— Во, совсем ополоумел... — проговорила она, поправляя платок. — У погребе...
— А шо погреб? Ну, шо погреб, хуже твоей хаты, скажешь? — Карпов вбежал по ступенькам, закрыл дверь, В погребе стало темно. Ульяна покорно молчала, стояла, ждала Карпова. — Иде ты?.. — спросил он негромко.
— Тут... — ответила она шепотом и шагнула к нему навстречу.
Построил Карпов погреб, а шпалы опять остались. Не много правда, но лежит штабелек. Не пропадать же добру, в дело определить надо. А куда? Свояченица Марья надоумила. Пришла как-то домой, у подружки какой-то гостила, рассказывает, что видела. Больше всего пол поразил ее. Дощатый, краской выкрашен, чисто так. И мазать его не надо, тряпкой помоют, и он блестит, как новый.
У Карпова в доме пол земляной, то есть глинобитный. По субботам бабы смазывают его серой глиной с коровяком.
Слушает Карпов рассказ Марьи, а сам думает: А что, если пол настелить? Шпалы остались, распилить их на доски и настелить?..
Пришла такая мысль и уже не покинула Карпову голову. Залезла и давай сверлить до того, что даже уснуть не мог: придумывал, как шпалы будет пилить, как пол будет настилать. Сначала выдолбить надо земь, потом песку насыпать, матицы уложить... Все это можно самому сделать, ничего хитрого нет. Шпалы вот только распилить бы. Поперечной пилой? Не с кем, другого мужика в доме нет, бабы не помощники. Хорошо бы циркульной... А как? Мотор нужен, где его возьмешь...
Думал, думал... Думал день, другой... Придумал наконец.
У соседа за сараем свалка. Среди разного хлама остатки от лобогрейки. Когда-то Симаков, как и Карпова, зигзаг сделал: в разруху и голод в крестьянство подался. Клин земли заимел, завел даже кой-какой инвентарь, но потом все забросил, ушел опять на производство. С тех пор лобогрейка и ржавеет.
Полез Карпов на эту свалку, увидел широкое колесо от лобогрейки, то самое, которое с зубьями, которое косогон в движение приводит. В землю вросло колесо от времени, поржавело. Вывернул его Карпов наружу, прикинул — подойдет. Попросил у соседа:
— Верну потом, цело будет.
— Да бери, на кой оно мне?
Прикатил Карпов колесо, привалил к стене, смотрит на него, мозгует. Ульяна подошла:
— А это зачем такого чертогона приволок?
— Маховик будет. Шпалы пилить...
— Ишо что-то придумал! Ой боже, да остепенись ты!
— Пол настелим, тебе ж легче будет. Слыхала, Марья рассказывала? Рази плохо?
В выходной Карпов съездил в город, привез круглый зубчатый диск величиной с таз. Пояснил: циркульная пила. Потом увидела Ульяна: откуда-то объявился в сарае моток широкой прорезиненной ленты. Опять пояснил: приводной ремень.
— Придумываешь черте-што, — отмахнулась Ульяна. Однако мешать не стала — бесполезно.
Соорудил Карпов посреди двора верстак: вкопал четыре стойки, на них две шпалы положил. Не вплотную, щель между ними оставил.
На одном конце верстака ось поперек шпал укрепил, на нее колесо подвесил. К колесу ручку прикрутил, кривоколенную. Вороток. На середине верстака, между шпалами, циркульную пилу приспособил и с ней на одну ось шкив насадил. На шкив и на колесо ремень нацепил, соединил в одну систему, крутанул. Тяжелый маховик поворачивался туго, с трудом раскручивался, зато пила завращалась быстро, зубья слились в сплошной круг.
Доволен Карпов — вроде получилось. Притащил шпалу, положил возле верстака. Мелом шнур набелил, позвал Ульяну. Передал ей один конец шнура, другой в своей руке держит, приложил к шпале, натянул туго.
— Крепче держи, — и — насколько руки хватало, взялся двумя пальцами за шнур, оттянул его и бросил. Тугой струной ударил шнур по шпале — отпечаталась ровная белая полоса.
Разметив шпалу, поднял на верстак.
— А теперь? — нетерпеливо и недоверчиво спросила Ульяна.
— А теперь я буду крутить, а ты подталкивай шпалу потихоньку, — и пошел к маховику, взялся за ручку. — Не сразу толкай, сначала разгон возьму.
Поплевал в ладони, потер, начал раскручивать маховик. Раскрутил, кивнул — давай, мол, толкай. Толкнула Ульяна шпалу, да, видать, не рассчитала силы — резко получилось. Пила с гырком вонзилась зубьями в древесину и застряла, шкив остановился, ремень с шипеньем соскочил на землю. Освободившись от нагрузки, маховик облегчепно рванулся, увлекая за собой повисшего на ручке Карпова. Еле удержал Карпов раскрутившееся колесо. Выпусти он из рук вороток и не отскочи в сторону — быть бы ему инвалидом. Оторопел Карпова, испугался, но виду не показал. Ульяна тоже напугалась, увидев, как тряхнуло ее муженька. А больше испугалась своей оплошности, чувствует: по ее вине случилась авария. Ждет упреков. Притихли у стены дети. То галдели радостно, а тут затаились, знают: когда у отца не ладится — под руку лучше не попадай, влетит.
— Ну, что ж ты?.. — проговорил Карпов, поднимая ремень. — Я ж сказал: потихоньку.
— Дак и то... А оно...— оправдывалась Ульяна, дергая шпалу на себя. Но зубья крепко вцепились, не вырвать. Помог Карпов, выдернул шпалу, нацелил меткой на пилу,
— Вот так. Только потихоньку.
