– Я… Просто…
Он вздохнул, собираясь с силами, и, вымученно улыбнувшись, попытался отшутиться:
– Если так пойдёт и дальше, меня будут целовать только аякаси. Не хотелось бы мне этого.
Юкия покраснела и посмотрела на него до того странным взглядом, что её глаза показались ему ещё темнее обычного.
– Вот как? – сказала она.
Прежде чем они оба поняли, что происходит, девушка подалась вперёд и робко, неумело и едва ощутимо коснулась его губ своими.
Это было так неожиданно, что Катаси замер, точно зачарованный, боясь вздохнуть. Её неопытность была сладка, так же как и необъяснимая храбрость, граничащая с дерзостью. Он гадал, откуда она в ней, податливой и послушной, такой правильной и хрупкой.
Она отстранилась сама несколько оглушительных ударов сердца спустя.
– Это чтобы ты помнил поцелуй девушки, а не чудовища, – прошептала она.
К концу фразы её голос совсем стих. Её щёки горели, и, не выдержав смущения, она встала и вышла из комнаты.
Он не стал её останавливать, хотя позже и пожалел, что отпустил её так легко.
Глава 4Мёртвая невеста
Юкия
Вплоть до самого вечера Юкия избегала Катаси. Даже когда тот вышел из своей комнаты, то и дело едва заметно морщась от боли, она лишь кивнула ему вместо приветствия и скрылась под навесом маленькой кухни, где старшие дети в это время вытаскивали моллюсков из раковин, чтобы приготовить для всех ужин.
– Я могу вам помочь? – спросила Юкия в надежде, что помощь в работе по дому даст ей хорошую возможность отсрочить разговор с Катаси.
Тот неминуемо должен был состояться, но девушка совершенно не представляла, как осмелится посмотреть на него, не то что поговорить с ним. Что вообще на неё нашло? После того что она сделала, ничего между ними уже не будет как прежде. Она боялась, что разрушила те тёплые отношения, зародившиеся меж ними, запутав всё своим опрометчивым поступком.
Старшая девочка (на вид ей было лет двенадцать) кивнула, указывая на свободное место на циновке.
Здесь была ещё одна, чуть младше, и мальчик – её ровесник. Уши последнего имели странную форму, напоминавшую то ли рыбий плавник, то ли острый осколок раковины аваби.
Сев на циновку, Юкия поняла одну ужасно простую вещь: она не представляла, что должна делать. К счастью, на помощь пришла одна из девочек, та, что помладше.
– Ты ведь Юкия, верно, можно просто Юкией тебя звать? – спросила она без всяких церемоний и поставила перед ней корзину с водорослями и раковинами. – Выбери отсюда все целые раковины и протри хорошенько, чтобы блестели. Это нетрудно. Меня Рин звать, кстати. Это правда, что ты сверху?
Юкия сама не заметила, как тревожные мысли покинули её, пока она рассказывала непоседливой и улыбчивой Рин о жизни на земле. Та засыпала её вопросами, ответы на которые порой давались Юкии трудно. Как, например, объяснить, на что похоже грозовое небо? Вторую девочку звали Сэн, а мальчика – Кай. Они вели себя более сдержанно и даже почти благовоспитанно, но по любопытным взглядам, которые они бросали на неё украдкой, девушка поняла: им тоже очень интересно послушать о таинственном мире над водой. Для них он был таким же чудом, как для неё город на дне реки.
– Мию будет сердиться, что я пристаю к тебе с вопросами, Юкия, но ты-то не сердишься? Значит, всё в порядке, – говорила Рин, ловко отделяя очередного моллюска от раковины ножом странной формы. – Мы думали, что вы двое умрёте, когда Кото принёс вас: люди сверху редко выживают в водовороте, только если в них есть мистическая сила. Хорошо, что ты не утопла, Юкия: есть с кем языком почесать!
– Рин, – раздался приглушённый маской голос, – тебе не стыдно так говорить?
Мию появилась в воротах. В руках её была большая корзина, сплетённая из чёрной, точно уголь, лозы.
– Что такого? Сестрица Мию всё время придирается, а мы с Юкией подружились, верно, Юкия?!
Девушка растерялась. Очередная раковина в её руках жалобно хрустнула и раскололась на три куска. Она отложила их к таким же расколотым и ненужным.
В тот же миг перед внутренним взором появились другие осколки. Керамика, сделанная неизвестным мастером, мелкие кусочки, разложенные на белой бумаге. Глаза защипало.
– Мию! – раздался звонкий голос мальчишки-ёкая.
Тот вылетел из-за дома навстречу названой сестре и повис на ней, цепляясь руками и ногами.
– Наш гость умеет рисовать рыбок! И бабочек! Я никогда не видел прежде бабочек! А рыбки у него бьют хвостом, точно живые, а бабочки – крыльями!
Катаси и Орихиме вышли следом за мальчиком. Юкия поспешно отвела взгляд, но слова ребёнка не ускользнули от её уха. Похоже, он, как и Юкия, видел жизнь в рисунках Катаси.
Они ужинали за общим столом, что было для девушки в новинку. Самым странным было то, что она совершенно не чувствовала неловкости, а Катаси и вовсе вёл себя так, будто бы всегда делил трапезу с большой семьёй, а не обедал за маленьким лаковым столиком в одиночестве, как было принято в большинстве домов. Наблюдая за тем, как он треплет по волосам мальчишку-ёкая, который, заливисто смеясь, быстро и путано рассказывал ему что-то Юкия удивлялась тому, насколько счастливым и умиротворённым выглядит его лицо.
