщеплялось от ощущения чужих горячих губ на своих. Сердце замерло и налилось опасно-огненным цветом. Он прикоснулся к губам. Вкус вишнёвого поцелуя всё ещё горел алой меткой.
Могло ли это что-то значить или было очередной шуткой судьбы?
После той прогулки они не разговаривали целую неделю. Избегали взглядов, касаний, упоминаний. Даже в школе вели себя отстранённо, что сразу же заметили одноклассники. Атсуши и Акико никогда не ссорились и всегда находились вместе.
Атсуши первым сдался в игре в молчанку. Поймал Акико после дополнительных по математике, отвёл в сторону заднего двора и спросил, что между ними происходит. Почему Акико объявила холодную войну.
И в ответ услышал то, во что бы никогда в жизни не поверил:
— Ты тоже мне нравишься, Ито Атсуши.
Как же много хотелось у неё спросить: как давно влюблена; что успела сделать за неделю; досмотрела ли «Ходячий замок» — но потом, когда кончики ушей перестанут пылать от смущения. Он сказал, что хочет проводить её до дома, но молчал всю дорогу.
Остановившись у порога, Атсуши всё же задал один вопрос:
— Ты будешь со мной встречаться?
Акико медлила с ответом. Жевала губы, отводила взгляд в сторону, закручивала на пальце пряди волос. Мялась, чего-то боялась.
— А ты поцелуешь меня?
Атсуши бледнел от ожидания, а затем и вовсе подавился воздухом. Так и не понял было ли это согласием или вызовом. Под ногами зашуршали листья. Он торопливо взял её руку, аккуратно потянул на себя. Обнял. Просто, горячо и крепко. Поцелуй это слишком… большой шаг, на который он не мог решиться месяц.
Акико уткнулась носом в его шею, — ямочку между ключиц, — сжала в кулаках осеннее пальто и с облегчением выдохнула.
Он поднял её подбородок двумя замёрзшими пальцами, приблизился, едва дрожа, и прикоснулся к её губам своими. Мягко. Практически невесомо, чтобы не спугнуть. Сердце вздрогнуло, когда Акико сама подалась вперёд и ответила на поцелуй.
Мгновение равное вязкой вечности растворялось в нежных чувствах и середине ноября. Пахло морозной ночью, туманом и ненавязчивым ароматом сладкой вишни. Трепетало под подушечками пальцев. Горело и любило.
— Буду, — гордо, чётко и поглощающее.
Акико прижалась к его груди, тяжело дышала, почему-то вздрагивала. Пригласила в дом на чай. А когда время перевалило за полночь, предложила остаться на ночёвку, потому что мать работала в ночную смену. Атсуши согласился.
Ночь пролетела за нескончаемыми разговорами обо всём на свете. Казалось, они обсудили всё, что можно: от рецепта приготовления сашими до устройства огромных телескопов в лабораториях, от современных песен до старомодных театральных постановок. От бесконечного космоса до звёздных чувств. И молча, понимали, что не могут друг без друга. Что неделя слишком большая пропасть.
Пролетело ещё три года, за которые мало что изменилось. Они вдвоём окончили школу, переехали в Нагои и поступили в университет Чукё. Акико училась на факультете японского языка и литературы, Атсуши — медицинских наук. Он всё так же продолжал изучать и практиковать лечебную магию, применял знания, которым научила Ханако, и помогал людям. Много изучал.
В свои двадцать они с Акико подрабатывали и снимали маленькую комнатку, усердно учились, проводили каждый вечер вместе в окружении сухоцветов, ритуальных свечей и самодельных талисманов. Практически не ругались и думали взять кошечку из приюта.
Однажды вечером, перед Рождеством, Атсуши не вернулся. А ведь Ханако написала ему, что не нужно выходить из дома в тот день.
Он выбрался в зимнее предрождественское полнолуние из квартиры, взял с собой связку сухих трав, одну тонкую свечку, спички, оберег от злых духов и тупой кинжал. Ночь обещала пройти волшебно и благословила на работу. Атсуши выбрал местечко в парке неподалёку и провёл ритуал по книге. Всё прошло так, как и должно: спокойно с предвкушением будущего праздника и счастливого начала нового года.
По возвращению Атсуши напоролся на шайку мутных типов, которые остановили его, выворачивали карманы и грубо требовали денег. Он попытался отбиваться и бежать — ему переломали ноги и из кровожадного веселья изрезали одежу и плоть. Засадили нож в брюхо и ковырялись в печёнке. Тушили окурки сигарет об окровавленные щёки, смеялись. Напоследок выбили глаз, когда поняли, что с него нечего взять и выкинули полумёртвое изуродованное тело в лесу за городом.
***
Чудо. Январь, 2009 г.
Атсуши с огромным трудом открыл глаза. Голова буквально распадалась на атомы, в висках отбивался ритм типичных рок-песен, взгляд отказывался фокусироваться. Запахло шерстью, огнём и сухим сеном. Теплом. Он постарался пошевелить рукой. Та поддалась, он сжал пальцы в кулак и попробовал выбраться из постели. Но столкнулся со страшной болью во всём теле и рухнул на соломенную подушку.
Рядом послышалось шуршание. И над ним нависла тень белоснежного волка с красным символом божества на лбу. Атсуши сразу понял, кто перед ним. Величественный Оками — мифическое существо из магических книг. Это всё казалось, как минимум сном, как максимум предсмертными бреднями.
Атсуши точно помнил, что умирал в лесу и не понимал, что делал здесь. А ещё он не помнил ни одной строчки о том, что Оками является психопомпом — духом-проводником, облегчающим смерть. Знал лишь то, что божественные волки помогали людям спасать их поля и дома от стихийных бедствий, заблудившимся душам найти выход, понимали человеческую речь, защищали свою территорию — горы и леса.
— Ты слышишь меня? — Оками чуть наклонил морду в бок и вильнул пушистым хвостом.
— Слышу. Спасибо, что спас меня. Буду должен.
— Не боишься меня, странное дитя?
— Какой смысл бояться своего спасителя. Почему ты это сделал?
— Ты заслуживал жизни. Как и он, — волк отвернул морду.
— О чём ты?
Сейчас Атсуши мог лучше рассмотреть место, в котором находился. Это огромная нора: с потолка свисали корни деревьев, здесь полно камней, разбросанных по углам; в центре горел священный огонь.
— Слушай внимательно, Ито Атсуши, — его тон не предвещал ничего хорошего, — Твои раны были слишком глубоки. Тело погибло там, где я тебя нашёл. Душа отчаянно молила спасти тебя.
Была заключена сделка между душой и богом. А тело осталось лежать в кровавом сугробе, потому что его невозможно восстановить. Атсуши с ужасом понимал, что больше не принадлежит себе. Вернее, его тело.
— Яно Мацуо тоже молил о спасении каждый день, пока жил. Его душа покинула тело, когда ты умер. Тело же осталось жить. Таким был наш уговор.
Атсуши взглянул на свои руки. Его мозолистые, неаккуратно исполосованные в юношестве ладони стали гладкими, а пальцы — длиннее. Исчезли родинки на предплечьях и голенях. Изменилась форма носа — появилась маленькая горбинка. На глаза не спадала чёлка, волосы почернели и спускались до плеч.
На дне зрачков застыло смятение и пылало божественное пламя.
— Твоя душа переродилась в его теле. Вы связаны договором, нарушив который, умрёте вдвоём.
Кто же он теперь? Душа Атсуши в чужом теле бушевала, искала ро