– Извини, пришлось ждать поезда в метро целую вечность, – сказал Джордж, запыхавшись.
– Ничего страшного. Я готова подождать.
Он чмокнул ее. Чмок быстро перерос в долгий поцелуй, от которого у нее на несколько секунд перехватило дыхание.
– «Готова подождать» – это вежливый намек на «ты сильно опоздал»? – саркастически поинтересовался он.
– Именно так, – согласилась Виктория, и оба рассмеялись.
Они заказали сырой кибби[36] и мини-сфихи[37] с разными начинками, чтобы обмениваться ими во время разговора.
– А почему тебя назвали Джорджем?
– Это имя греческого происхождения[38]. Моя бабушка по отцу бежала сюда, спасаясь от войны, – объяснил он. – Джордж означает «тот, кто обрабатывает землю». Не особо вдохновляющее имя…
– Оно тебе не идет. У тебя мягкие руки человека, который целыми днями что-то печатает; и еще эта шляпа…
– Ты меня анализируешь? – Джордж слегка улыбнулся. – Благодаря шляпе я чувствую себя моложе. Я лысею. Кризис среднего возраста, наверное.
– Среднего?
– Мне тридцать шесть. Еще четыре года пролетят незаметно.
Виктория удивилась. Они никогда не обсуждали эту тему, но она считала, что ему лет тридцать – максимум тридцать с небольшим. Тридцать шесть – это много.
– Тебя беспокоит наша разница в возрасте?
Это действительно вызывало беспокойство, но она сама не знала, почему. Виктория стала отнекиваться и добавила:
– Мой отец тоже старше моей матери. Когда они познакомились, ему было тридцать пять, а ей – двадцать три. До нее отец ни в кого не влюблялся.
Джордж вздохнул:
– Я тоже ни в кого не влюблялся.
– А как же та художница-англичанка?
– Это была всего лишь проба. – Он сделал неопределенный жест руками. – Я тоже ждал, Вик.
– Это вежливый намек на то, что я опоздала? – пошутила Виктория.
– Скажем так: ты появилась в нужное время…
Он накрыл ее руку своей и мягко сжал. Виктория секунду смотрела на него, а потом спросила:
– Твои родители, какими они были?
– Мои родители? – Джордж закашлялся, застигнутый врасплох. – Мама была суровой женщиной. Она родилась в деревне и вопреки желанию своих родителей поступила в университет в Белу-Оризонти. Она мечтала стать неврологом, а во время учебы познакомилась с отцом, который был очень близок со своей семьей. Он старший из пяти братьев и сестер и носил то же имя, что и мой дедушка. Угадай какое.
– Джордж?
Оба рассмеялись.
– У нас целое поколение Джорджей, – подтвердил он. – Отец изучал медицину и встретил маму в столовой. Она не сразу согласилась пойти с ним на свидание, но вскоре тоже влюбилась. Как и мы.
Виктория улыбнулась:
– И с тех пор они жили долго и счастливо?
– Да.
– И по-прежнему живут в Белу-Оризонти?
Джордж сглотнул ком в горле и опустил взгляд.
– Они умерли в две тысячи двенадцатом. Я тогда был в Европе. У матери обнаружили аневризму, и она умерла через три дня. Я вернулся, чтобы отец не оставался один, но все равно… он чувствовал себя одиноко. Они ведь всегда были неразлучны. Он не выдержал и через полгода тоже умер. Во сне. – Джордж вздохнул. – А твои родители? Какими были они?
Виктория мало что помнила о них. После стольких лет ее воображение пыталось заполнить пробелы в памяти, и она уже не отличала реальные воспоминания от вымысла.
– Папа был спокойным и молчаливым, увлеченным преподавательскими идеями. Не зря он решил открыть свою школу. А мама, наоборот, была экстравертом, темпераментной, вспыльчивой.
– Значит, ты совсем как она, – невозмутимо заметил Джордж.
Виктория закатила глаза:
– Мне кажется, они дополняли друг друга. Она все делала для него, а он – для нее.
– Ты не хотела бы выйти замуж? Завести детей?
Девушка пожала плечами:
– Не знаю.
Ей казалось, что Джордж должен стать хорошим отцом – из тех, кто готов для своих детей на все, ужасно их балует и бегает за ними. Но сама она не была уверена, что станет хорошей матерью. Виктория и не хотела быть ею, поэтому сочла за лучшее сменить тему.
Выйдя из ресторана, они выпили кофе в кондитерской на площади Сан-Сальвадор и направились к дому Джорджа, в район Глория. По пути парочка останавливалась то возле букинистической лавки, то у Республиканского музея; несколько минут они проболтали на скамейке у озера. Джордж предложил подняться к нему, но Виктория понимала, что подразумевалось под приглашением, и пока не была готова. Хотя и знала – этот шаг она хочет сделать именно с ним.
Виктория взяла такси до Лапы и вскоре приехала домой. Поднимаясь по лестнице, она спрашивала себя, что мешает ей зайти дальше в отношениях с Джорджем. Казалось, чего-то не хватает, но она не знала, чего. Как будто внутри образовалась пустота, а в груди звучал тихий сигнал тревоги, предупреждая: еще не время.
Повернув ключ и открыв замки, Виктория заметила у двери небольшую стопку бумаги на полу. Прислонилась к стене, наклонилась, чтобы лучше рассмотреть почерк, – и тут же почувствовала, как у нее пересохло в горле. Новые страницы из дневника Сантьяго.
16
Дневник Сантьяго
20 июля 1993 года, вторник
Из-за каникул я пока не могу встречаться с моей Рапунцель. Сижу дома целыми днями и бездельничаю. Сегодня ходил к Игору, пока папа работал. Там уже сидели двоюродный брат Игора Жеан и Габриэль. Кажется, Жеан играет в баскетбол, ну, или просто нацепил футболку команды – точно не знаю. Вначале он вроде не обращал на меня внимания и продолжал рассказывать о девушках, с которыми встречается. Их пятеро – две блондинки, одна брюнетка, одна черная и еще рыжая. Он сказал, что рыжая лучше всех в постели, и засмеялся. Я не понял, что здесь смешного, но тоже засмеялся. Потом он сказал, что в семнадцать переспать с кем-нибудь очень легко: все девушки на тебя вешаются. Мне очень хочется поскорее стать семнадцатилетним. Когда мама Игора ушла на работу, Жеан открыл рюкзак и показал нам баллончики с краской, которые принес. Он покупает краску для Игора и учит его всему: как ухаживать за девушками, цеплять их и все такое. Мы взяли баллончики и пошли на улицу, но не к площади, а в сторону Института коренных народов, где меньше людей. Там начали тренироваться на облупившейся стене возле скал на берегу моря. Жеан показал, как делать непрерывные линии. Он просто профессионал. У Игора нет никакого таланта к рисованию, а Габриэль рисует лучше всех нас, но, по-моему, занимается этим только из-за Игора. Когда я оглянулся, Жеан уже сидел на камне и закуривал, прикрывая рот рукой. Он сказал, что это «травка», выпустил дым в мою сторону и спросил, не хочу ли я попробовать. Я отказался, а Игор и Габриэль согласились. Они сидели на камне, болтали, смеялись и передавали «травку» по кругу. Я держался в стороне. Отец рассказывал мне, что, когда он был подростком, его друг умер из-за того, что курил «травку».
Ближе к вечеру мы отправились домой. Жеан забрался на припаркованную неподалеку красную «Корсу» и стал на ней прыгать. Машина так раскачивалась, что казалось, стекла вот-вот разобьются вдребезги, а колеса отвалятся. Игор тоже забрался наверх и начал раскрашивать крышу и стекла. Габриэль разукрасил одну дверцу, я – другую. Мы ржали, как будет прикольно, когда хозяин обнаружит свою красную машину совершенно черной. Под стеной Института коренных народов на тротуаре под картонками спал бомж в лохмотьях. Игор на цыпочках подкрался к нему, протянул руку и приставил баллончик с краской прямо к его носу. Потом нажал и залил ему лицо краской. Бомж сразу проснулся и заорал от ужаса. Мы убежали и смеялись всю дорогу до дома Игора. Его мама вернулась минут через пять после нас. Жеан подарил каждому из нас по баллончику с краской. Он классный. Я еще немного задержался у Игора. Когда мы слегка перекусили, спросил, не жалко ли ему того бомжа, которого он разукрасил. Игор ответил, что нет. Что нет бо́льшего унижения, чем если кому-то раскрасили лицо. И есть люди, которые заслуживают, чтобы их унижали.
26 июля 1993 года, понедельник
Первое, о чем я сегодня подумал, – до начала занятий всего неделя, а я только рад. И еще нужно вернуть видеокассеты, взятые напрокат на выходные. Вообще-то я должен был вернуть их в воскресенье, но Эрнесто классный и всегда разрешает приносить их в понедельник утром. Папа говорит, он хиппи. Я позавтракал, перемотал кассеты, отнес их в видеопрокат и немного поболтал с Эрнесто. В какой-то момент, не знаю почему, мне пришло в голову – он тоже наверняка дрочит. И мой папа тоже. Забавно думать, но все мы знаем: все дрочат, когда идут в ванную. Ну, может, и не все… Может, падре Эйтор не дрочит. Когда я вышел из видеопроката, увидел возле ресторана Рапунцель, но вокруг было полно народу, и она даже не посмотрела на меня – просто стояла и болтала. Она смеялась и выглядела такой же красивой, как тогда, когда мы были вместе. Я расстроился, потому что не мог поцеловать ее на глазах у всех. И в то же время был счастлив просто видеть ее хоть несколько минут. Осталась всего неделя. Одна неделя.
2 августа 1993 года, понедельник
Первый учебный день во втором семестре. Наконец-то! Сидеть дома, когда нечего делать, так скучно! В школе, по крайней мере, каждый день что-то происходит. Сегодня на перемене Игор достал из рюкзака номер «Плейбоя». На обложке красовалась симпатичная брюнетка – Пьера Раньери – с огромной грудью и гладкой попкой со следами от бикини. Игор тыкал в ее фото и объяснял, как устроено женское тело. Ему объяснил Жеан. Девчонки были в шоке и пообещали наябедничать учителю. Мы рассмеялись, потому что они, конечно, не посмеют. Игор достал из рюкзака еще один журнал – «Бразилия». Там люди занимались сексом в разных позах. Он показал нам, что куда вставлять, куда класть руку, и я попытался все запомнить. У парня в журнале был огромный член. Габриэль хотел одолжить у Игора журнал, но тот ответил, что хочет взять его с собой на английский. Там он встречается с девушкой, которая на два года старше его. Я говорил папе, что тоже хочу учить английс