Он снова потянулся за свечой, сейчас это было легче, когда у него на руках лежало тело мертвой женщины. Потом понес ее туда, где ждал священник.
Рана отца Фериньи была не столь ужасной, как у волчицы, но тоже могла оказаться смертельной. Пуля поразила его рядом с плечом. Размозжила лопатку и задела легкое, которое медленно наполнялось кровью. Священнику было тяжело дышать, но он тоже хотел передать послание, и ему некогда было выслушивать мнение Анатоля об их спасительнице. Фериньи держался очень собранно, словно мысли о мученичестве позволили ему мобилизовать внутренние ресурсы.
— Книга, — еле слышно проронил он. — Она спрятана под полом на чердаке… дом тринадцать на рю Маркассен. Заберите ее, если сможете, и отправьте в Лондонский дом моего Ордена. Уил-стрит, в Бромли-бай-Боу…
Анатоль не устоял перед искушением сказать: — Почему вы говорите это мне? Разве я не одержим Дьяволом?
Фериньи даже не попытался улыбнуться. — Вы попросили ведьму освободить меня, — слабо произнес он. — Вот так я ее и использую, эту свободу. Члены лондонского кружка знают Дэвида Лидиарда, они могут подсказать вам, как его найти.
Имя Лидиарда отпечаталось в сознании Анатоля сильнее, чем остальное. Отчего-то сам факт того, что священник знал его имя, как знала и ведьма, не удивил его ни капли. «Мне что, действительно нужно разыскать этого человека? — подумал Анатоль с иронией. — Судьба назначила нам встречу в Конце Света — разве могу я избежать ее?»
Но вслух он произнес: — Сделаю все, что смогу. «Ради вас, — добавил он про себя, — ради существа, которое я держал на руках, ради англичанина, посетившего мой сон, ради Орлеанской Девы и, пожалуй, ради таинственной ведьмы. Если я должен стать частью этой безумной игры, я сумею играть достойно. Если это реально — а разве теперь я могу хоть немного в том сомневаться? — значит, в мире нет более достойной игры».
Внезапно свеча погасла, оставив его в полной темноте.
Интерлюдия перваяЗолотой век дурака
После этого я взглянул и вот, отворилась дверь в небеса: и первый голос, который я услыхал, был словно трубный глас, и изрек он:
«Иди же сюда, и явлю тебе то, что грядет».
Золотой Век находился в своей финальной фазе вялого умирания, когда Махалалел решил взять на себя задачу обучения любимых сыновей так же, как и обычных людей, по образу и подобию коих они были созданы. С этой целью он привел их на вершину холма, откуда они могли наблюдать небольшое побоище, в котором компания людей, собранных с ферм и деревень, пыталась, хотя и безуспешно, остановить жестокое наступление на их землю племени кочевников-мародеров.
В конце небольшого побоища человек тридцать пять-сорок лежали мертвыми, рядом с ними — дюжина лошадей. Почти всех вначале пронзили копья или стрелы, но многие из защитников беспомощно лежали и истекали кровью, пока битва шла своим ходом, ожидая, пока противники соберутся прикончить их ударом сабли.
— Вот начало войны, которая протянется долго, хотя, в сущности, в ней уже определились победители и побежденные, — объяснял Махалалел. — Поражение в этой битве тех, кому принадлежит земля, оставляет всю долину на милость завоевателей, которые вполне насладятся победой, присвоив то, что осталось от побежденных. Те, кто остался в живых, будут убиты, их жены — захвачены в плен, изнасилованы и тоже убиты — либо обращены в рабство.
Однако, со временем кочевники присоединятся к своим голодным ордам, выйдут в поход на соседние области. Тогда те, кого изгнали отсюда, вернутся и начнут отстраивать заново свои дома, засеивать поля. Тяжелым трудом они постепенно вернут былое благосостояние и удержат его, пока не нагрянут новые завоеватели.
В этом всегда наблюдается определенная периодичность, ибо два образа жизни, столкнувшиеся ныне, постоянно противопоставлены друг другу. Всегда будут те, кто растит урожай и обрабатывает землю для своих нужд, и всегда будут скотоводы-кочевники, перегоняющие своих животных с места на место в поисках пастбищ. Их натура заставляет земледельцев заниматься накоплением добра и защищать его от тех, кто вторгнется на их землю, не жалея сил. А в природе скотоводов — скитаться, нигде не пуская корней, быть хищниками и грабить чужое добро. Такое разделение среди людей существовало всегда, и каждый человек наследует тот или иной образ жизни.
Со временем сборщики урожая построят города, возведут стены, в то время как скотоводы превратятся в искателей приключений и завоевателей, против которых ни одни стены не выстоят вечно. По мере того, как будет расти количество людей, а их рабочая сила будет объединяться во все более крупные компании, города, в которых они обитают, станут тоже увеличиваться, защитные стены — становиться выше и прочнее, а разрушительные силы, направленные против них — амбициознее и мощнее. Таким образом, цикл повторений станет шире и изощреннее. С каждым новым поворотом великого колеса защитные сооружения будет все труднее преодолеть, но и силам разрушения будет все сложнее противостоять.