Раскрутил снова Карпов маховик, кивнул — давай. Стала Ульяна подталкивать шпалу, не поддается почему-то. Поднатужилась, и опять неудачно, рывок получился: пила заела, ремень слетел. Карпов не выдержал, ругаться начал.
— Сатана безрукая!.. Мать твою... Говорю тебе — потихоньку подвигай.
Стоит Ульяна, качает укоризненно головой.
— Наверное,— говорит,— из твоего рая не выйдет.., ничего.
Не мог такого вынести Карпова, схватил с земли полено, запустил в Ульяну. Та вовремя пригнулась, полено пролетело мимо, шмякнулось о стенку новой кухни, выбило штукатурку до шпал.
— Ну и чертуйся тут сам. — Ульяна пнула сердито ногой в верстак. — Подавись ты своей пилорамой, сам двигай, и крути сам,— и пошла прочь, шурша юбкой и ругаясь.
Карпов молча натягивал ремень. Натянул, поправил шпалу, оглянулся:
— Иди, Петро, попробуй ты. Ничего тут хитрого нема. Иди.
Робко подошел Петро. Волосы с левой стороны, как всегда, дыбом — то ли подушкой он их в другую сторону расти приучает, то ли от природы так, глаза припухшие, брови насуплены. Суровый мальчишка. Коренастый, низенький, он неторопливо подошел к верстаку, уперся руками и грудью в шпалу, ждал команды. И когда отец крикнул давай, напрягся, мешки под глазами вздулись, щеки покраснели от натуги — двинул шпалу вперед. Пила гыркнула и умолкла, а ремень, извиваясь, полетел на землю. Пока отец, силясь, останавливал маховик, Петро лихорадочно соображал, что делать: то ли бежать, то ли ждать расправы. На всякий случай присел за верстак, следил за отцом.
— Потихоньку надо, — проговорил Карпова, сдерживая гнев.
— Оно не двигается потихоньку, — сказал Петро.
Карпов взял шпалу, двинул взад-вперед несколько раз. Да, идет с трудом, заедает: поверхности не гладкие, шepшавые.
— Смазать надо, — подал совет Петро.
— Че смазать? Смазать! Все смазано, — заворчал Карпо: мол, учить будешь...
— Под шпалой... Чтобы склизко было..
Задумался Карпов над таким советом, перевернул шпалу, прикинул. Нет, тут не смазка нужна. Пошел в сарай, принес два коротких шкворня, подложил под шпалу, катнул туда-сюда — легко подается.
— А ну теперь попробуй, — кивнул он сыну. — На катках должно быть легше.
Снова раскрутил Карпов маховик, кивнул Петру. Петро стал подталкивать шпалу — подвинулась вперед легко. Дзинькнула пила раз, другой и вдруг запела. Запела ровно и натужно, посыпались опилки. Обрадовался Карпова, крутит да покрикивает:
— Потихоньку, потихоньку, сынок!
Вот уже диск наполовину утоп в шпалу, и звон пилы стал глуше. Опилки фейерверком летят, усеивают землю, пахнут сосной. Карпов совсем уже выдохся, но крутит, не хочет останавливать машину: так здорово пошло дело!
Остановил все же, вытер пот со лба, подошел к Петру:
— Идет?
— Идет,— кивнул Петро.
Поправил Карпов шпалу, оттянул шкворни назад, проинструктировал помощника:
— Следи, чтоб пила шла прямо по метке, и смотри, чтоб шкворень в пилу не попал: зубья поломает. Ну, отдохнул? Попробуем ишо.
Дотемна Карпов с сыном грызли шпалу, успели пропилить с полметра и довольны были до крайности. Шутка ли — пила вся скрылась в прорези и только сверху зубья торчали! Чтобы пилу не зажимало и легче было крутить, Карпов клин в прорезь вбил — на ходу постигал премудрость распиловки бревен.
За ужином Ульяна смотрела на мужиков, — видя, как они умаялись, жалела:
— Ухайдакались-то как! Пропади он пропадом и пол тот-то!
— Ну да! — возразил Карпов.
— Ну да! Купил ба досок, и то дешевше стало б.
— Богачка какая — купил бы! А где ты их купишь? Можа, ты знаешь, где их продають?
— Гдесь продають, люди покупают. Вон сколькэ строются: и кирпич, и шлакоблоки, и лес — все достають.
— То-то и оно: достають. А как догонють — шло дадуть,— втолковывал Карпов жене.— На химкомбинате ворують да продають. Все до поры до времени, а то так прижучуть, что больше и не захочешь, запоешь тогда соловки. Не хочу так доставать, понятно тебе? Был ба такой магазин, где пришел и что надо по хозяйству, то и купил: чи кирпич, чи доски, чи шифер... Нема такого магазина!.. А был бы, так я, можа, и купил ба... И все одно не дешевле б обошлось. Ты посчитай, сколько шпала стоит, сколько из ей досок выйдет. Ну? За пилу заплатил, да за ремень на поллитру дал. Вот и весь расход.
— А труда сколько — то ты не считаешь, — не унималась Ульяна.
— Труда! Кто ж свой труд считает? Он всегда бесплатный...
Долго и трудно перемалывал Карпов шпалы, но ни разу не пожалел о своей затее. Довел дело до конца — досок напилил, за полы в доме принялся.
Уже давно зима наступила, а он все ползал на коленках, все не мог кончить работу. То половицы подгонял да сбивал, то сверху строгал, то шпаклевал да красил. Коленки сначала до мослов стер, а потом они задубели, и кожа на них стала тверже, чем на пятках.
Еле-еле к Новому году закончил.
Сохнут полы, Ульяна не налюбуется ими, не нахвалится мужем своим перед соседками. Это же такая благодать — полы! Ни пыли, ни грязи. Мокрой тряпочкой смахнула — и опять чисто. Золото, а не мужик!