Она вспомнила о том, как он рассказывал об отчем доме, о сёстрах и матери, об уроках отца… Катаси обладал тем, чего Юкия никогда не знала. Даже тогда, когда её окружали любящие люди, была ли у неё настоящая семья? Она с благодарностью вспоминала учителя, нянюшку, служанок в доме, где её воспитывали как будущую наложницу для господина. Даже тогда она чувствовала: это временно. Жители дома раз за разом повторяли о будущем, когда она покинет их навсегда. Будто бы боялись привязываться к воспитаннице, так же как и того, что она могла слишком сильно их полюбить.
Катаси спросил у девушки недавно, чего она хочет. Тогда Юкия не могла дать ответ на этот вопрос просто потому, что не задумывалась об этом. Однако в эту минуту, сидя за общим столом, наблюдая за тем, как Катаси устроил шутливую возню с мальчиком-ёкаем, а Рин отчаянно пытается их остановить, Юкия поняла. Она хотела семью. Собственное дитя, связь с которым будет сильнее, чем что-либо на свете. Собственный дом, где она, может, не будет госпожой, но хозяйкой – точно. Она хотела мужа, который бы вот так играл с её сыном, смеясь вместе с ним.
Катаси, будто почувствовав взгляд девушки, посмотрел на неё ни с того ни с сего. Их глаза на миг встретились. Щёки Юкии обожгло румянцем, и она поспешно, неловко и слишком заметно (это понимала даже она) устремила взор на собственную тарелку.
Вместо риса здесь ели крохотных полупрозрачных рыбок, которые на вкус похожи были на тофу с травами. Юкия отчаянно пыталась думать только о вкусе еды до конца ужина. У неё не получалось. Даже когда она смогла уговорить себя перестать думать о том, как нравилось ей смотреть на лицо юноши, когда оно озарено проказливой улыбкой, её мысли возвращались к тому, что произошло раньше, когда он очнулся.
Почему она поцеловала его? Она ведь и не помышляла об этом до того момента. Девушка даже не думала особо о том, нравится ей её спутник или нет. Она признавала, что он красив, но события, что их связывали, не давали ей думать о чём-то более значимом.
Только Юкия и впрямь поцеловала его. Воспоминания об этом поцелуе вызывали не только смущение, но и щемящую необъяснимую нежность. Она понимала, что это была ошибка, но сердце не соглашалось с мыслями.
Она так и не решилась подойти к Катаси этим вечером. Вернувшись в свою комнату, девушка достала свёрток из-за пояса оби. В плотную пёструю тряпицу было завёрнуто то, что осталось от её самой верной подруги.
Она села на циновку и заплакала. Слёзы её полились из глаз охотно, будто только и ждали того мига, когда девушка даст им волю. Они не падали на её руки, а растворялись, точно их и не было.
Почти все осколки Чашечки сохранились. Она могла бы их собрать воедино, но понимала: это не вернёт разбитой цукумогами дух жизни, который вложил в неё неизвестный мастер. Юкия слышала, что в Киото были те, кто собирал старую керамику с помощью смолы и сусального золота, превращая битую посуду в произведение искусства. Она надеялась, что Чашечку ещё можно вернуть, и обещала себе, что обязательно найдёт такого мастера, когда всё закончится. Может быть, он, вложив частичку собственной души, как сделал это создатель Чашечки, сможет помочь? Да только увидит ли это сама Юкия или должна будет минуть сотня лет прежде, чем Чашечка вновь откроет свои умные глазки-бусинки?
Она представила её в этот день: растерянную, в незнакомом месте, одинокую. Ей стало ещё больнее. Нет, Юкия не станет думать об этом: даже если её не будет рядом, главное, что старая и верная подруга будет жить. Она ведь заслужила это.
Юкия попыталась уснуть, но сон не приходил к ней. Она лежала на футоне, глядя на осколки Чашечки, разложенные на пёстром лоскуте. В голове было пусто, а на сердце тяжело.
Час крысы настиг её, а она так и не смогла уснуть. Первый приступ боли был не таким сильным, как прочие. Почувствовав её, Юкия улыбнулась.
«По крайней мере, кошмары не приснятся», – подумала она, прежде чем проклятие лишило её способности облекать мысли в слова.
Она закусила кусочек деревяшки, обёрнутый тканью. Тот протянула ей Мию перед уходом.
– Я не могу помочь тебе больше ничем, – сказала она. – Лишь скрыть твоё проклятие от чужих глаз.
– Почему ты помогаешь нам? – спросила тогда Юкия.
Только приглушённый из-за маски долгий и тяжёлый вздох был ей ответом. Юкия не стала настаивать. Лишь в очередной раз поблагодарила её с поклоном.
Теперь же, закусив деревяшку, она чувствовала, как глаза её щиплет от невидимых в подводном городе слёз. Она старалась не кричать, чтобы не пугать сирот, спавших в соседней комнате. Мучительнее ей давалось только собственное одиночество. Как же она устала быть одна! Как же ей не хотелось переживать всё это в одиночку. Пусть гордость не позволяла девушке желать, чтобы кто-то видел её в минуту слабости, всё-таки какая-то её часть отчаянно тосковала по объятиям художника, который гладил её по голове, точно ребёнка.