Из спальни выскочил Петр и повалился в ноги к Воронцову:
— Спаситель! Поезжай в столицу и прикажи полкам подчиниться мне!
— А как вы себе это представляете, ваше величество! — не удержался от колкости нечаянный спаситель. — Я приеду в Петербург и…
— Я напишу указ! — просветлел лицом Петр. — Только езжай! Сделай хоть что-нибудь! Озолочу!
— Как же, — пробурчал Воронцов под нос. — От тебя дождешься. Хорошо, ваше величество, пишите указ. Я поеду.
— Ну, вот все и решилось, Лизонька, — Петр расслабленно похлопал любовницу по плечу. Прикажи мне принести бургундского, пока я писать буду.
Через несколько минут, когда принесли вина, Петр лежал на полу, театрально раскинув руки.
Воронцов в сердцах плюнул:
— Позер! — и обратившись к племяннице, приказал: — как хочешь, но приведи его в чувство. Мы теряем время!
Елизавета набрала в рот вина и выплюнула на чертушку. Тот открыл глаза и заплакал. Затем нервно вскочил и принялся бегать по маленькой комнате, ругаясь.
— Я их всех сгною! Всех! Надо написать списки заговорщиков! Кто у них в заговорщиках?
Воронцов не ответил. Толку-то. Поскольку в данной ситуации сделать ничего невозможно, то он улегся на кровать Екатерины, еще хранившую запах ее духов, и постарался вздремнуть. Спасительный сон укрыл его от безумия, творившегося вокруг. Еще несколько раз Петр взрыднул, три раза потерял сознание, четыре раза потискал Воронцову, шесть раз двух фрейлин (когда Воронцова не видела), выпил четыре бутылки крепкого вина без закуски, составил два манифеста, обвиняющих Екатерину, а потом заставил придворных переписывать их в нескольких экземплярах. Для истории. В промежутках между всей этой какафонией он приказал собрать гольштейнских солдат, оставшихся в Ораниенбауме. Когда же они приехали, заявил, что не нуждается более в их услугах.
Воронцов открыл глаза в тот момент, когда Миних уговаривал Петра поехать в Кронштадт:
— Ваше величество! Флот вас поддержит!
— Правильно, — Михаил потянулся после крепкого сна. — Нужно ехать в Кронштадт.
Петр обиженно поджал губы:
— Ну, если вам не нравится все, что я делаю… Только без женщин не поеду!
Битый час ушел на то, чтобы уговорить императора поехать без женщин.
Воронцов почти потерял терпение:
— Ваше величество, ну какие на хрен бабы! Вам о короне думать надобно, а не о пищащих юбках. Съездим, на лодочке покатаемся и сразу же вернемся. Но Петр закусил удила с упрямством больного осла — без женщин не поедет и все тут.
Воронцов сдался:
— Ладно, грузи их всех на яхту. На месте разберемся.
В десять часов вечера пьяного в стельку императора под руки привели на яхту. Дамы во главе с Воронцовой последовали за ним. Как только скрылся песочный берег, и вокруг их всех, естественно, начало укачивать и тошнить. Так и выстроились вряд на палубе — лицом к воде. Особенно расстарался чертушка.
Миних уставился на Воронцова и Трубецкого (прусский посол удивительным образом потерялся где-то в дороге), коих не считая команды и себя лично, считал на судне единственно нормальными и разумными людьми:
— А ведь наше предприятие, господа, совершенно безнадежное, — сообщил он флегматично.
— Что вас, похоже, это совсем не волнует, — хмыкнул Воронцов.
— После двадцати лет ссылки в Сибири — совершенно, — Миних с удовольствием раскуривал трубку. — Честно говоря, заскучал я по тем заснеженным просторам, куда, чует сердце, скоро вернусь. Будете в наших краях, заходите в гости.
Князь Трубецкой поперхнулся:
— Лучше уж сразу яду.
— Да подождите вы каркать, — Роман Воронцов тревожно вглядывался в белое ночное небо. — Может, все и обойдется!
Петр вновь перегнулся через борт.
— С этим? — Миних презрительно кивнул в сторону низвергнутого императора. — Все обойдется? Да вы просто идеалист!
Несмотря на хороший ход яхты, они добрались до Кронштадта только в полвторого ночи.
Миних с трудом растолкал квелого Петра, спавшего в каюте в обнимку с Воронцовой.
— Ваше величество! Просыпайтесь! Кронштадт!
— Пошел вон, болван, — пробормотал Петр. — Спать хочу!
— Да просыпайтесь же!
Сонного государя без особого политеса выволокли на палубу. Не до хороших манер. И вовремя — крепость уже была на расстоянии голоса.
— Кто?
— Его величество император Петр III! — возвестил Миних, постаравшийся придать себе воодушевления.
В голосе вахтенного офицера послышалась насмешка:
— Нет больше императора. Есть законная императрица Екатерина Вторая, которой наш гарнизон и русский флот сегодня присягнули на верность. Возвращайтесь обратно — в море! Туда вам и дорога! В противном случае по вашему судну будет открыт огонь.
Петр жалобно взвизгнул и юркой змейкой скрылся в каюте. Миних с Воронцовым отправились вслед за ним.
— Мы высаживаемся на берег! — сообщил Миних. Воронцов согласно кивнул.
— Они нас убьют! — зарыдал бывший государь.
— Они не станут стрелять в императора! Не посмеют! Вам всего-то и нужно, что выйти на берег. Гарнизон раскается, и будет вашим. Обещаю!
— Можете появиться эффектно, — предложил вдруг Воронцов. — В окружении прекрасных дам. В женщин они точно стрелять не станут.
Услышав подобное предложение, придворные дамы завизжали, прикрывая лица замызганными юбками, требуя, чтобы их отвезли обратно. Петр бросился в объятия равнодушной и отстраненной Воронцовой, на пальцах и в ушах которой по-прежнему поблескивали бриллианты Екатерины.
— Государь, — Миних тем временем продолжал свои уговоры. — Нам нужно немедленно пересесть на другой корабль и отправиться в Ревель. Оттуда можно добраться до армии, готовой к походу на Данию. С этими войсками будет нетрудно отвоевать трон. Подумайте хорошо, ваше величество! Еще не все потеряно!
Голова Петра, покоившаяся в юбках Воронцовой, судорожно дернулась — ни за что!
— Поступите так, как я вам говорю, государь, и через полтора месяца и Санкт-Петербург, и вся Россия будут у ваших ног! Ручаюсь головой! Государь? Вы меня слышите?
Петр поднял к нему страшное, рябое лицо. Глаза казались безумными:
— Оставьте нас в покое! Мы устали и хотим спать! Поворачивайте назад, в Ораниенбаум!
Дамы слаженно завыли: мол, действительно, все устали и хотят спать, но только в Ораниенбауме. В Ревель никто не хочет. Осознав комичность ситуации, Миних не выдержал и рассмеялся:
— И это российский государь! Слава Богу, никто этого не видит! Поистине, история не знает сожаления, но иногда она бывает справедлива.
Он вышел наверх и скомандовал:
— В Ораниенбаум!
Воронцов стоял рядом, вглядываясь в неправдоподобно светлое небо.
— О чем думаете, граф?
— О суетности жизни, — неожиданно ответил Воронцов. — И ее несправедливости. Вчера у нас была власть, сегодня остался лишь прах. Вчера я мог вершить судьбы, сегодня они распорядятся моей. Не стоит ставить на самых сильных. Как правило они и проигрывают.
— Под сильными вы подразумеваете Петра? — удивился Миних, вспомнив неприятную сцену в каюте.
— Вчера — да. Сегодня в фаворитах у судьбы Екатерина.
— Вы фаталист?
— Черт его знает, — Воронцов с тоской смотрел в ночные волны. — И что толку теперь гадать о том? Время безвозвратно упущено, теперь только и остается, что наблюдать за агонией.
— Чужой или своей? — поинтересовался Миних.
— Чужой, своей… Какая теперь разница, — с горечью ответил Воронцов. — Исход все равно один. И знаете, что обиднее всего, Миних? То, что в этот заговор никто из нас до конца не верил. Разве может женщина совершить подобное? Это же совершенно невероятно! С легкой руки Петра Федоровича мы привыкли смотреть на Екатерину как на досадную заводную куклу: что скажешь ей, то и сделает. Ан нет! Эта кукла поступила по-своему. Рискнула и выиграла. А сейчас я стою на этой яхте, идущей навстречу к смерти, и думаю: почему мы поверили императору? Почему недооценили Екатерину? Почему не предотвратили этот дурацкий заговор? Почему мы находимся на яхте вместо того, чтобы сидеть в парадном зале Зимнего дворца?! Почему?
— Потому, что так удобнее, — Миних подставил лицо морским брызгам. — Ни вы, ни я, и уж тем более государь не признаем за женщиной право на ум и решительные действия. Баба, она и есть баба: ее дело крутиться в постели, рожать детей и подносить нам по праздникам чарку. Заметьте — подносить молча. Вы так и к своим племянницам относитесь. Свысока.
— И? — Воронцов мгновенно напрягся, словно его обвинили в чем-то недостойном.
— И снова ошибаетесь. Екатерина Романовна, или как ее сейчас называют при дворе, Екатерина Малая, только своим умом добыла себе богатого и родовитого мужа, а затем стала лучшей подругой императрицы. Другая — Елизавета — будучи убогой, хромоногой и страшной, подчинила волю и желания государя. Так почему вы до сих пор считаете их безмозглыми куклами?
Воронцов обиженно засопел:
— На что вы намекаете, Миних? Еще немного, и вы договоритесь до того, что женщина тоже человек и тоже право имеет.
— А разве нет?
— А разве да?
Спор зашел в тупик. Волны бились о светлые бока. Брызги скатывались по лицам.
— Хорошо-то как, Миша! — примиряюще произнес Миних. И после паузы добавил: — А в Сибири все-таки лучше!
ГЛАВА 18.
В тот момент, когда яхта низвергнутого императора подплывала к Кронштадту, Екатерина надевала мундир офицера Семеновского полка, который ладно обтянул ее стройную фигуру, подчеркнув соблазнительные изгибы тела.
— Хороша! — Григорий обнял ее. — Катя! Катенька! Как я соскучился по тебе! Сколько ночей пропустили…
— Ничего, Гриша! Потом наверстаем, — она уклонилась от пахнущих табаком губ. — Поехали!
В приемной она потревожила Панина и Дашкову. Двое влюбленных испуганно отскочили друг от друга, оправляя на себе одежду. Екатерина Малая покраснела от смущения.
— Не стыдись, — пожурила ее императрица. — Ни что так не возбуждает чувство любви, как опасность. Никита Иванович, эту записку нужно передать в Сенат. — И процитировала: —