Спустя два-три года против А. Шаховского выступил автор «Энеиды». В «Наталке-Полтавке» Котляревский специально заставил своего героя Петра посмотреть «Казака-стихотворца» на харьковской сцене и вынести пьесе решительное осуждение. Шаховской «дуже поперевертав слова», – говорит Петро. «Наколотыв гороху з капустою», – прибавляет другой персонаж «Наталки-Полтавки» – Возный[114].
Писал о «Казаке-стихотворце», этой «пародии на Малороссию», и Гребенка. В 1840 году, присоединяясь к «оценке этой так называемой оперы», которую уже сделал И.П. Котляревский в «НаталкеПолтавке», Гребенка советовал: надо «г. Млотковского попросить – ради публики – уволить Козака-стихотворца в бессрочный отпуск… пора ему отдохнуть на лаврах; он устарел, голубчик, прошло его время, право, прошло!.. Давайте нам пьесы Котляревского, комедии Основьяненка, нашего народного писателя…»[115]
В такой обстановке протекала работа Щепкина и Соленика над украинскими ролями.
В те годы было несколько артистов, с успехом исполнявших украинские роли. Это уже известные нам Жураховский, Зеленский, Домбровский, Дрейсиг (о последнем даже говорили, что «малорусский репертуар» был его специальностью). Но никто из них не мог сравняться со Щепкиным и Солеником.
Оба, несмотря на внешние различия, необычно подходили к воплощению этих ролей – своей непритворной веселостью, простодушным лукавством, не скрывавшим глубины чувства, – словом, всем своим талантом и актерским темпераментом. Оба хорошо знали Украину, горячо любили ее и, что также являлось очень важным фактором, в совершенстве владели украинским языком.
Не удивительно, что исполнение Щепкиным и Солеником украинских ролей оказалось полемически заостренным против обычной трактовки «образа малороссиянина».
С. Аксаков называл в числе главнейших заслуг Щепкина и то, что он «перенес на русскую сцену настоящую малороссийскую народность, со всем ее юмором и комизмом». «До него мы видели в театре только грубые фарсы, карикатуру на певучую, поэтическую Малороссию, Малороссию, которая дала нам Гоголя!»[116]
Брат артиста А.С. Щепкин рассказывал, с каким трудом давалось это перенесение на русскую сцену «настоящей малороссийской народности», освобождение ее от мелодраматизма или же буффонады. Когда в 1823 году М.С. Щепкин впервые в Москве выступил в роли украинца, публика нашла его «не совсем удовлетворительным». «При театре существовало в то время убеждение, что малороссиянина непременно должно играть как обезьяну и коверкаться и гримасничать сколько возможно более»[117]. Это было тоже своего рода амплуа, причем одно из самых устойчивых.
В таком духе исполнял в Москве украинские роли актер-комик Лисицын, которого «некоторые любители» готовы были поставить в пример Щепкину.
Но, отталкиваясь от карикатуры, Щепкин не приближался к идеализации. Он не играл украинца вообще. Роль, о которой говорилось в только что приведенном высказывании А.С. Щепкина, – это Грицко из «Казака-стихотворца», поветовый писарь, помогающий тысяцкому Прудиусу во всех его плутнях, хитрец и хапуга – словом, персонаж «отрицательный». И тем не менее именно в этой роли Щепкин не понравился поклонникам игры Лисицына, потому что он освобождал образ от нарочитого высмеивания «хохла», от застывших черт дежурного комического персонажа, – но не от хитрости, коварства и других конкретных пороков данного героя. Грицко не утратил от этого свое качество «отрицательного персонажа». Более того, как таковой он стал благодаря реалистически тонкой игре Щепкина убедительнее и правдивее.
Видимо, в этом же направлении изменял эту роль Соленик. Е. Гребенка, при его резко отрицательном отношении к пьесе «Казак-стихотворец», признавал: «Здесь Зелинский (Прудиус) и Соленик (Грыцко) были превосходны; они создали свои роли, заговорили в них языком чисто малороссийским – и были приняты публикою с восторгом».
Эта трансформация украинских образов во многом была аналогична уже знакомому нам процессу. Подобно тому как подлинно комические характеры строились Солеником и Щепкиным из доступного «водевильного материала», так и правдивые, реалистически глубокие украинские образы зачастую вырастали у обоих артистов на такой драматургической основе, которая, казалось бы, предрасполагала только к фарсу и карикатуре. Актер в таких случаях выступал не «соперником» автору, но просто автором. Он «создавал свою роль», как говорил Гребенка.
Примером может служить «Комедия с дядюшкой» П.И. Григорьева, где Соленик играл роль слуги Фильки, или Хвильки, как он себя называет. «Роль его была чересчур карикатурна, но он успел сделать из нее что-то похожее на истину»[118], – писал рецензент О. Т-ко. «Соленик Филькой-хохлом, слугою приезжего дядюшки уморителен донельзя»[119], – отмечал А. Данилов. Последнее свидетельство является важным указанием на то, что, освобождая образ от карикатурности, Соленик не стирал с него комического выражения.
