Виктория на секунду прервала чтение, чтобы сделать последний глоток.
«В классе Виктория была замкнутой, тревожной и вспыльчивой. Она ни разу не появилась на встречах выпускников. Учебу оканчивала в школе для взрослых. Похоже, у нее никогда не было ни друзей, ни парней. Она всегда старалась оставаться невидимкой».
Алкоголичка. Алкоголичка и невидимка. Виктория лизнула горлышко бутылки и в ярости разбила ее о стену. В руке осталось только горлышко. Она поднесла его к левому запястью. Один порез высвободит всю ненависть, положит всему конец. Может, даже воссоединит ее с семьей… Не раздумывая, Виктория вонзила стекло себе в руку, но не почувствовала никакой боли. Попыталась повернуть его, чтобы углубить порез, но у нее не хватило сил. Даже убиться не может как следует. Это позабавило Викторию, и она тихонько рассмеялась, наблюдая, как кровь сочится между пальцами и капает на землю. Через несколько минут смех и плач стихли, сменившись тяжелым храпом.
Спрятавшись между машинами, я наблюдаю за лежащей на земле Викторией со смесью жалости и ярости. Почему все закончилось именно так? Я стараюсь быть оптимистом, но меня хватает ненадолго. Возможно, произошедшее заставит меня переосмыслить дальнейшие шаги и действовать осторожнее. Когда такси чуть не сбило ее, я уже хотел вмешаться. Виктория не должна все испортить. А потом эта разбитая бутылка… Если бы она в самом деле была способна покончить с собой, мне пришлось бы остановить ее. Сейчас она спит и громко храпит – это настолько успокаивает меня, что я подхожу ближе. Оглядываюсь по сторонам – улица пуста. Никто не наблюдает за нами. Толкаю Викторию в спину носком ботинка. Ее тельце вздрагивает, но она не просыпается. Великолепно. Достаю из рюкзака баллончик с краской, присаживаюсь на корточки и встряхиваю его. Звук бренчащего внутри металлического шарика отдается эхом. Наклоняюсь так, чтобы Виктория не увидела меня, если вдруг проснется, подношу баллончик к ее руке и нажимаю на клапан. В действии баллончика есть нечто поэтическое: краски и газ смешиваются, увеличиваются в объеме, вызывая этот прекрасный шум. Тс-с-с-с… Я раскрашиваю ее маленькие пальчики, тонкие, костлявые руки и шею, покрывая ее целиком, как фарфоровую куклу. Затем перехожу к нижней части тела. Когда заканчиваю, она почти не похожа на человека. Скорее, на большое пепелище. Самое рискованное впереди – ее лицо. Даже совсем пьяная, Виктория может открыть глаза и узнать меня. Но я должен это сделать. Она заслуживает наказания. За все, что сделала со мной. Осторожно крашу ее подбородок, рот, щеки, волосы и лоб, пока все не становится совершенно черным. На секунду мне кажется, что она вот-вот проснется. Тс-с-с-с. Тс-с-с-с. Но ни шум, ни запах не мешают ее сну. Лишняя краска течет с лица на тротуар. Виктория выглядит как произведение искусства.
24
Когда Виктория открыла глаза, на лицо ей падали капли. Еще не придя в себя, она судорожно глотнула воздух, будто утопающая. «Джордж мертв, – первое, что пришло ей в голову. – Я убила его».
Она лежала на низкой больничной койке, уставившись в белый потолок. Все вокруг было белое: стены, простыня, одежда, аппаратура. Кроме помады женщины в халате, склонившейся над ней. Она подмигнула Виктории и отошла.
– Рада, что вы проснулись. – Медсестра отложила грязную тряпку, которую держала в руках. – Сейчас позову доктора.
В мозгу пульсировало. Затхлый привкус и липкое ощущение во рту вызывали тошноту. У нее болело все тело, особенно голова, грудь и живот. К ней подошли двое – Арроз и… Виктории потребовалось несколько секунд, чтобы узнать человека в обтягивающей рубашке, с бритой головой и огромными мускулистыми руками в татуировках. Джексон, ее сосед. Она открыла рот, и с пересохших губ с трудом слетели слова:
– Давно я здесь?
– Несколько часов, – мрачно ответил Арроз.
– Я не помню, что произошло.
– Чудо, если бы ты помнила, – заметил Джексон. – Ты была совсем плоха.
Виктория проследила за его взглядом и увидела свое забинтованное левое запястье. На миг к ней вернулась боль от вонзившегося в плоть битого стекла. Неужели она правда сделала это?
Арроз подошел ближе:
– Как себя чувствуешь?
«Ужасно», – хотелось ответить Виктории, но вместо этого она спросила:
– Как я здесь оказалась?
– После твоего звонка я испугался. Я не знал, где живет Джордж, поэтому поехал к тебе домой и пытался до тебя дозвониться, – сказал Арроз. – Стучал к тебе дверь, а потом появился Джексон. Я попросил его помочь.
– Мы искали тебя в Лапе. К счастью, тебя видела моя подруга – она показывает фокусы на Парижской площади Праса, – объяснил Джексон. – Не ожидал от тебя такого. Ты всегда была тихоней…
Арроз бросил на Джексона злобный взгляд и добавил:
– Ты вся дрожала, из руки текла кровь. Я решил отвезти тебя в больницу. Вик, что произошло?
Она не знала, что ответить, и откинула голову на большую подушку. В памяти опять всплыл образ окровавленного Джорджа, лежащего на полу.
– Я убила Джорджа, – сказала Виктория скорее себе, чем им.