Вот и вся будущая история человеческой расы в зародыше. Я назвал процесс нарастания, который заставляет весь цикл развиваться по спирали, прогрессом. Его первичные продукты — доспехи и оружие, но есть и ряд интересных побочных продуктов. И лучшие из них, в моем понимании — любопытство, знание и научный метод. Увы, у этих побочных продуктов есть свои побочные продукты, бесполезные фантомы воображения: представления, вера и догматизм. Благодаря этим усложнениям путь прогресса никогда не будет гладким, и человеческая мудрость всегда будет нетвердо стоять на ногах, устремляясь в неведомое.
Махалалел в то время сохранял видимость человеческого обличья, чтобы можно было спокойно общаться с любимыми сыновьями лицом к лицу, но его красивое человеческое лицо было всего лишь маской, скрывающей его истинную природу. Он не снисходил до того, чтобы открыть причину его особого интереса к человечеству или значение урока, который он так стремился преподать существам, коих собрался заселить среди людей.
Один из двоих учеников на холме был волком, прежде чем его обличье было изменено на человеческое, второго сотворили из вязкой серой глины. Ни один из них не знал, в каком обличье пребывал Махалалел, пока не сделался человеком и не взял себе имя; у каждого было свое мнение на этот счет.
Белорус, бывший прежде волком, представлял себе, что прежде их творец был резервуаром грубой архетипической материи, из которой могла появиться любая форма. Глиняный Монстр, знавший, что его острый ум и самосознание являются слепком с изначальной матрицы создателя, представлял настоящего Махалалела безбрежной душой, существующей помимо материального мира, за его пределами, и душа эта могла проявиться на земле в виде бесконечно сияющего света.
Пока они спускались с холма, чтобы осмотреть печальную картину, которую представляло собой поле битвы, вышло так, что Пелорус и Глиняный Монстр начали спорить на эту тему, и Пелорус попросил Махалалела рассудить их.
В ответ на эту просьбу Махалалел сказал: — Все существа суть пленники собственных ощущений, получаемых из скудных познаний о мире, в котором они живут. Никто из творений не может постичь реальную природу своего Творца. Пожалуй, это никогда никому не удастся, но, как знать, в какую сторону повернет прогресс в русле непрерывного цикла изменений? До той поры, пока силы разрушения не возрастут настолько, чтобы уничтожить великое колесо и нарушить возрастающую спираль, остается вероятность того, что любопытство, познание и научный метод выявят реальную историю мира, истинную природу вселенной и скрытое сходство разумов, проходящих эволюцию.
— Но что они увидят? — спросил Пелорус, неудовлетворенный ответом. — Если существа, похожие… на нас, узнают, что мы — их Творцы, что увидят они и что увидим мы?
— Не могу тебе сказать, — отвечал Махалалел. — Ибо я и сам этого не знаю. У Творцов тоже нет возможности увидеть себя со стороны. Только человекоподобные существа с человекоподобными телами и ощущениями могут стать зеркалами для изучения собственной внешности. Да и то, они могут видеть лишь собственные лица — но не души. Если Творцы сумеют посмотреть на себя в зеркало, то не увидят ничего, кроме масок. Свою настоящую субстанцию они не способны увидеть — так же, как и свои души. За этой маской не видно лица.
— Если мы никогда не сможем увидеть тебя, как же мы можем надеяться понять тебя? — горько проронил Глиняный Монстр.
— Этого я тоже сказать не могу, — отвечал Махалалел, и в голосе его прозвучала печаль. — Я могу лишь предложить вам проявлять интерес к самим себе в свете человеческого прогресса. Если какой-либо Творец и был ответственен за эту причуду, давшую начало процессу превращения волосатых обезьян в людей, трюк оказался достаточно ловким. Вы можете стать свидетелями этого процесса в развитии и, возможно, в один из дней поймете, кто мы такие и что собой представляем.
— Судя по сегодняшнему дню, — заметил Пелорус, разглядывая окровавленные и разрубленные на куски тела, валявшиеся в грязи, — этот процесс будет развиваться и совершенствоваться еще очень долго.
— Вот уж чего у меня в изобилии, так это времени, — ответил Махалалел. — Это дар, коим я наградил вас обоих в равной мере.
— Будем надеяться, что время не покажется нам слишком скучным, — заметил Глиняный монстр. — Если Пелорус прав, это окажется не даром, а тяжелой ношей.
— Такую ношу они согласятся нести с радостью, — заметил Махалалел, указывая на один из лежавших на поле трупов. — Если будете проявлять слишком большое нетерпение, вам придется сглаживать пути прогресса для смертных существ, а кроме того, прилагать все усилия для того, чтобы человеческая мудрость развивалась по спирали.
— Это предложение или приказ? — кисло спросил Глиняный Монстр.
— Необходимость, — ответил ангел.