Увидев меня, Ханно сказал:
– Спасибо, сын мой, что ты вновь спас мою глупую внучку. Что они с тобой сделали?
Я попытался открыть рот, но закашлялся от боли, и тот, второй, сказал вместо меня:
– Избили, а еще один из стражников на него помочился. На гражданина Карт-Хадашта и члена нашего рода! На человека, которого похвалил сам Совет старейшин!
Ханно спохватился:
– Сын мой, познакомься. Это Паннебал. Мой племянник, сын моей сестры. Его только вчера назначили начальником стражи Бырсата, и тут сразу такое.
– Прости нас, Никола, – сказал Паннебал. – Я только недавно получил место начальника стражи и еще не разобрался, что за люди в ней служат. Все, кто так с тобой поступил, будут сурово наказаны. И я заменю их людьми, бывшими под моим началом и раньше.
– Рад с вами познакомиться, – улыбнулся я, как сумел, и повернулся к своему приемному отцу: – Как Мариам?
– Уже, наверное, дома. Все время спрашивала о тебе.
– А… все остальное?
– Абрека с Лелой увели в конюшню. Седло твое в порядке, а вот твой арбалет эти идиоты разломали. Подумали, что это что-то римское.
– Жаль, – с трудом поговорил я. – Ладно, Боаз еще сделает.
Боаз и его люди уже работали над новыми арбалетами, улучшенной конструкции. А еще я внедрил у них что-то вроде конвейера – теперь каждую деталь делает один человек или одна команда. Боаз сначала удивился, а потом пришел ко мне и очень за это благодарил, а я распечатал очередной кувшин с вином, выпил с ним по стаканчику и отдал остальное вино для других мастеров.
– Так что мы сейчас поедем домой. Только сначала тебя помоют, переоденут и осмотрят. Рупе!
Я думал, что так кого-то звали, но Ханно пояснил, что это означает «врач». Вошел человек лет, наверное, сорока, с двумя ассистентами, которые несли инструменты и масляную лампу побольше.
Ассистенты меня раздели, после чего врач осмотрел меня и сказал:
– Левая рука, к счастью, не сломана, но очень сильно ушиблена. Правое колено повреждено. Сломаны два ребра. Много… – Я не понял слова, но, наверное, он имел в виду синяки. – Но вылечим все. Будешь таким же красивым, как раньше, – улыбнулся он мне. – И то, что они на тебя… – я опять не знал слова, но сообразил, что он имел в виду «помочились», – это, как ни странно, хорошо: раны заживают быстрее.
– Спасибо, доктор.
Ребра доктор забинтовал тряпками, а колено и некоторые другие места бережно помазал какими-то не очень хорошо пахнущими мазями и перевязал, пообещав навестить меня завтра – все проверить. Затем его ассистенты одели меня во все чистое. Мою одежду хотели выбросить, но я попросил попробовать ее отстирать – все-таки память о той, будущей, жизни.
И меня отнесли на носилках домой, в мою комнату, где меня уже ждала Танит.
– Хозяйка поручила мне позаботиться о тебе, – строго сказала она.
– Милая, я сейчас вообще ни на что не годен, – ответил я.
– А я не об этом. Я буду заботиться о больном. Мариам хотела прийти сама, да ей родители не разрешили. Вот, я принесла тебе поесть и попить.
Я не возражал. То, что она принесла, было вкусно, вот только я не мог есть сам – моя сиделка меня кормила и подносила чашу с вином. Затем она аккуратно сняла с меня одежду, проверила руку и колено, затем, несмотря на мои протесты, помогла мне справить естественные нужды, сбегав за глиняным горшком. Потом она уложила меня в постель и бережно накрыла покрывалом и откуда-то взятым шерстяным одеялом. И когда ее руки на секунду задержались там, где, в общем, было необязательно, я ничего не сказал.
Сама же она легла на краю кровати, подальше от меня, наказав мне спать и присовокупив, что сразу проснется, если мне что-нибудь будет нужно. Я боялся, что после пережитого за последний день не засну, но отрубился сразу, провалившись в глубокий сон без сновидений.
На следующее утро я проснулся, когда мне показалось, что рядом кто-то всхлипывает. Я чуточку приоткрыл глаза и увидел, как Мариам и Танит, приоткрыв мое одеяло, в обнимку беззвучно плачут. Я сделал вид, что все еще сплю – вряд ли это зрелище было предназначено для моих глаз, – и на самом деле заснул, а когда проснулся, рядом была одна лишь Танит.
Я подумал, что мне это приснилось, но Танит сказала:
– Кола, Мариам была, но ты еще спал. И ушла – не хотела, чтобы родители узнали, что она была у тебя.
– Танит, я не понимаю. Я же не в состоянии…
– Ты это знаешь, и я это знаю, увы… – И она горько усмехнулась. – Но они-то этого не знают…
– Тогда скажи ей, что пусть не рискует. Еще увидимся.
В тот день все тело адски ломило, а на третий наметился перелом: ребра все еще болели, но рука пошла на поправку, да и хорошо перевязанное колено стало относительно функциональным. Мариам на сей раз действительно либо не пришла, либо я спал, когда она здесь была.
