[195], – радостно сообщал одесский рецензент. Казалось, наступали более счастливые времена для русского театра в Одессе. Но Мочалов не смог удержать антрепризу и разорился. Малоудачной была деятельность и труппы князя Голицына.
И тогда одесская театральная дирекция решила предпринять чрезвычайные меры. В 1848 году в Москву и Петербург для набора новой труппы был послан А.И. Соколов, сам неплохой актер-комик, энергичный и опытный театральный деятель. Соколов не охотился за знаменитостями, но, напротив, обратил главное внимание на молодых актеров, выпускников театрального училища. И его выбор оказался более чем удачным. В числе приглашенных были впоследствии знаменитый актер С.В. Шумский, трагик И.В. Орлов и комик Воробьев, жен-премьер (то есть первый любовник), А.П. Толченов, драматическая актриса П.И. Орлова, А.И. Шуберт, славившаяся своим превосходным исполнением «ролей наивных».
Интересно, что и одесский театральный деятель Соколов находился под несомненным влиянием Белинского. Сильными и слабыми сторонами своего характера, вплоть до «провинциального прекраснодушия», подмеченного в нем Белинским, он в какой-то мере был близок к тому характерному типу, черты которого мы отмечали в Кульчицком…
Соколов тоже переписывался с великим критиком. Летом 1846 года Белинский останавливался у Соколова во время своего посещения Одессы вместе с Щепкиным. Когда Белинский уехал, Соколов с радостью сообщал ему о провале гастролей Григорьева 1-го и приглашал критика работать в Одессу: «…подзывай наших общих друзей; затеем журнал…». В заключение Соколов писал: «Брат, Ильин и Мурзакевич кланяются вам обоим (то есть Белинскому и Щепкину. – Ю.М.)». В сборнике «В.Г. Белинский и его корреспонденты», в примечаниях к этому письму, сказано, что «Ильин – лицо не установлено». Между тем это, конечно, Николай Петрович Ильин, друг Соколова, тоже чрезвычайно близкий к делам одесского театра. Артист А.П. Толченов говорит, что Соколов и Ильин «пользовались в свое время большим влиянием на общественное мнение Одессы как в деле искусства, так и в вопросах справедливости…»[196].
Так выясняется, что и в Одессе лица, принимавшие непосредственное участие в судьбе театра, находились под влиянием Белинского – правда, очевидно, меньшим, чем харьковский литератор Кульчицкий и члены его «кружка».
Приглашенные Соколовым столичные актеры сразу же повысили тонус театральной жизни Одессы. Они составили труппу, которая обладала редким по сравнению с другими провинциальными театрами качеством – общей слаженностью всего ансамбля. Это объяснялось несколькими причинами: и тем, что на подмостках одной сцены удалось собрать относительно ровный актерский коллектив, в котором не было зияющих провалов от «первачей» до статистов; и качеством подготовки актеров, которые с самого начала, со скамьи театрального училища, привыкали играть в ансамбле; и, наконец, особенностями самой публики, заполнявшей зрительный зал.
А.И. Шуберт, говоря, что одесская публика «была цивилизованная, сдержанная», вспоминает, как Шумский сказал актрисе П.И. Орловой в первые же дни одесской жизни: «Что, Прасковья Ивановна, какова публика? Прелесть! Тут спустя рукава нельзя играть»[197]. Известный московский артист П.В. Васильев, выступавший в Одессе в конце 50-х годов, также свидетельствовал: «Я встретил публику, прекрасно понимающую искусство, далеко не ту, какую встречал в других городах провинции»[198]. И в ответ на это все актеры одесского театра, по словам Толченова, «трудились дружно и добросовестно».
Нет, несправедливо утверждение Ол. Кисиля, что ко времени приезда в Одессу Соленика русская труппа не пользовалась вниманием и находилась в положении падчерицы по сравнению с итальянской оперой. Как раз наоборот: наступало «блистательное время одесской сцены», как в том единодушно согласились и сами актеры, и любители театрального искусства.
Само приглашение Соленика на такой большой срок (на год) тоже не являлось случайным и находилось в ряду других мер, предпринятых для улучшения театрального дела.
Одесская дирекция охотно приглашала известных артистов из столиц и из провинции. Приехав в Одессу, Соленик уже застал своего старого товарища по сцене – Млотковскую, выступавшую, правда, без особого успеха.
А вскоре, к лету этого же года, в Одессу съехалось столько знаменитых актеров, что ей могли бы позавидовать обе столицы вместе. Приехали В. Живокини, В. Самойлов, И. Самойлова и, наконец, сам М. Щепкин. И все это – в дополнение к тем крупным силам, которые уже были сконцентрированы на одесской сцене.
«Михаил Семенович Щепкин гостит у нас!.. – спешил поделиться радостной новостью рецензент „Одесского вестника“. – Мы тем нетерпеливее в своих ожиданиях, что для полноты и общности пьес он найдет в нашей труппе несколько известных уже и несколько молодых талантов с прекрасною будущностью, которые станут ему содействовать, как нельзя больше, в успешном ходе пьесы»[199].
