комнате, потом спросил:
— Какой он из себя?
Солоницын наморщил лоб:
— Не скажу, что разглядел его толком… Длинный, конечно, прямой, будто жердина… Сам из себя худой… Куртка на нем кожаная, вроде — черная…
— А лицо?
— Плохо видать было, Андрей Васильевич! Ей-богу — ведь все ж таки глядел-то через щелку — а свету еле-еле… Длинное тоже лицо… Белое… А так — ни усов, ни бороды.
В горницу ввалились потные, запыхавшиеся чекисты.
— Ушел, товарищ начальник, — виновато доложил Черемных. — Мы пока выскочили — его и след простыл. Он, видать, место знает — как махнул задворками…
— Эх, вы — ы-ы… — с досадой протянул Болдырев, будто не от него самого ускользнул контрразведчик. Повернулся к Солоницыну: — Собирайся, Никодим Парменыч, разговор долгий… у нас договорим.
Баренцево море было непривычно спокойным. Иногда длинная, очень пологая волна под косым лучом полярного солнца вдруг просвечивала голубизной, пенный барашек украшал ее своим узорным кружевом, и тогда пропадала свинцовая тяжесть Ледовитого океана, на миг можно было представить себя посреди ласкового южного моря, с надеждой поискать на горизонте белоснежные строения теплых берегов.
Но — только на миг; резкий холодный ветер заставлял плотнее запахнуть штормовку, длинная волна, разбившись о борт, обдавала ледяными брызгами. На горизонте вместо пальм виднелись угрюмые острые очертания прибрежных черных скал…
Тяжелый корабль неторопливо утюжил океан, и чайки с удивленными криками облетали это диковинно раскрашенное во все цвета радуги — кругами и длинными волнистыми полосами — плавучее сооружение, известное в морских справочниках как четырехтрубный броненосный крейсер флота его величества короля Англии «Корнуэлл».
На ходовом мостике тяжелого крейсера находились двое — капитан Смайзлс и штурман Эванс.
Штурман доложил командиру:
— По правому борту — земля. Мы на траверзе острова Колгуев, сэр.
— Координаты?
— Сорок девять градусов тринадцать минут западной долготы, шестьдесят девять градусов тридцать семь минут северной широты.
— Карту!..
Штурман протянул капитану навигационную карту, на которой был четко проложен маршрут хлебного каравана: от Обдорека до северной оконечности полуострова Ямал, в обход мелей острова Белый.
— Почему они идут вокруг Белого? — задумчиво спросил капитан Смайзлс.
— Осмелюсь высказать предположение, сэр, они не хотят рисковать. Здесь очень сложный навигационный район. Два года назад наскочил на мель и затонул у Сердца-Камня ледокол «Вайгач» под командованием капитана Бориса Вилькицкого…
— О, это замечательный полярный навигатор! — заметил капитан Смайзлс.
— Так точно, сэр!
— Но они делают большой крюк. А ведь у них мало угля… Что передает агент?
— В точке с координатами семьдесят градусов западной долготы и семьдесят четыре градуса северной широты караван взял курс двести сорок три вест-вест-зюйд в направлении Карских Ворот, — показал штурман на карте движение каравана и место самого крейсера. — Если у них ничего не случится, то через пятьдесят пять — шестьдесят пять часов они пройдут маяк Энибой на южной оконечности Северной земли и втянутся в горловину Карских Ворот.
Капитан еще раз провел янтарной указкой по маршруту каравана.
— Где вы предлагаете рандеву?
Штурман Эванс погладил корректные седоватые усы, сказал:
— Я думаю, сэр, надлежит занять позицию в середине пролива, в трех милях севернее острова Вайгач.
— Маневр?
— Широкие переменные галсы. Полагаю, в этом случае мы не сможем пропустить караван…
— Вы надеетесь на их дымы?
— Так точно, сэр, их, вероятно, можно будет наблюдать за несколько миль.
Смайзлс смерил штурмана недоверчивым взглядом:
— А если туман? Снеговой заряд? Или сильный дождь?
Эванс улыбнулся:
— Ну что вы, сзр! Я уверен, в этом случае они сами прекратят переход, сэр. Ведь это армада разнотипных, несплаванных друг с другом старых судов. Плохие команды… Они мгновенно растеряют — при плохой видимости из-за погодных условий — ближайшие мателоты…
Капитан кивнул:
— Резонно…
Эванс продолжил:
— Кроме того, мы надежно рассчитываем на радиосвязь с нашим агентом: до сих пор он ведь исправно сообщал нам точные координаты.
— Ну что ж, посмотрим, — вздохнул капитан.
Эванс заверил его:
— Не извольте беспокоиться, сэр. Точка соприкосновения с караваном в проливе имеет еще одно преимущество.
— Какое же?
— Им некуда будет разбегаться. Как только мы откроем огонь, им останется только выброситься на скалы. Пройдя вдоль их строя, мы сможем закончить всю операцию за тридцать — сорок минут. От силы — за час!
Взяв янтарную палочку и пригласив капитана к карте, штурман еще раз убедительно доказал капитану, что хлебный караван неотвратимо приближается к своей гибели; спасение ниоткуда прийти не может, жертва беспомощна, пружина мышеловки уже взведена.
Капитан Смайзлс довольно усмехнулся.
Под мощной антенной Центральной Северной радиостанции находилось помещение аппаратной. Сюда и приехал Болдырев со своим помощником Лесиным.
Пока радист в наушниках колдовал с рацией, вызывая «Седова», чекисты беседовали.
