Губы Катаси касались её щеки, подбородка, шеи, ключиц. Она вздрагивала всякий раз, когда ласковое прикосновение мужчины вызывало в ней дрожь или острый укол удовольствия. Она гладила его по волосам, когда он склонился к основанию её шеи, нежному и горячему. Нижняя рубашка упала к её босым ногам, обнажая свою хозяйку, а та будто бы и не заметила собственной наготы. Её тело было светлым, почти прозрачным. Оно белело в полумраке, точно отражало лунный свет; волосы, тёмные и длинные, были мягче самой дорогой и изысканной ткани.
Юкия всё ещё молчала, точно слова у неё иссякли. Она касалась Катаси неловко и осторожно, помогая ему избавиться от одежды. Неторопливо и упоительно её руки изучали его обнажённый торс. Затаив дыхание, Катаси недолго наблюдал за нею, ставшей ещё прекраснее и притягательнее, чем прежде. Он мог любоваться девушкой вечно, как прекрасной картиной старого мастера, но вместо этого подхватил Юкию на руки. Мужчина удивился тому, насколько она оказалась лёгкой, как и тому, что кожа её горела, хотя ему сперва показалось, что девушка замёрзла. Он уложил её на футон. Юкия, точно одурманенная, потянулась к нему, не желая прерывать прикосновение. Он и сам был опьянён.
– Ты моя, – прошептал он, прежде чем вновь прильнуть к её губам. Он касался губами её шеи, плеча и ключиц, медленно обводил ладонями холмики её грудей, утопал в мягкости её тёмных волос, необъяснимо лёгких в этом царстве воды и волшебства. Когда тихий стон впервые слетел с её губ, сознание его окончательно помутилось.
Он желал её, но этого ему стало недостаточно. Он захотел владеть ею целиком, чтобы она не могла без него. Мужчина хотел, чтобы девушка в его объятиях тоже, как и он, теряла разум от жара, зарождавшегося внутри.
Он ласкал её, целовал и гладил, не в силах теперь остановиться. Её глаза удивлённо распахивались всякий раз, когда его прикосновения вызывали в девичьем теле дрожь удовольствия. Оно было чутким, сладким и отзывчивым. Катаси хотел, чтобы Юкия забыла обо всём на свете, чтобы жар её тела стал всепоглощающим. У него получалось…
Вечер становился всё темнее, превращаясь в ночь. Юкия спала в его объятиях, а он смотрел на её лицо, не веря до конца в то, что произошло между ними. Не верилось ему и в то, что сам он, далеко не маленький невинный мальчишка, с замиранием сердца вспоминал каждый миг их близости. Он ощущал опасную опьяняющую всесильность, а ещё он был убеждён: теперь он её не отпустит.
Катаси почти задремал, когда откуда-то снаружи послышался едва различимый стук. Он поспешно сел на постели, запахивая накинутое перед сном нижнее кимоно. Опасности, впрочем, не было: в его окно заглядывала огромная морда усатого сома.
Кото плавно кивнул ему и скрылся из виду. Художник поспешно оделся и вышел на улицу. Сом ждал его в саду, стебли съедобных водорослей покачивались вокруг его брюха, сверкающая шкура казалась голубоватой в свете праздничных фонарей. Сом смотрел на Катаси пристально.
– Час крысы только прошёл, – сказал Катаси. – Я не буду сейчас будить Юкию.
Его молчаливый собеседник лишь плавно обернулся вокруг своей оси, подставляя Катаси свой бок. Художник догадался, что исполинская рыба пытается ему предложить. Недолго думая, Катаси забрался на его спину.
– Только на поверхность мы подниматься не будем, – сказал он, уверенный, что Кото прекрасно его понимает. – Только проверим, насколько прочен лёд, и сразу назад.
Сом медленно склонился в некоем подобии кивка и плавно поднялся над садом.
В этот раз он не пытался отнести Катаси поближе к берегу. Художник выдохнул с облегчением: это означало, что сом и впрямь согласился с ним.
Их путь занял совсем немного времени, особенно если сравнивать с дорогой через подводный каньон, которую они преодолевали прежде. Сейчас Катаси не волновался. Он смотрел по сторонам, изумляясь тому, каким ярким выглядит полный огней город духов внизу. Мысли лениво и будто бы сами собой кружились в его голове, сменяя одна другую. Он вспоминал последние дни, предшествующие этой ночи. Усы, торчавшие из морды Кото, напомнили ему кошачьи, затем вспомнились маска Мию и озорной голос Рин, пугавший Икару котом, который обязательно его съест при встрече.
Как так вышло, что дух с таким неподходящим обликом поселился на дне реки? Он вспомнил и то, что о прошлом Мию никому не рассказывала. Пять лет назад она поселилась здесь одна, что же было до этого? Вдруг его осенило: пять лет назад пропала невеста речного бога. Могла ли быть аякаси в маске связана с исчезновением той девушки? Он вспомнил и то, что, когда Юкия спросила её, почему она им помогала, Мию не смогла ответить, точно что-то помешало ей произнести просящиеся наружу слова.
Его размышления прервались, когда Катаси понял, что поверхность совсем близко. Мерцающий лёд над головой никуда не исчез, но когда мужчина коснулся его ладонью и надавил – он затрещал, вызывая в нём ликование. Оттепель началась! Лёд стал хрупким.
