Ханно хотел перевести, но я дал ему знак – мол, я понял – и сказал на пуническом:
– Хорошо, так и сделаем.
Ханно улыбнулся – мол, уже лучше – и продолжил на латыни:
– А Адхербалу интересны твои идеи с «карфагенским огнем».
– Это я могу показать хоть сейчас. Но для этого лучше поехать туда, где мы его проверяли. А то можно и город спалить… И вот что еще. Есть у меня приспособление, которое может бросить нечто, что намного более совершенно, чем горшок с огнем. Но для него мало зарядов, и я хочу им воспользоваться лишь в крайнем случае. У нас это называется «миномет».
Ханно перевел, и Адхербал улыбнулся:
– Мномет. Интересное название. И что эта твоя мномет может?
Я усмехнулся про себя – почти все, что кончается на «т», для местных женского рода – и сказал, вновь перейдя на латынь:
– Если против войск, то она поубивает и ранит всех вокруг места, где упадет ее снаряд. – Я не знал, как сказать «снаряд», и сказал «камень», но меня поняли. – А если против корабля и она попадет на палубу, то сделает то же со всеми, кто на палубе, и, возможно, потопит либо этот корабль, либо те, что рядом. Но я не знаю, как этим стрелять с корабля. Легче делать это с берега, особенно высокого.
Адхербал кивнул.
– Тогда приеду завтра, и ты нас научишь пользоваться «огнем». А про твою мномет… Ты не можешь заменить камни для нее?
– Увы, – развел я руками.
– Тогда лучше подождем, пока не появится возможность испытать ее в деле.
– Хорошо. А пока позвольте вас угостить.
Я распечатал принесенный кувшин очень хорошего вина – торговец меня уже знал и больше не пытался подсунуть мне, образно говоря, «Запор» по цене «Мерина». А отчисления кое-какие уже приходили, так что денег теперь хватало. Часть вина я перелил в пустую тару, долил воды и разлил смесь по стоявшим на столе глиняным кружкам – именно так его здесь употребляли.
Подняв свою кружку, я провозгласил (это я уже мог сказать на местном наречии):
– Выпьем же за нашу победу!
Магон и Ханно были знакомы с этим моим нововведением, а гости удивились, но последовали моему примеру – подняли кружки и бережно сдвинули их, а затем каждый сделал немаленький глоток.
А после Хаспар сказал:
– Никогда не слышал про такой обычай.
– Это с моей родины, из России.
– Мне нравится… – Адхербал с улыбкой кивнул.
Да, похоже, скоро тосты войдут здесь в моду.
И я на всякий случай провозгласил второй тост:
– За здоровье всех присутствующих! – И, подготовив и разлив остатки вина из кувшина, встал и дополнил третьим: – И за прекрасных дам!
– А зачем ты встал? – спросил удивленно Магон.
– У нас за женщин всегда пьют стоя.
Остаток вечера прошел, как говорится, в непринужденной дружеской беседе. И лишь в конце, когда гости попрощались и разошлись, Магон повернулся ко мне и сказал:
– Моя дочь просит разрешить ей выйти за тебя замуж. Мы с Аштарот раньше были против, но теперь решили дать свое согласие. Если ты, конечно, этого хочешь.
– Конечно хочу! Только я вроде член семьи. Это не будет препятствием?
– Если бы ты был ее родным или двоюродным братом, это было бы невозможно. Для троюродных нужно разрешение жрицы из храма Аштарот. Но для усыновленных, если они не родственники по крови, никаких ограничений нет.
Я встал на колени и попросил:
– Позвольте мне попросить вас о разрешении взять вашу дочь в жены!
Магон удивился:
– Никогда не видел, чтобы так просили о согласии на брак дочери.
– Так это делают на моей русской родине.
– А что же ты не спрашиваешь про приданое? У нас первый вопрос задали бы именно про это.
– А мне приданого не нужно, мне нужна Мариам. А деньги я как-нибудь заработаю своими изобретениями.
– Странные вы, руси. Ну уж нет. Чтобы наша дочь да была бесприданницей… Сделаем так. Через три дня мы устроим прием у нас дома, на котором ты вновь формально попросишь ее руки. И тогда ты получишь наше согласие. А также мы сообщим о приданом.
Сказать, что я боялся перед нашими испытаниями «карфагенского огня», – это ничего не сказать. Но глаза боятся, а руки делают. И в ту самую бухточку мы отправились с катапультой, установленной на повозке, шестью горшками с моей адской смесью и шестью подготовленными в то утро дозами негашеной извести. Вообще-то хватило бы двух, ведь мы собирались сжечь две старые лодки, которые люди Адхербала загодя поставили на якорь в некотором отдалении от берега, но что, если мы пару раз промахнемся? «Лишними эти шесть никак не будут», – подумал я. И если бы я знал, как был прав…
До бухты мы доехали за полчаса, если верить моим часам. (Пока они работали, пусть и по сирийскому времени, но что будет, когда батарейка сядет? А механических у меня не было, да и эти я берег, как мог.) Обе лодки, как и было обещано, стояли на якоре в некотором отдалении от берега. Люди Адхербала сначала взяли горшки с водой, по размеру и весу примерно соответствующие боевым, и сделали пару выстрелов по одной из лодок. Со второго раза, должен сказать, попали, причем (такое у меня сложилось впечатление) прямо по центру. После этого они выстрелили по второй лодке – и опять попадание! Я зааплодировал. Они странно на меня посмотрели: здесь хлопать в ладоши не принято…
– Мастера! – сказал я на пуническом, и они заулыбались.