– Что?
Виктория попыталась привести мысли в порядок и рассказала им все, что смогла вспомнить: про украденные ключи, офис, фотографии и распечатки… Когда она дошла до того момента, как стала спускаться по лестнице, воспоминания стали расплываться и оборвались, прежде чем она добралась до первого этажа. Куда она пошла потом? Головная боль и горький привкус во рту ясно давали понять: она пила, причем много. Только вот Виктория не помнила, как покупала алкоголь, не говоря уже о том, чтобы уснуть на улице.
– Где мой рюкзак? – встревожилась она.
– Я забрал его.
– Ты должен позвонить в полицию. Попросить детектива Акино из двенадцатого полицейского участка… Он знает все о моем деле.
– Я тоже, Вик. – Арроз опустил глаза и откашлялся. – Я знаю о твоем прошлом. Когда ты сказала, что тебе угрожают, я не мог сидеть сложа руки… Навел кое-какие справки и много чего нашел в интернете. Тебя преследовал убийца, да? Это он угрожал тебе?
Арроз не мог знать ни о дневнике, ни о надписи на стене спальни, но он знал достаточно, чтобы Виктории стало стыдно. Несмотря на жуткое похмелье, желание выпить вернулось. Она оттолкнулась от матраса, помогая себе подняться, но острая боль от катетера в руке заставила остановиться.
– Лучше не двигайся, – посоветовал Джексон.
– Детектив должен все узнать, – возразила она. – Я думаю, Джордж – это Сантьяго.
Глаза Арроза округлились.
– О чем ты?
– Принеси мой рюкзак.
Он отошел от кровати как раз в тот момент, когда дверь открылась. В палату вошла врач в сопровождении все той же медсестры. Механически, словно робот, посветила маленьким фонариком в глаза Виктории, попросила открыть рот и измерила давление.
– Вы обезвожены, но капельница поможет. Анализы будут готовы только поздно утром или, может быть, к полудню. Я дам вам успокоительное, а медсестра закончит вас мыть.
– Мыть меня?
«Господи, мне так нужна водка», – подумала Виктория, глядя прямо в глаза доктору.
Подошел Арроз с рюкзачком в руках.
– Вик, – осторожно начал он, – ты ничего не помнишь после того, как напилась? Никто не подходил к тебе на улице?
Виктория покачала головой, чувствуя стреляющую боль во лбу.
– Нет, а что?
Арроз молча взялся за лямки рюкзака, пока Джексон бесстыдно пялился на ее декольте. Виктория тоже взглянула туда и ужаснулась, увидев свою грудь грязно-серого цвета. Затем заметила серьезные выражения лиц присутствующих и пощупала лицо руками. Ее кожа напоминала пластик, покрытый сухой краской. У нее закружилась голова, словно из тела резко выкачали всю кровь. Она изогнулась, пытаясь вскочить с кровати.
– Успокойтесь, успокойтесь же, – велела доктор. – Вы сделаете себе только хуже.
– Все в порядке, – заверил Арроз.
Но девушка не слушала. Она приподнялась на локтях и мысленно приготовилась увидеть свое отражение в окне: на лице все еще оставались следы краски, которую счищала медсестра. Виктория напоминала какую-то чудовищную фигуру на носу корабля. В отчаянии она вырвала катетер и спустила ноги с кровати. Медсестра и врач схватили ее, толкая назад и заставляя лечь. Из-за одышки Виктория не могла сопротивляться. Когда она открыла рот, чтобы закричать, кожа натянулась, и сухая краска начала шелушиться, опадая чешуйками на униформу медсестры, спешившей со шприцем наготове. Виктория не хотела спать, но ее веки отяжелели еще до того, как ей ввели успокоительное.
Это было даже хуже, чем ночной кошмар. Бели шепотом разговаривал с тетей Эмилией, сидевшей на стуле у кровати. Арроз в сотый раз рассказывал им, как нашел Викторию валяющейся на обочине между двумя машинами, всю в краске, с окровавленной рукой. В ногах у нее сидели доктор Макс и Акино. Время от времени детектив делал пометки или уточнял какую-нибудь деталь. Нет, ни Арроз, ни Джексон не видели поблизости никого подозрительного. Да, ее рюкзак лежал рядом с ней. Да, краска уже высохла, когда они подошли.
Они разговаривали уже больше получаса, глядя на нее озабоченно и в то же время осуждающе. Виктория чувствовала себя беззащитной. Ее личная жизнь стала всеобщим достоянием, полицейским расследованием, в которое каждый вставил свое слово. Когда голоса начинали перекрывать друг друга, в ее голове даже не оставалось места для горя. О чем она только думала, когда начинала эти отношения? Как могла хоть на секунду поверить, что у нее может появиться парень, как у всех нормальных людей? Теперь она ужасалась тому, что влюбилась в Джорджа.
Когда Арроз закончил, детектив пролистал распечатки из рюкзака Виктории и задал еще несколько вопросов. Она не видела смысла повторять все снова и снова. Арроз позвонил Акино и рассказал ему о нападении Виктории на своего парня и ее версии, что Джордж и есть Сантьяго. Детектив сразу примчался в больницу, подождал, пока девушка очнется и скажет ему адрес офиса, и направил туда полицейский наряд. Пока они ждали новостей, Акино продолжал копать дальше и все анализировать, как будто внезапно могло всплыть что-то новое. Если Джордж мертв, то кто тогда разукрасил Викторию? Что-то здесь не сходилось. Детектив зачитал вслух одну из записей: