— Худой… Глаза желтые. Лицо словно топором вырублено, — пояснил он, заикаясь от страха.
Князь кивнул, сразу поняв, что речь идет о Бакланове.
— А второй?
— Рука у него была перевязана. А лица не запомнил, ваше сиятельство… Уж не обессудьте.
— Ладно, ступай.
На кладбище Репнин долго стоял возле могилы немца, невольно думая о том, что злополучная шкатулка Александра Павловича вряд ли стоила жизни этого честного, умного, смелого человека.
Князю пришлось на неделю задержаться в имении, чтобы привести в порядок дела. Всё валилось из рук. Образ герра Гауза незримо витал рядом с ним. В конце концов, он вызвал старосту, мужика грамотного и хозяйственного, и, передав ему управление поместьем, выехал в Петербург.
Казалось, дурные вести гнались за ним по пятам. На первой же почтовой станции он узнал о том, что император Александр Павлович скоропостижно почил в бозе.
— Почил? — удивленно переспросил князь станционного смотрителя. — То есть вы хотите сказать, что государь скончался?
— Упаси Бог мне этого хотеть, ваша светлость, — испугался смотритель и почтительно протянул ему слегка помятый листок «Петербургского вестника» с траурной каймой. — Вот, взгляните сами. Заболел государь наш батюшка да и помер.
Репнин пробежал глазами скорбное сообщение. Государь скончался от простуды на руках безутешной императрицы…
«Насчет простуды — вранье», — думал Репнин, читая.
В глубине души он смутно предчувствовал, что после его отъезда в Таганроге должно случиться что-то недоброе. Почему Александр Павлович, который всегда нуждался в помощи своего преданного адъютанта, вдруг решительно удалил его от себя? Только по одной причине: он задумал покончить с собой. Скорей всего, государь отравил себя ядом. Но, может быть, Дибич прав? Кто на самом деле умер? Император или его двойник?
А может быть… это было не самоубийство, а убийство?
— Жаль государя, — осмелев, продолжал болтать смотритель. — Вы не поверите, ваше сиятельство, но ровно десять лет назад по пути в Москву он остановился именно здесь, на этой самой станции! Вон, извольте взглянуть, в рамочке — золотой империал, лично мне пожалованный его императорским величеством… Большой любитель путешествий был покойник император, царствие ему небесное. Эх… Неисповедимы пути Господни! Всю жизнь провел в дороге, а умер в Таганроге…
Вернувшись в столицу, Репнин, не заезжая домой, посетил Александро-Невскую лавру, где его принял митрополит Серафим. Священнослужитель был учтив, но немногословен, только скорбно вздыхал и без конца перечислял многочисленные заслуги и добродетели покойного императора. Устав от дипломатичных намеков и недомолвок, князь напрямую спросил его, не кажется ли ему странным, что человек цветущего возраста, который, к тому же, никогда не жаловался на свое здоровье, вдруг скоропостижно скончался без всякой видимой на то причины?
Глаза владыки Серафима затуманились.
— Такова воля Создателя нашего. Бог забирает лучших… — помолчав, он слегка прищурился и добавил не без иронии: — Сей вопрос надобно задать вам, князь! Не вы ли сами сопровождали его величество в Таганрог?
Репнин ответил не сразу.
— Ваше святейшество! Должен признаться, что государь вел себя в Таганроге довольно странно. Порою он впадал в забывчивость или совершал не свойственные ему поступки. Но особенно меня удивило то, что он внезапно удалил меня от своей особы. Теперь я испытываю невольное чувство вины. Возможно, я смог бы уберечь его от…
Серафим жестом прервал его.
— Полно, князь! Таков был Промысел Божий. Есть вещи, кои лучше не обсуждать вслух, особенно если они не касаются вас лично.
— Смерть государя касается всех нас, ваше святейшество.
Преподобный отец долго молчал, склонив голову, потом тихо спросил:
— В каком состоянии пребывал Александр Павлович в тот день, когда вы покинули его? Вы не заметили у него признаков недомогания?
— Никак нет. Государь выглядел вполне здоровым.
Едва уловимая тень пробежала по лицу владыки и исчезла. Он встал и осенил своего собеседника крестным знамением.
— Рад был встретиться с вами, князь. К сожалению, не могу уделить вам столько времени, сколько хотел бы. Молитесь об усопшем государе. Знаю, что он искренне любил вас.
Когда Репнин ушел, митрополит с минуту постоял неподвижно, прислушиваясь к звуку удаляющихся шагов. Потом подошел к стеллажу с духовными книгами и нажал на корешок третьего с краю фолианта. Стеллаж дрогнул и, скрипя пружинами, повернулся. Из открывшегося проема в комнату шагнул бородатый инок в грубом рубище.
— У вас весьма уютная келья, преподобный отец.
— Ваше величество! Князь Репнин догадывается о том, что в Таганроге был ваш двойник…
— Какое это теперь имеет значение? — перебил его старец. — Я опасался только несчастного лицедея, которому выпало играть роль не по рангу.
— Он исполнил ее превосходно, ваше величество. Но это была его последняя роль.
— А моя только начинается. Стены монастыря стали мне тесны, и я готов отправиться в путь.
— Вы собираетесь уйти один, государь? Или, может быть, хотите, чтобы кто-то из преданных вам людей сопровождал вас? Думаю, что князю Репнину вы вполне можете довериться. Он умен, храбр, безупречно честен… Думаю, на него можно положиться.