Они возвращались так же неспешно. Когда город внизу уже был совсем близко, Катаси услышал звук часового колокола, гулкий и раскатистый, он отмечал середину часа быка, самое тихое и тёмное время ночи, предшествующее рассвету. Они опустились в саду. Художник слез со спины сома и прислушался. Катаси никак не мог понять, что именно насторожило его, но ощущение, что что-то было не так, не оставляло.
Он поспешно обошёл дом и, ещё не дойдя до поворота, услышал плач Икару, которого дома ещё быть не должно. Даже дети в эту ночь не спали из-за фестиваля, а самый младший воспитанник Мию Икару и вовсе сговорился с соседскими мальчишками встретиться в городе. Он похвалялся перед Катаси тем, что собирается гулять всю ночь, а ещё обыграть соперников в какой-то местной игре, где вместо фишек использовались косточки речной щуки. Дети ёкаев взрослели совершенно иначе, а то и не старились вовсе, такова была их природа. Потому далеко не все аякаси заботились о своём потомстве. Мию и дом, в котором она привечала сирот, были исключением из общего правила. Правда, даже призрак в кошачьей маске, при всей своей тяге к человеческим традициям, и не думал запрещать детям гулять до утра в день праздника.
Икару и Орихиме сидели на крыльце. Мальчик плакал так горько, что Катаси испугался, что с ним что-то случилось. Это было недалеко от истины. Орихиме укачивала названого брата и что-то шептала. В этот момент Катаси видел перед собой не потусторонних существ, имевших мало общего с человеческим родом. Перед ним были двое маленьких детей, попавших в беду.
– Что случилось? – спросил Катаси, стремительно преодолевая оставшееся расстояние.
Икару посмотрел на него и уткнулся в ворот кимоно сестры лицом. Он затих, точно стыдясь чего-то. Это красноречивое движение напугало Катаси не на шутку.
«Пусть это будет какая-то сломанная вещь или ещё что-то подобное!» – взмолился он про себя, хотя уже понимал, что просьба эта, скорее всего, богами услышана не будет. Он повторил свой вопрос тоном пугающе строгим. Голос его прозвучал куда более резко, чем он ожидал. Орихиме вздрогнула, прижимая брата к себе ещё ближе. Она посмотрела на него большими от испуга глазами. На мгновение Катаси устыдился.
– Икару не хотел, чтобы так вышло, – почти закричала она, будто бы и впрямь боялась, что Катаси не станет её слушать. – Он даже не признался, когда они угрожали ему! Просто кто-то узнал нас, вот и всё.
– Что узнал? – спросил Катаси, совершенно не понимая, что пытается донести до него взволнованная девчонка.
– Что в доме Мию скрывается человек.
Время замедлилось. Всё вокруг на миг застыло, точно зимняя стужа проморозила реку до самого дна. Краски потускнели, и вместо лазури и серебра, в которые окрашивали всё фестивальные огни, Катаси увидел лишь серую муть. Наваждение длилось недолго, мужчина взял себя в руки и сказал тоном почти безжизненным, но твёрдым:
– Где Юкия?
Орихиме и Икару не знали ответа.
Катаси метнулся к комнате, где оставил возлюбленную (он уже проклинал себя за это), но та оказалась пуста. Рядом с футоном лежал свёрток с осколками Чашечки. Катаси понял, что девушка не ушла бы добровольно, оставив его здесь. Юкия никогда не расставалась с узелком из пёстрой ткани. Он поднял его и спрятал за пояс кимоно, как обычно делала это Юкия.
Он услышал шаги за спиной. Орихиме последовала за ним.
– Её здесь нет, – сказала она то, что Катаси и так понял.
Девушку забрали ещё до того, как они вернулись домой, хотя дети спешили, стремясь предупредить постояльцев, когда поняли, чем им грозит произошедшее. Икару был ребёнком, хоть и оставался ёкаем. Он похвалился перед мальчишками, что запросто смог бы отличить человека от аякаси потому, что видел его своими глазами и жил с ним под одной крышей. Опрометчивое мальчишеское хвастовство привлекло внимание взрослых ёкаев, которые были не прочь получить награду за поимку человеческой девушки, про которую все говорили. Мальчика подкараулили и затащили в тёмный переулок. Разбитый нос и огромный синяк под глазом были тому яркими свидетельствами. Икару не признался, что имел в виду. Увы, он и не догадался солгать, сказав, что его слова были не более чем пустым бахвальством перед сверстниками. Потом один из нападавших припомнил, что мальчик помогал продавать ракушки и расписанные веера призраку в кошачьей маске. Мию многие знали в городе просто потому, что её облик и впрямь запоминался местным и вызывал отвращение. К тому же девушка бралась за мелкую и кропотливую работу по починке одежды за сущие гроши. Оттого и место, где она живёт, тоже было многим знакомо.
Икару, который чудом избежал расправы, нашёл Орихиме, а та, поняв, что случилось, побежала домой, надеясь опередить ёкаев, но не успела.
Когда картинка произошедшего сложилась в голове Катаси, он сорвался с места и побежал за ворота. Молодой мужчина не надеялся отыскать Юкию самостоятельно. Уж тем более он не тешил себя иллюзией, что сумеет спасти её в одиночку. Однако он решил найти Мию, которая была всё ещё где-то в центре города, продавая остатки раковин разряженной толпе. Она могла подсказать ему, куда увезли Юкию и, возможно, как вытащить её.