Неожиданно самым разговорчивым и дружелюбным оказался Герман. Он дал нам спальные мешки и показал общую спальню в помещении без окон. Предупредил: ночью держаться вместе, поскольку стены постоянно двигаются и помещения изменяются, то исчезая, то расширяясь. Экскурсию по жилищу и наше обустройство мужчина поручил Зинаиде Михайловне. А Варюша, по-детски любопытная и дружелюбная, пошла знакомиться с ребятами, игнорируя их вновь хмурые и неприветливые лица.
В первую очередь мы помылись, пусть и холодной водой: из-за кислого молока от меня и Варюши неприятно пахло.
Здесь готовили пищу на походных спиртовках. Выходило довольно неплохо, был даже кофе, хоть и растворимый. От тёплой пищи потянуло в сон. Засыпая, крепко прижимая Варьку к себе, заметила необычный прибор на запястье Германа и то, что подле двери бодрствовал один из ребят.
На кошек общие приказы и правила не распространялись, но мы с дочкой присматривали за ними.
Утром кормили овсяной кашей и чаем с черствым печеньем. Готовила Зинаида Михайловна, сразу поинтересовавшись, есть ли у меня припасы. Консервам обрадовалась. Водой-то они запаслись, разместив бутылки и канистры в спальне.
Герман после завтрака провёл подробный инструктаж: в одиночку — никуда. Ибо здесь заблудиться — раз плюнуть. Затем нас разделили на группы: для обхода жилых помещений, для наблюдения из окон на лестничной площадке. Ребята хмурились, но не спорили, уходя на обход территории, а нас с Зинаидой Михайловной поставили на дежурство ночью и днём наблюдать за улицей.
Смотреть в окно с лестничной площадки жутко: от белизны болели глаза. А дочка хотела играть, и угомонить её не получалось, пока Зинаида Михайловна не предложила Варе порисовать да посмотреть книжку с картинками, которую вытащила из своих вещей, — и неожиданно так расплакалась, что и мне горько стало.
— Ну, что вы, не надо так…
Подошла и обняла её. Даже Варя рядом встала, за руку женщину взяла и тихонько сказала:
— Тётенька Зина, не плачь…
Та шмыгнула носом, через силу улыбнулась, ласково посмотрев на Варю, и, погладив её по голове, рассказала, как поехала за продуктами, оставив беременную дочку дома, и теперь знать не знает, жива ли она…
— Знаю, глупо надеяться, но так хочется верить.
Она утёрла слёзы. А я взяла и с юмором рассказала про свою никогда не унывающую свекровь. Настроение нам обеим подняла. Сказала ещё, что сдаваться нельзя. Мы ведь не знаем, что в мире происходит. Может, проблему, какой бы она страшной ни была, решили и идут нам на помощь?..
— Оптимистка ты, однако, Лена. Но убедила, — хмыкнула женщина.
Так и стояли у окна, делясь только хорошими воспоминаниями. Варя на полу цветными ручками рисовала дремлющих рядом кошаков да солнце, большое и ярко-жёлтое.
Всё хорошо поначалу и даже спокойно. Обыденный день, чередование дежурств, и на миг можно притвориться, что за окном зима, а мы здесь в вынужденном заточении. Тревожило только всё возрастающее беспокойство на лице Германа, его загадочная оглядка на крохотный наручный прибор и то, что продуктов мало. На воде-то долго не выстоять.
Варвара успела подружиться с ребятами, хихикала с ними, играла в прятки, не покидая безопасных мест. Кошки поначалу разбрелись, изучая территорию, но вскоре вернулись, инстинктивно держась ближе к людям.
От дочки я узнала, что у дядечки военного волшебный датчик, который приведёт нам помощь. А Зинаида Михайловна намекнула на некий секретный план, сказав, что Герман просил продержаться всего две недели. По её честному взгляду я поняла, что женщине большее неизвестно — она не из тех, кто задаёт вопросы. Я же, когда урезали рацион, когда Варя и голодные кошки привычно просили есть, а наши консервы и запасы еды закончились, подошла к Герману и потребовала объяснений. Он отложил в сторону тарелку с жидкой овсянкой, встал, возвышаясь надо мной горой.
— Послушайте, Елена Витальевна… — Показал на руке приборчик в форме пирамидки, с зелёной точкой в центре и кнопками сбоку. — Это маячок. Он работает — значит, с руководством всё в порядке. Значит, нас найдут. Сигнал бедствия активирован в начале события. Не паникуйте, осталось продержаться несколько дней.
В голосе Германа спокойствие, в глазах — убеждённость.
— Хорошо! — выдохнула я.
А он неожиданно дал добро на моё участие в завтрашней разведке и сухо улыбнулся одними губами.
За Варварой и кошками обещала присмотреть Зинаида Михайловна, назначенная как всегда на дежурство у окна, почти до середины заметённое псевдо-снегом.
… Впереди шагал Герман, за ним паренёк с фиолетовыми прядками в модно стриженных волосах. Петя. Второго, с зелёными прядками, звали Женя. Он проверял ближайшие комнаты. Я плелась в хвосте с сумкой в руках и нещадно чадящей свечой.
— Ты только не паникуй, если не по себе станет. Здесь с каждым днём всё слегка по-другому, — шепнул мне Петя.
На третьем этаже в стене оказалась дыра, из неё привычно светлело. Резко пахло аммиаком, на стенах местами проглядывали трещины, а на полу потрескивали редкие белые шарики.