Среди этих «известных талантов» находился и Соленик. Более точная дата приезда харьковского актера в Одессу выясняется из того, что он был приглашен на место Шумского, срочно вызванного в Москву. «Прощальный бенефис» Шумского состоялся 1 марта 1850 года. Затем в представлениях русской труппы наступил небольшой перерыв. 25 апреля спектакли были возобновлены, а 27-го впервые выступил Соленик.
Он сыграл в этот день две свои лучшие роли – Чупруна в «Москале-Чаривнике» и Жовиаля в водевиле Д. Ленского «Стряпчий под столом».
Один из одесских театралов, видевший Соленика в роли Жовиаля, писал, что он «ничем не уступал столичным артистам, играющим эту роль, и давал ей свою оригинальную форму»[200]. Мы, к сожалению, не можем сказать, в чем заключалась оригинальная трактовка Соленика, но зато нетрудно догадаться, с кем из «столичных артистов» он соперничал. Это был Живокини, прославленный исполнитель роли Жовиаля, выступавший как раз в это время на одесской сцене.
7 мая Соленик показал одесским зрителям еще одну свою лучшую роль – Льва Гурыча Синичкина.
23 июля Соленик – вместе с Щепкиным, Живокини, Шуберт, Толченовым, Воробьевым – участвовал в бенефисе П.И. Орловой. Он сыграл какую-то роль в водевиле «Цыганка».
Кроме того, Соленик выступал на одесской сцене в роли Осипа («Ревизор» Н. Гоголя), Кочергина («Актер» Н. Некрасова), Фильки («Комедия с дядюшкой» П. Григорьева), Бернарда («Материнское благословение», переделка Н. Некрасова), Незацепина («В тихом омуте черти водятся» Ф. Кони), Будоражина («Будоражин») и др.
Из этих ролей больше всего удавались Соленику гоголевский Осип, о чем уже говорилось выше, и Будоражин. «Помещика Будоражина он понял и выразил в совершенстве», – писал тот же одесский театрал, «один из близких друзей» Соленика.
Словом, внешне все как будто бы шло хорошо. Соленик выступал довольно часто. Как и в других городах, где довелось играть Соленику, публика всей душой привязалась к артисту и неизменно оказывала ему теплый прием. Одесский житель Б. Маркевич писал о «большой репутации», которой пользовался в его родном городе «превосходный… провинциальный комик Соленик»[201]. Раздумывая над тем, почему Соленику «не нравилось» в Одессе, Рымов спрашивал: «Быть может, там дурно его принимали?..» – и отвечал: «Не думаем».
Были у Соленика в Одессе и свои друзья, например уже упоминавшийся нами писатель О.А. Рабинович, «коротко знавший… артиста и постоянно, из любви к истинному искусству, посещавший все спектакли, в которых участвовал Соленик».
В июле того же года с Солеником познакомился московский литератор И.Н. Не имея в Одессе близких друзей, с которыми можно было бы проводить время, И.Н. стал посещать театр во время репетиций и вскоре узнал «всех актеров одесской труппы». «Из всех их особенно привязал меня к себе как актер, а еще более как человек своею добротою, непринужденной веселостью и умом – К.Т. Соленик. Мы с ним, как говорится, сошлись и полюбили друг друга».
Возвратившись в Москву, И.Н. вел с Солеником постоянную переписку. «Письма его были полны занимательности, но в них проглядывала какая-то душевная скука». Они оставляли все то же впечатление: Соленику было не по себе в Одессе.
Быть может, на него повлияла позиция, занятая «Одесским вестником»? Действительно, отношение одесской прессы к Соленику было, в общем, сдержанное – не такое, как к другим выдающимся артистам. Газета не скупилась на похвалы им. «Имя Прасковьи Ивановны (Орловой. – Ю.М.) было всегда, и в Москве и Петербурге, талисманом, привлекавшим со всех сторон образованную публику, жаждавшую высоких наслаждений…» «Александра Ивановна (Шуберт. – Ю.М.) принадлежит, бесспорно, к числу артисток, которыми может гордиться всякая сцена…» «Толченов, бесспорно, принадлежит к лучшим сюжетам (то есть артистам. – Ю.М.) нашей русской труппы…» В таком духе – и о менее крупных актерах. Но к Соленику газета относилась по-другому: называла его роли, даты очередных спектаклей и бенефисов, но от каких-нибудь похвал или даже комментариев воздерживалась. Все это, без сомнения, не могло быть не замечено Солеником, гордым и самолюбивым, – однако сам сдержанный тон «Одесского вестника» являлся только следствием другой причины, а именно сдержанного отношения к актеру в одесской труппе.
Между Солеником и одесской труппой явно существовали какие-то трения. На истоки этих трений проливают некоторый свет воспоминания А.И. Шуберт:
«Пригласили харьковскую знаменитость Соленика. Это что-то необузданное, горячее, ролей не учил, все своими словами. Когда играл со мной в водевиле „Ножка“ ревнивого мужа, я думала, он искалечит меня, чуть не расплакалась. Не могу судить о степени его дарования, но своей энергией он притягивал зрителей».