Доктор навещал меня каждый день и проверял мои раны – как ни странно, они потихоньку заживали. А я подумал, что неплохо бы наладить производство спирта – для начала медицинского, ведь тогда можно было не заморачиваться с двойной перегонкой. И нарисовал для Боаза схему самогонного аппарата. Что-что, а его конструкцию я помнил хорошо: был такой у дедушки Захара в сарае, и, когда я его там обнаружил, да еще и в процессе производства, дедушка сначала сказал, что рано мне об этом знать. А потом плюнул и все мне рассказал и показал, взяв с меня слово не пить спиртное до шестнадцати лет.
Увы, я нарушил свое слово в Америке: там, хоть легально я мог пить лишь с двадцати одного года, кто-то из друзей регулярно доставал алкоголь и приносил его на вечеринки. Наши родители думали, наверное, что в гостях мы занимаемся спортом и играем в разнообразные игры. Мы действительно это делали, но после ужина время от времени кто-то открывал бутылку дешевого кошерного приторно-сладкого вина типа «Манишевиц» или «Могендовид 20/20» (евреев среди моих друзей было немного, просто эти вина были самыми дешевыми), а то и водки «Попов» (гадость, кстати, страшная), и мы все опустошали. Однажды мама почувствовала запах спирта, и меня наказали месячным запретом ходить по гостям или принимать таковых в доме, а вскоре после этого мы уехали обратно в Россию.
Зато теперь я нарисовал все составные части и отдал чертежи Боазу. Забегая вперед, скажу, что сначала возник вопрос, как именно сделать длинную узкую медную трубочку, да еще и закрученную в спираль, но общими усилиями змеевик был создан, а потом мы получили первый спирт. Для питья он подходил мало, слишком велико было содержание сивушных масел, а для обработки ран – самое оно. Тогда же я продемонстрировал врачу эффект дезинфекции алкоголем.
После этого мое очередное «изобретение» также было зарегистрировано, и вновь полился ручеек серебра от врачей, которые пользовали гражданских лиц; от отчислений от алкоголя, поставляемого военным врачам, я, естественно, отказался «до конца войны». Позже мы начали фильтровать содержимое через древесный уголь и вновь его перегонять и получили питьевой алкоголь…
Но все это было лишь потом. А сейчас я, опираясь на палочку, с трудом спустился на первый этаж и пришел к Ханно.
Тот, посмотрев на меня, сказал:
– Сын мой, а тебе не рано вставать с постели?
– Отец, если бы мы жили в мирное время, тогда да, я бы еще полежал. А сейчас я не хочу терять времени на болезнь. Римляне же не будут ждать…
А про себя добавил: «Нужно рвать ту самую андерсоновскую резинку дальше, чтобы не случилось то, что я видел в том страшном сне».
Ханно посмотрел на меня и сказал:
– Сын мой, я обещал познакомить тебя с человеком, который сможет помочь нам в этом деле. Завтра я приглашу сразу двух таких людей. Надеюсь, вы найдете общий язык.
На следующий день у Ханно в столовой сидели сам хозяин, Магон и двое незнакомых мне мужчин средних лет. Прислуживал один лишь Кайо. У меня сложилось впечатление, что мой приемный отец не хотел, чтобы кто-либо лишний узнал о содержании нашей беседы.
– Познакомьтесь, друзья мои, – сказал он, обращаясь к гостям. – Это мой приемный сын, Никола из далекой Руссии, который отличился в битве в порту.
Оба гостя приложили правую руку к сердцу.
– А это Хаспар Баркат, сын Ганнибала, и Адхербал Баркат, потомок того самого адмирала Адхербала, который победил римлян при Дрепане во время самой первой войны с римлянами. Именно Адхербал командовал небольшой эскадрой, которая уничтожила римский флот на Тунесской лагуне. А про Хаспара и его подвиги я тебе уже рассказывал.
Теперь уже я приложил руку к сердцу, причем абсолютно искренне. Эти люди были как бы вне системы, но они уже показали себя. И именно такие, как они, смогут помочь нам и дальше рвать проклятую резинку.
Ханно продолжил:
– Я предложил Совету старейшин создать под началом Хаспара конный отряд, вооруженный в том числе и твоими арбалетами, а также, как ты предлагал, короткими изогнутыми мечами и длинными пиками.
– Да, Ханно рассказал мне про твои сытрем, – кивнул Хаспар. – И про то, что с их помощью можно драться совсем по-другому – сидя верхом.
«Сытрем» я назвал стремя: не было такого слова в пуническом, а также любом другом языке этого времени, кроме, кажется, китайского – у них, насколько я помнил, уже было некое подобие стремени, но лишь с одной стороны, чтобы было легче взбираться на лошадь. Так что я, не мудрствуя лукаво, взял русское слово, сократил его до «стрм», и получилось при прочтении «сытрем».
– Я могу продемонстрировать вам кое-что из техники боя на коротких саблях.
– А как твои увечья? – спросил Ханно.
– Заживают потихоньку. Ребрам это, конечно, не очень понравится, но хуже, думаю, не будет. А правая рука у меня в порядке. И колено тоже потихоньку заживает.
– Тогда хорошо. – И он перевел мои слова на пунический. Я уже практически все понимал.
Хаспар чуть подумал и сказал:
– Тогда давайте послезавтра. Я возьму с собой несколько своих людей.