Я должна выяснить, кто убил не один десяток женщин, их детей и мужей.
13. Обернись, враг ближе, чем кажется
– Это точно поджог. Из пансиона было три выхода, все заперли снаружи. Как мы предполагаем, окна и двери залили топливом и подожгли. Из-за того, что это была глубокая ночь, практически все Каролины спали в своих комнатах. Большинство из них отравились угарным газом, те, что успели проснуться, пытались выбраться, но огонь был слишком сильным.
– У них не было шанса.
– Так и есть. Выжившая не приходит в себя, – сообщает Рэнди и замолкает на несколько напряженных секунд. – Доктор настаивает, ты должна принять решение и прекратить ее страдания.
– О боже.
Грудь сковывает от осознания того, что я должна прекратить жизнь женщины, которая не может принять это решение самостоятельно. Я не хочу этого делать. Не хочу брать ответственность за этот шаг. Когда мы с Крисом договаривались и окутывали обманом наше соглашение о Салеме, я даже не могла предположить, что это сопряжено с такими рисками, потерями и ответственностью.
Фокусирую взгляд на собеседнике, хотя мысленно я уже стою в палате выжившей Каролины и пытаюсь вразумить доктора, объяснить, что у нее еще может быть шанс на выздоровление.
– Рэнди, скажи мне, кто мог это сделать?
Мужчина, доверенный Криса, пожимает плечами и, серьезно смотря мне в глаза, отвечает:
– Либо ты, либо твой враг.
Достаточно логично. Все указывает на меня. У меня у самой нет ни единого здравого предположения, кто это мог сделать. Я бы могла подумать на Криса, но его в Салеме нет.
– Я их не убивала, – серьезно говорю я.
– Что насчет врагов? Сжечь пансион – идеальное решение, чтобы навредить тебе. Каждая собака знает, что у вас с Матушкой, да и с девушками из пансиона были конфликты. Они во всеуслышание обвиняли тебя, – напоминает Рэнди. – Если бы я был твоим врагом, то этот пожар стал бы идеальным решением настроить народ Салема против тебя. Еще одна неразбериха, и они возьмутся за вилы.
Сжимаю пальцами виски и пытаюсь понять, кому я успела перейти дорогу. Если не считать Матушку, то я не могу припомнить ни одного человека в Салеме, кто бы в открытую высказал недовольство. Люди достаточно быстро смирились с тем, что я нахожусь на месте Люка. Вопросы о нем практически сошли на нет. Может, у него была девушка, которая мстит мне, так как я стала бутафорской женой главы города? Нет, я вообще не видела его с девушками или женщинами. Мы достаточно провели времени вместе, я бы заметила или он бы проговорился. Еще сильнее сжимаю виски, откидываю эту идею куда подальше и говорю:
– В Салеме единственным врагом у меня была Матушка. Не могла же она сама себя убить, лишь бы досадить мне.
– Нет. Их заперли снаружи, так что даже если предположить, что Матушка потерялась в рассудке, то провернуть подобное не смогла бы. В пансионе был достаточно строгий режим. Отбой и подъем в одно и то же время. Можно предположить, что поджигатель знал об этом.
– И насколько многим людям об этом известно? – в надежде спрашиваю я.
– Люди из охраны начали опрашивать всех, кто живет рядом с пансионом, тех, кто увидел пожар в числе первых, и информация о распорядке, установленном Матушкой, известна каждому второму.
– Это не сужает поиск. Ведь тот, кто знал, может и солгать.
– Тоже верно, – шепчет Рэнди.
Разговоры не помогают, кажется, что с появлением каждого предположения, вопросов возникает все больше и больше. Есть вероятность, что ответ стоит прямо передо мной, но я его напрочь не вижу.
– Больше я ни с кем не конфликтовала.
– Может быть, кто-то приходил с прошением, а ты отказала? – предполагает Рэнди.
– Отказы были, но ничего критичного.
Рэнди кивает и устремляет взгляд мне за спину. Я же пытаюсь прогнать в голове все, что мне известно на данный момент.
– Врагов нет, – рассуждая произносит Рэнди. – А как же друзья?
Прищурившись, переспрашиваю:
– Друзья?
– Да. Может, тебе не отомстить хотели, а помочь?
На ум мне приходит всего один человек, который смог бы спалить Каролин, и его в городе на данный момент нет. Что-то мне подсказывает, что Крис не смог бы сжечь столько женщин только из-за того, что они решили поднять бунт. Он не несет в себе оснований для раскрытия его тайн, а это то, ради чего Крис не раздумывая запачкается в крови.
– Настолько близких друзей у меня нет.
Да о чем говорить, у меня даже далеких друзей нет. На ум пришел только Крис, но я не уверена, что наши отношения хотя бы отдаленно напоминают дружеские. Он долгое время ненавидел меня, пытался уговорить Адриана убить меня. Мой отец повинен в смерти его дочери, а я прострелила ему плечо. Дружеский пазл с такими производными не сложить.
– Нужно думать, – на выдохе бросает Рэнди и поднимается. – Я пойду, проверю посты.
– Хорошо, я пока просмотрю все отказы, которые были направлены местным с момента моего правления Салемом.
Рэнди уходит, а я достаю папки и погружаюсь в записи, которые делала сама. Крупных отказов не было. Все по мелочи. Врагов, как таковых, у меня нет и до публичного выступления Матушки ко мне достаточно хорошо относились в городе. А теперь все будут думать, что я таким образом убираю препятствия на своем пути.