Я взял один из кувшинов с зельем, начал его откупоривать, чтобы добавить в него извести. И тут из-за мыса показалась римская галера, затем еще и еще…
«Ну что ж, – сказал я про себя, – полигонные испытания – это хорошо, а олени, тьфу, полевые испытания – лучше». И посмотрел на Атарбала – так звали командира катапультной команды:
– Угостим наших друзей?
Тот расплылся в улыбке:
– Пусть подойдут чуть поближе… Давай!
Я привычным уже движением – зря, что ли, столько раз его репетировал, пусть с водой и песком – забросил дозу извести в горшок и закрыл его. Через пару секунд он полетел – и попал прямо по первой галере.
Зрелище, скажу вам, было страшное – и завораживающее. На борту галеры расцвел огненный цветок, и через несколько секунд уже казалось, что все вокруг пылает. Те, кто был на палубе, прыгали в воду, часто в горящей одежде. Мне на секунду стало жаль тех, кто был в трюме. Но времени горевать о них не было, тем более что мне вспомнились сцены, увиденные во сне, когда по всему городу в огне гибли тысячи и десятки тысяч мирных карфагенян, часто после того, как римляне вдоволь над ними поглумились.
Тем временем уже летел второй горшок – по второй галере.
Всего галер оказалось пять, и, надо отдать должное мастерству катапультистов, пять из шести горшков попали в цель, и шансов спастись у римлян не осталось. Не знаю, умели ли они плавать, но вода в этих местах зимой достаточно холодная. Впрочем, Адхербал велел спустить лодку, и вскоре на берег доставили одного полуживого римлянина, одетого как павлин – явно важная особа. Допрашивать его доверили мне: я лучше всех говорил на латыни.
– Кто ты? – спросил он с ужасом, увидев меня.
– Твоя смерть, – усмехнулся я. – Или твоя жизнь, если будешь хорошим мальчиком и все нам расскажешь.
– Ты не карфагенянин, – сказал он. – Хорошо говоришь на нашем языке, но не так, как они. И не похож на них. Германец? Или галл?
– А это уже не твое дело. Итак, как тебя зовут?
Тот чуть задумался, и я ему сказал:
– Ты знаешь, жизнь лучше смерти. Особенно позорной, на кресте.
– Но я слышал, что в Карфагене так не казнят.
– А мы специально для нашего дорогого гостя организуем.
– А если я все вам расскажу?
– Посидишь в темнице. Если все окажется так, как ты сказал, заработаешь жизнь.
– И буду продан в рабство.
– Это не мне решать, но даже это лучше, чем мучительная смерть.
– Ладно. Я сотник, зовут меня Квинт Фабий Максим Веррукос.
– Не потомок ли ты Квинта Фабия Максима Веррукоса Кунктатора, который обманом захватил Тарентум?
– Это был мой дед. И не обманом, а хитростью, а это почетно.
– Если тебе угодно, пусть будет хитростью. Итак, что вы здесь делали?
– Консул решил, что Утика слишком далеко от Карфагена.
– Маний Манилий?
– Он самый. А эту бухту нам назвал некий шпион. Он же передал нам лоцию для того, чтобы пройти в эту гавань.
– И что за шпион такой?
– Знаю лишь, что зовут его Гамилькар и он командует у вас отрядом кавалерии. Не у вас, – поправился он, – а у них, в Карфагене.
– У нас, – поправил его я и перевел это на пунический.
– Вот, значит, как, – кивнул Адхербал. – Жаль, хороший он командир, хотя мне давно казалось, что с ним что-то не так. Кстати, это дядя начальника охраны, который приказал тебя избить. Вот только с дядей будет трудно бороться: у него множество сторонников в Совете старейшин, а отец его сидит в первом ряду.
В первом ряду, как мне уже было известно, сидели самые именитые члены Совета.
Я кивнул, и Адхербал добавил:
– Его отец, как мне рассказали, даже добился, чтобы его внука выпустили в обмен на то, что тот будет служить у дяди в отряде. Продолжай!
Но ничего такого уж важного этот самый Квинт Фабий рассказать нам больше не смог.
Адхербал подумал и сказал:
– Ты обещал ему жизнь? Хорошо, пусть. Поживет пока у меня в Бырсате – есть у нас своя тюрьма, которой давно уже никто не пользовался. И если все подтвердится, то после войны мы его продадим. А если нет, то казним.
На следующий день мне вновь пришлось идти в Совет за очередной «похвалой». На сей раз она сопровождалась тысячей сребреников – не так чтобы много, а все равно приятно. Хватит и на вино, и на ингредиенты для моих «изобретений», и еще останется, ведь хозяева отказываются от каких-либо денег за кров и питание.
Мы с моими новыми соратниками, а также Ханно и Магон провели в тот же вечер негласный военный совет. Они согласились с моим доводом, что римляне рано или поздно попробуют вернуться в эту бухту, и было решено оставить на позициях катапультистов. Кроме того, Магон поставил там часть своих ребят для отражения возможной атаки с суши и посты на тропах, туда ведущих, а также на гребне, окаймляющем бухту. Я же передал им почти все горшки с изготовленным зельем. Хаспар и Адхербал пообещали привлечь своих мастеров. Они же озаботились и подготовкой «взрывателей» – доз извести. Я пообещал не брать никаких денег во время войны, а они – полную секретность.