Сходный образ был создан Солеником и в «Сватанье на Гончаривке». Правда, эта «малороссийская опера» Квитко-Основьяненко предоставляла актеру бóльшие возможности, чем «Казак-стихотворец» или «Комедия с дядюшкой». «Как ни бедна опера Сватанье по содержанию», – отмечал Рымов, в ней есть положительная сторона: «непритворная веселость, местами возвышающаяся до комизма, местами переходящая в простодушно трогательные, а главное, верные, живые картины характеров малороссийских, чистый… язык».
О Стецько-Соленике Рымов писал: «Хотя Стецько ведет свой род… от Аксенов, Филатов и Мирошек, однако ж он стоит гораздо выше своих нечесаных предков; он фарс, но фарс, созданный мастерски…»[120] Соленик «уморителен донельзя», – прибавляет рецензент, поясняя, что подразумевается в данном случае под словом «фарс».
Кроме названных ролей, Соленик играл Макогоненко в «НаталкеПолтавке» и Чупруна в «Москале-Чаривнике» Котляревского, а также Шельменко в двух комедиях Квитко-Основьяненко: «Шельменко – волостной писарь» и «Шельменко-денщик». Это были первые удачные произведения украинской драматургии – не чета водевильным поделкам А. Шаховского или П. Григорьева. Не случайно созданные актером в этих спектаклях образы Макогоненко, Чупруна, Шельменко современники называли в числе самых крупных удач Соленика – так же как и Щепкина, который играл эти же роли.
Наивысшим достижением Соленика была роль украинского крестьянина Михайло Чупруна, в которой харьковский артист соперничал с «самим» Щепкиным.
Рымов писал в своих воспоминаниях о Соленике: «В роли Чупруна он был выше Щепкина. Вполне владея малороссийским языком и отличаясь в высшей степени натуральною игрою, как и московский артист, Соленик придавал этой роли не тот характер, в каком являлась она у Щепкина. У последнего Чупрун – простофиля, верит всему, всего боится; у первого – он прост по наружности, не хочет вывести Москаля на чистую воду – по лености, между тем смекает все очень хорошо, когда говорит лукаво: „Ой, гляды, жинко!“ Чупрун – Щепкин – таков, каким создал его Котляревский; Чупрун – Соленик – собственное создание нашего артиста, верная копия природы, или лучше, сама природа».
Это важное свидетельство необходимо сопоставить с другими фактами. Прав ли Рымов по отношению к Соленику? Да, во многом прав.
Схваченный им абрис фигуры Чупруна – Соленика закрепляется, делается явственнее в высказываниях других мемуаристов: «Необыкновенно хорош и строго верен действительности бывал Соленик в „Москале-Чаровнике“, в роли Чупруна… – пишет неизвестный нам автор. – Многие изображают Чупруна простячком-хохлом, вахлаком, у Соленика он выходил хитрым малороссиянином под оболочкой простоты, и это-то простота была сама ирония»[121].
Прав ли Рымов по отношению к Щепкину? Да, в общем, прав. Автор второго высказывания о Соленике – Чупруне, как мы видели, также противопоставляет харьковского актера другим исполнителям этой роли – очевидно, прежде всего Щепкину. Но еще более важны непосредственные отзывы о трактовке Щепкиным образа Чупруна. Рецензент А.Ж., видевший Щепкина в этой роли на казанской сцене, писал: «Тут-то весь неподдельный, естественный комизм его без малейших фарсов выказался в высшей степени. Неуловимыми оттенками смешались в нем и робость, и леность, и наивность, и неповоротливость, и уморительное молодечество, и во всем блеске врожденный юмор малороссиянина»[122]. Диапазон духовных черт Чупруна – Щепкина, каким он вырисовывается из этого отзыва, гораздо шире, чем у Рымова, и это естественно, потому что последний противопоставляет щепкинского солениковскому по одному, ведущему признаку. Но показательно, что и при таком подробном описании характера щепкинского Чупруна в нем не были отмечены те черты («хитрость» и «ирония» под оболочкой «простоты» и др.), которые и Рымов, и другой мемуарист ставили во главу угла трактовки образа Солеником. Видимо, Щепкин давал этой роли иной акцент. Будущий композитор А.Н. Серов, видевший Щепкина в Симферополе в 1846 году и отмечавший, что в созданном им характере Макогоненко (в «Наталке-Полтавке») главное – это «смесь» необычайной хитрости и доброты, обронил ценное замечание: «Тут совсем другой оттенок, нежели в Чупруне»[123]. (Серов имел в виду Чупруна – Щепкина.)
Но как проявлялось это различие трактовки образа Чупруна в ходе самого спектакля? Каков реальный смысл замечания о том, что у Щепкина Чупрун всему «верит», в то время как у Соленика он только притворяется простаком, а на самом деле «смекает все очень хорошо»?