— Во всех случаях, когда из штаба утекали сведения, он был в курсе дела, — объяснял Болдырев помощнику.
— И с «ловушкой»? — спросил Лесин.
— Конечно! — Болдырев зло усмехнулся. — Только он не знал, что это ловушка.
Лесин вспомнил интересную деталь:
— Солоницын рассказал, что Чаплицкий предлагал гостю папиросы. А тот отказался… Значит, не курит.
— Да что тут думать, — сумрачно сказал Болдырев. — Конечно, он… Дело ясное.
Радист повернулся к нему:
— Андрей Васильевич, ледокол «Седов» вышел на связь.
Болдырев подошел к нему, начал диктовать:
«СРОЧНО ВЫЗЫВАЕТСЯ К АППАРАТУ НАЧАЛЬНИК СВЯЗИ КАРАВАНА».
Радист передал. Выслушав ответ, доложил:
— Он после ночной вахты отдыхает. Будить?
Болдырев довольно потер ладони, пробормотал:
— Так-так-так… Очень хорошо… Будить не надо… Запроси, кто находится у аппарата.
Радист улыбнулся:
— Да я и так знаю, Андрей Васильевич. На связи — Лешка Солдатов. Его рука…
— А что он за человек? — со значением спросил Болдырев.
— Да вы не сомневайтесь, товарищ начальник! — неожиданно горячо заявил радист. — Лешка — наш парень, надежный — дальше некуда!
— Дело очень важное, — объяснил Болдырев. — И совершенно секретное.
— Понял.
Болдырев хитро прищурился на радиста:
— Ты лично ручаешься за него?
Парень даже с места вскочил:
— Во, головой! Мы с ним сто лет кореша!..
В глазах Болдырева промелькнула теплая искорка.
— Ну, давай тогда…
И начал передачу:
«СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО ТЧК НАЧАЛЬНИКУ ЭКСПЕДИЦИИ КАПИТАНУ НЕУСТРОЕВУ ЗПТ ОСОБОУПОЛНОМОЧЕННОМУ ВЦИК ШЕСТАКОВУ ТЧК ОТ ПРЕДСЕДАТЕЛЯ ГУБЧЕКА БОЛДЫРЕВА ТЧК ПЕРЕДАЧУ В РАДИОЖУРНАЛ НЕ ВНОСИТЬ ЗПТ БЛАНК РАДИОГРАММЫ ПЕРЕДАТЬ ШЕСТАКОВУ В СОБСТВЕННЫЕ РУКИ ТЧК ТЕКСТ»…
Шестаков стоял в радиорубке.
Низко, басовито гудел умформер, перемигивались разноцветные лампочки аппаратуры.
Радист смотрел на начальника экспедиции в молчаливом ожидании. А тот держал в руках бланк радиограммы, снова и снова перечитывал текст, хмурился, пожимал плечами, словно никак не мог поверить известию.
Наконец спросил:
— Алексей, а где наш радиожурнал?
— Вот, Николай Павлович. — Радист протянул ему толстую книгу в ледериновом переплете.
Шестаков медленно, сосредоточенно перелистал ее, показал записи радисту:
— Вот эти сообщения, однотипные, — это что такое?
— Наши переменные координаты, — с готовностью ответил Алексей.
— Они все с позывными «343–342»… Это чьи?
Радист ответил не задумываясь:
— Второй гидрологический пост Архангельска.
Шестаков с удивлением посмотрел на него:
— Второй пост? Погоди, погоди… Мы же замыкаемся на Центральную Северную?..
— Так точно… — Радист показал в журнале: — Вот, регулярные сеансы, позывные «225–224.»
— Ну?..
Алексей сказал с недоумением:
— А второму посту он приказал передавать наши координаты для контроля — два раза в сутки.
Шестаков задумчиво потер лоб, потом распорядился:
— Ну-ка, запроси Центральную — какие позывные у Второго поста?
Радист поколдовал с ключом, натянул наушники, довольно быстро связался с Центральной и вскоре доложил:
— Позывные Второго — «280–279».
— А не «343–342» вовсе… — Шестаков горько улыбнулся, тяжело вздохнул: — Все ясно… Не было, Алексей, связи ни с каким Вторым постом… Не существовало… А было кое-что совсем другое, и похуже…
Радист не ответил, но лицо его было безмерно удивленным и расстроенным, когда Шестаков, взяв бланк радиограммы и вяло хлопнув его по спине, вышел из радиорубки…
В глубокой задумчивости шел по кораблю Шестаков. На баке остановился около группы отдыхавших от вахты матросов. Двое из них, старые приятели Федор Гарковец и Василий Зирковенко, разговаривали, безмятежно покуривая:
— Як то робыться, Хфедор, — дотошно допрашивал приятеля Василий. — Волов рэжуть, а все одно их дуже багато. Коней — нэ рэжуть, а их мало?..
Федор Гарковец авторитетно разъяснял:
— Коней мало, бо их крадуть!
— Так конокрады их кудай-то девают — знать, они там должны быть?
— Там их тоже крадуть, — безаппеляционно отвечал Федор, и матросы дружно захохотали, тем более что Федор и Василий оставались неизменно серьезными.
Грустно улыбался и Шестаков, шел дальше, смотрел, как работает команда судна, и его не оставляла мысль, что все эти работающие, отдыхающие, озабоченные и веселые люди — все, все обречены затаившимся врагом на мучительную смерть…
К счастью, они не знают этого.
Каюта была заперта. Шестаков постучался — нет ответа. Громче. Наконец, щелкнул замок, и дверь отворил Щекутьев.