Интересно, откуда они взялись? Шагая по бесконечному коридору, увидела: шарики сыплются из решётки вентиляции и падают ровно один на другой, образуя крохотную белую горку. Поёжилась.
Мороз пробирал по коже от пустых, будто бы вытравленных стерильным белым цветом помещений. Петя чертил что-то на самодельной карте, за следующим поворотом оказалась ещё одна дыра, и стало уже интереснее. Любопытство вытеснило страх. Ведь одно дело, когда рассказывают, а тут всё видишь воочию.
Мы попали в многоквартирный дом, сверкающий от белого цвета: «иней» на полу, на ступеньках и стенах — такой же скользкий при соприкосновении. Только вот двери всех квартир оказались заперты, а в те, куда удавалось войти… лучше бы мы не заходили.
Белые стены, с крошевом сползших до пола обоев, точно набухли разогретым пластилином, а в них застыли недосформированные человеческие лица. И — будто наблюдают, безглазые, стоит отвернуться.
Увы, мы ничего не нашли: ни банки консервов, ни заплесневелого хлеба. Вода из кранов не шла, лишь жутко клокотало в трубах нечто.
Вернулись, когда у Германа лампочка-глаз на приборчике стала мигать, наливаясь красным, что недопустимо. Петя на карте отметил новые дорожные разветвления и, видимо, пустые квартиры… Как же устали ноги, как же хотелось есть! Но получили только ложку каши, а ещё кипячёную воду или чай без сахара — хм, сколько захочешь. Я поделилась своей порцией с кошками, не могла смотреть в укоряющие глаза животных.
Зинаида Михайловна легла пораньше, сказав, что чувствует себя нехорошо. Варюша щебетала и показывала рисунки — как свои, так и Женьки, такие же корявые, только мрачные, в чёрно-белом цвете.
Дочка рассказывала, как провела день, и меня спрашивала, куда ходили, но я отмалчивалась. Тогда Варечка и оговорилась про разбитое стекло, про подвижный снежок на полу и про зашипевших кошек. Тут же пальчиками коснулась рта, виновато опустила глаза, умоляя не ругать её за то, что рассказала чужой секрет. Секрет тёти Зины, кого же еще. Сердце кольнуло тревогой. Я со вздохом прижала родную к себе крепко-крепко, поцеловала в лоб и, пообещав не ругать, запела колыбельную. Дочка заснула, а мне не спалось — не давала покоя растущая тревога. И кошки вели себя странно: фыркали, принюхивались и шипели.
На дежурство вместо ребят я напросилась сама: спать не могла.
Я мерила шагами коридор, когда подбежали кошки и, глянув в глаза пронизывающим, ошалелым взором, мявкнули и пулей рванули в темноту.
Резкое шипение уложило на колени: от этого звука заныли кости, в ушах точно работал бур, но я ползла, что-то кричала. Все мысли только о дочери. Помню, как невыносимо бело оказалось в спальне. Как жужжали, корёжась, стены. Как переливался свет, гипнотизируя.
Лицо Зинаиды Михайловы покрылось чем-то вроде белой коросты, и голова стала похожа на огромное осиное гнездо. Она, явно ничего не видя, расставив руки в стороны, покачиваясь, направлялась к стене.
Булькающий звук, хрип и низкое дребезжание, похожее на злобный смех. Я схватила дрожащую Варю, леденея от ужаса.
Возня. Шум. Чьи-то крики, чьи-то руки. Женщина шагнула в стену, и её с жадностью поглотили.
Женька пытался оттащить женщину, но его руки мгновенно втянуло в стену… Сотни улыбающихся лиц со стены смотрели пустыми глазами. Я ахнула: среди них был мой Лёшка! И завопила…
Но и сбоку продолжали кричать от ужаса и боли. Петька-то подоспел на помощь другу. Но что он мог сделать? А Женька орал и уходил в стену.
Герман кричал бежать и заблокировал входную дверь спальни шкафчиком для одежды. Помню, как пол раскалился, став магниево-белым, помню, как побежала к двери, прижимая к груди дочку, шепча: «Только не смотри, милая, не смотри!» Лёшку она не должна видеть!!
По щекам слёзы, жаркие, в груди сбитое дыхание. Видела лишь спину Германа. Бесконечный коридор, такой спасительно тёмный; где-то впереди отчётливо шипели кошки. И я всё бегу, пока не падаю, от грохота, скрежета, крошащего зубы и кости. Варюша кричит…
… Пришла в себя, чихая, отпихивая в сторону кошку, напуганную, покрытую побелкой и пылью. Это её хвост юркнул у меня под носом. Варюша настойчиво пытается её поймать, зовя Муркой, но кошка упирается.
В углу лестничной площадки сидит Петя, с зажженной спичкой в руках и ухмыляется. Шея и лицо мальчишки, даже в тусклом освещении, в синяках. На ноге явно рваная рана с торчащим из неё осколком стекла. Отрешённый взгляд в никуда. Но рядом маленькая канистра с водой, обнимаемая второй рукой Пети, точно сокровище. На коленях — раскрытая коробка со спичками.
В голове звон. Во рту сгусток крови, и десну дёргает от выпавшего зуба. Варя гладит кошку Мурку. Я вытаскиваю осколок из раны мальчишки, а он всё так же жутко улыбается, без единого хрипа и стона. Промыв, перевязываю рану, используя его же длинную футболку. От вида крови подташнивает, но больше пугает отсутствие антибиотиков. Жадно пью воду, наливаю в крышечку на пару глотков Варе. Это только, кажется, что канистра большая и воды хватит надолго. Уж лучше обезопасить себя и расходовать воду экономно.