Отодвигаю папки, я в них так и не нашла ни единой зацепки. Есть догадка, но она такая незначительная, что я сначала отмахиваюсь от нее, пытаюсь разобраться дальше. Все тщетно. Голова кипит и идет кругом.
Выхожу из кабинета и отправляюсь к охранному пункту, узнаю, кто вел дело о пропаже Хелен, и меня провожают в святая святых капитана Сноу. Опускаюсь на стул без спинки и ожидаю владельца кабинета. Маленькая комната с высокими металлическими шкафами, закрытыми на маленькие висячие замки, узким окном и небольшим столом, на котором нет ни единого предмета. Потолок и оконная рама выкрашены в белый цвет, а стены и пол – в серый. Обстановка гнетущая и отталкивающая. Если попытаться понять, кто такой капитан Сноу по его кабинету, то я бы предположила, что он достаточно скрытный и консервативный.
Через несколько минут в кабинет входит тучный мужчина сорока-сорока пяти лет. Я видела его всего пару раз. Он прихрамывая шагает к своему креслу, при каждом шаге гроздь ключей звякает на его поясе.
– Миссис Куин, не ожидал увидеть вас здесь.
– Капитан, мне нужна информация по делу о пропаже Хелен.
Мужчина плюхается на свой стул, имеющий преимущество перед моим в виде наличия спинки. Скорее всего это сделано специально, чтобы посетителю или же допрашиваемому было неудобно и неуютно.
– Я ведь уже все отдал Крису. Он подписал бумаги, и мы закрыли дело.
– Где бумаги?
– В архиве. Но вы можете задать мне любые вопросы, я все помню. Охрана Салема и его жителей это дело моей жизни. – Капитан стучит себя по виску указательным пальцем. – Вот тут лучший архив во всем Салеме.
Пришло время проверить свою догадку.
– Меня интересует пара моментов. Были ли у Хелен друзья или родственники?
– Друзей у нее была куча, я потратил уйму времени на то, чтобы опросить их. Родственников нет.
– Что за друзья?
– В основном это женщины из пансиона. Несколько знакомых в городе. Хелен была достаточно общительной женщиной.
– Хорошо. Следующий вопрос: скажите, среди ее знакомых и друзей были те, кто слишком рьяно требовал расследования и негодовал по поводу того, что Хелен так и не нашлась.
Капитан Сноу отвечает моментально, ему даже не нужно копаться на полках своего внутреннего архива. Завидую, ведь в моем постоянно заваленном и захламленном разуме черт что найдешь.
– Конечно. Это Матушка из пансиона, она сама приходила ко мне. Даже домой заявилась и допытывалась, почему расследование идет слишком медленно и узнавала, какую роль в расследовании представляете вы.
– Я?
– Да. Именно вы.
– Кто-нибудь еще?
– Нет. Больше никто по душу Хелен ко мне не приходил.
– А к другим сотрудникам охранной службы?
– Нет. Дело вел я и, если бы были другие посетители, мне бы обязательно сообщили.
Моя догадка, что кто-то мог отомстить мне из-за Хелен, провалилась. Я вернулась к тому, с чего все начала. К пустоте и непониманию происходящего.
– Спасибо, капитан Сноу.
– Рад служить Салему и семье Куин.
Покинув капитана я направилась к одной из вышек, расспросила людей о том, были ли приезжающие или уезжающие за последний месяц. Ничего необычного не было. Только патрули, Крис и фермеры, закончившие очередной сбор урожая, пересекали границу города.
А если поджог никак со мной не связан? Что если Каролины сами перешли кому-то дорогу? А сейчас был идеальный момент, чтобы избавиться от них?
Голова идет кругом. Мысли напрыгивают одна на другую. Останавливаюсь у пепелища и наблюдаю, как местные рыскают по разрушенному зданию в надежде найти что-нибудь уцелевшее. Вчера достали последнее тело, вечером будет прощание с женщинами. Самое жуткое в этом, что их будут сжигать. Таков был указ Матушки еще до моего появления в Салеме. Всех женщин из пансиона придают огню, а не отдают земле.
В госпитале я не успеваю сказать ни единого слова, кажется, эта медсестра ждала моего прихода у дверей с самого рассвета. Не умолкая ни на секунду, она ведет меня по чистому, но давно не освеженному краской и белилами коридору, который петляет так, словно здание проектировал пьяница.
– Доктор Огли говорит, что ее мучения не приведут к восстановлению. На ней практически не осталось кожи, но органы еще пытаются вытащить Памелу с того света. С каждым часом мы тратим на поддержание ее жизни непозволительно много медикаментов. Я уверена, что она бы сама хотела все это прекратить. Возможно, она не выйдет из комы никогда. А если и выйдет, то останется изуродованным инвалидом. Около тридцати минут назад мы сняли последние бинты, у нас нет новых, поэтому она мясом лежит на простынях…
Медсестра продолжает что-то говорить, но я ее уже не слышу, мы стоим в палате, которая разделена стеклянной стеной по центру. Тело Памелы лежит на простынях. На тех самых, о которых упоминала девушка. Это невозможно развидеть или забыть. Зрелище настолько ужасное, что меня начинает мутить, а голова идет кругом. Я бы хотела отвернуться, но не могу. Взгляд прилип к оголенному от кожи телу. Почти все места особенно глубоких ожогов пульсируют, из них выделяется жидкость, она похожа на кровь, смешанную с гноем. Периодически то рука, то нога Памелы вздрагивают, словно нервы, мышцы, то, что осталось от девушки, дает знак, что оно еще живо.