— Вы правы, но… свою чашу я должен испить один. До дна… Не тревожьтесь, отец Серафим, я ухожу с легкой душой и налегке: не возьму с собой ничего, кроме рубища, которое на мне. Жалею только об одном — что не успел по достоинству отблагодарить своего адъютанта.
— За что, ваше величество?
Странная усмешка вдруг искривила губы старца.
— Во время наводнения он уступил мне место в спасательной шлюпке.
Митрополит вздрогнул и отшатнулся.
— Я, кажется, ослышался, ваше величество…
Старец продолжал улыбаться, явно забавляясь смятением своего собеседника.
— Меня зовут Федором Кузьмичом, преподобный отец!
Увидев Печерского, Сандра приветственно приподняла бокал.
— Какой приятный сюрприз! Чем обязана, князь?
Володя не успел ответить. Актриса вдруг пошатнулась и судорожно ухватилась за перила лестницы. Бокал, выпав из ее руки, разбился, и густое красное вино, словно кровь, потекло вниз по ступеням. Горничная ахнула и бросилась на помощь госпоже, но Володя оказался проворнее. Взбежав по лестнице, он поднял актрису на руки. Подоспевшая девушка распахнула перед ним дверь гостиной.
— Сюда извольте, ваше сиятельство!
Володя опустил бесчувственную Сандру на широкий итальянский диван, и горничная принялась обмахивать ее веером.
— Может быть, послать за лекарем? — спросил Печерский.
Горничная развела руками.
— А чем он поможет? Госпожа пьяна, только и всего.
Казалось, Сандра только и ждала этих слов, чтобы прийти в себя. Ну и досталось же молодой служанке! Большинство выражений, на которые не скупилась знаменитая актриса, Володе приходилось слышать только в казармах. Когда грязный словесный поток иссяк, Сандра приказала горничной выйти вон и стала жаловаться Печерскому на свою судьбу. Бакланов подло обманул ее: дарственная на дом оказалась фальшивой. Спектакли с ее участием отменены, режиссер заявил, что роли героинь уже давно не соответствуют ее возрасту. Что он понимает в искусстве, этот бездарный чиновник?
Володя молча слушал многословные излияния пьяной женщины в мятом пеньюаре. Нет, видно, зря он пришел сегодня. Ничего путного она ему не скажет. Перехватив его разочарованный и даже брезгливый взгляд, Сандра подняла соскользнувший на пол муслиновый шарф и набросила на плечи. И вдруг словно молнией пронзило Володю! Он встал и решительно прервал монолог актрисы.
— Погодите, сударыня… Откуда у вас этот шарф?
Сандра испуганно заморгала.
— Почему вы спрашиваете, князь?
— Да потому, что это шарф моей покойной сестры!
Актриса мгновенно протрезвела и сбросила с плеч розовую прозрачную ткань, словно та обожгла ее.
— Вы ошибаетесь… Этого не может быть!
Подхватив шарф, Володя стал перебирать его и, найдя возле каймы две крошечные вышитые буковки, показал Сандре.
— Извольте взглянуть на монограмму, сударыня: «НП» — Натали Печерская!
Машинально взяв воздушную ткань дрожащими руками, Сандра попыталась разглядеть монограмму, но слезы застилали ей глаза. Печерский не сводил с нее пристального взгляда.
— Как попал к вам шарф Натали?!
Сандра вздрогнула и отвернулась. Потом, после долгого молчания, произнесла едва слышно:
— Поверьте, князь, я тут ни при чем. Это всё он, этот ужасный человек…
— Кто — он?
— Бакланов, — с трудом выдавила она из себя.
Володя, подвинув стул, сел напротив.
— Расскажите мне всё по порядку. Всю правду.
Она судорожно вздохнула.
— Бывает такая правда, что лучше ее не знать. От нее вам станет еще тяжелее, князь.
Печерский покачал головой.
— Как бы ни был ужасен ваш рассказ, мне необходимо его выслушать. Я должен знать, как погибла моя сестра.
Сандра отрешенно взглянула на него и тут же потупила взор. Некоторое время она молчала, словно борясь с собой, потом тихо промолвила:
— Ваша сестра жива.
Печерский отшатнулся от нее.
— Сударыня, это жестоко! Вы слишком много пили сегодня.
— Да полно! Вы еще не видели меня пьяной. Я знаю, что говорю.
И она рассказала Володе, как год назад во время бури Бакланов подобрал на мостовой Натали, лежавшую без чувств возле обломков разбившейся кареты, и привез в этот дом. А потом надругался над ней…
— Он вернулся ко мне в гостиную и с гордостью похвалялся своей победой. Потом послал меня узнать, в каком состоянии находится княжна. Я отправилась к ней, открыла дверь и обомлела от ужаса. Натали стояла на краю карниза и смотрела вниз, на разлившееся вокруг море. Во время наводнения вода поднялась до второго этажа. Не помня себя от ужаса, я схватила княжну за руку и стащила на пол. Она билась в рыданиях и проклинала меня за то, что я не дала ей умереть. Не помню, как мне удалось заставить ее замолчать и объяснить, что Бакланов не стоит ее смерти. Когда она немного успокоилась, я отвела ее на мансарду и попросила подождать. А сама вернулась к Бакланову и сказала, что княжна утопилась. Он не н