– Согласен ли ты, Никола, сын Ханно из рода Бодонов, взять в жены Мариам, дочь Магона из рода Бодонов, которую ты перед собой видишь? – строго спросил меня первосвященник храма Эшмуна.
Как инструктировали меня перед церемонией, я положил свою руку на руку Мариам и сказал:
– Согласен!
Тот же вопрос был задан первосвященником не самой Мариам, а ее отцу – именно он решал, за кого его дочь могла выйти замуж. Тот также ответил утвердительно.
Тогда первосвященник, одетый в вышитую золотом хламиду, положил правую руку на мою голову, левую – на голову Мариам и произнес торжественно:
– Благословение Эшмуна на вас, Никола и Мариам! – И снял руки с наших голов.
Мы поклонились, а он взял нас за руки и повел во внутренний дворик, к пирамидальному алтарю, где принес в жертву ягненка, принесенного слугами Магона. Затем он понаблюдал за дымом, поднимавшимся над алтарем, повернулся к нам и торжественно произнес:
– Эшмуну угодно, чтобы вы стали мужем и женой, Никола и Мариам. – И пошел к небольшому продолговатому зданию, находившемуся внутри огромного зала.
Если все вокруг было из дорогих материалов – цветного мрамора, порфира, малахита, гранита, ценных пород дерева, и это только то, что я узнал, – и богато украшено, то это здание было построено из известняка. Две лестницы вели к двум входам, обрамленным мраморными пилястрами с простыми прямоугольными капителями, а посередине из-под стены бил источник, наполнявший небольшой прямоугольный бассейн.
Слева от левого входа находилась мраморная скульптура, изображавшая величественного мужчину, задрапированного открытой на груди хламидой. Он сидел на троне, а в руках у него был увитый змеей жезл – примерно таким же греки наделяли бога врачевания Асклепия. Справа же находилась статуя прекрасной обнаженной женщины, также сидевшей на троне, слева от которого лежал лев, справа – львица; руки статуи лежали на головах каждого из животных.
Жрец вошел в левый портал, а из правого выплыла грациозная девушка, одетая в вышитое серебром длинное красное шелковое платье, открывавшее полностью ее прекрасную грудь. Впрочем, я старался не смотреть на нее, чтобы не огорчить свою будущую супругу.
Девушка коротко приказала:
– Раздевайтесь.
Я в смущении посмотрел на Мариам, но та лишь кивнула: мол, делай, что тебе сказано.
Конечно, в Карфагене обнаженным телом никого было не удивить. Общественные бани, например, не делились по половому признаку. Более того, сегодня с утра, перед церемонией, мы пошли в баню в усадьбе Бодонов вместе с родителями Мариам и ее старшим братом – надо было быть чистыми перед свадебным обрядом. Мне было весьма неловко, но, когда я заикнулся об этом Ханно, тот удивился: что такого постыдного в обнаженном теле? Здесь и в общественные туалеты ходили без различия по половому признаку, что меня напрягало еще больше, а в более бедных районах города малую нужду в придорожную канаву справляли все – мужчины и женщины.
Я попытался оставить хотя бы набедренную повязку, которую здесь в более холодное время года носили под одеждой, но девушка показала и на нее, и мне ничего не оставалось, как обнажиться полностью. Мариам, хоть на ней и было больше всего надето, к тому моменту давно успела все снять.
Жрица взяла нас за руки и начала нараспев что-то читать. Язык я почти не понимал – в храмах здесь использовался древний диалект, мало похожий на современный, – но наши с Мариам имена там фигурировали. Затем жрица ввела нас в священный бассейн и трижды окунула с головой, после чего вывела нас обратно и показала на нашу одежду: мол, посветили нагими телесами, и будя. Затем она чуть поклонилась нам и прошествовала в правые двери святилища.
Мариам улыбнулась:
– Теперь, любимый, ты официально мой жених. Одевайся, и пойдем на пиршество.
Но не успел я даже подобрать свою одежду, как из древнего храма вышла пожилая жрица, одетая в простую черную столу, с жезлом темного дерева в руках, набалдашник которого представлял собой архаичную львиную голову. Груди жрицы напомнили мне древний анекдот про «уши спаниеля» – они свисали, как мне показалось, практически до пояса, но лицо ее было облечено печатью власти. По тому, как лица всех присутствующих выражали глубочайшее почтение, смешанное с удивлением, я понял, что произошло нечто экстраординарное.
Дама подошла к нам, взяла нас за руки и заговорила:
– Благословляю тебя, о спаситель нашего города! Эшмун и Аштарот пошлют тебе множество побед, и твое имя останется в веках. И ты, его прекрасная невеста, будь ему всегда помощницей и опорой во всем.
Она склонилась передо мной, опираясь на жезл, так низко, что, казалось, еще немного, и ее груди коснутся каменного пола храма. В свою очередь низко поклонились и мы, после чего она отпустила руку Мариам и сказала:
– А теперь подожди, прекрасная невеста, я скоро верну твоего жениха. Аштарот повелела мне поговорить с ним наедине.
И она повела меня, в чем мать родила, в правый портал.
Внутри я увидел довольно-таки скромное помещение с лестницей вниз и дверьми с каждой стороны. Мы прошли через дверь справа в помещение, пол которого был выстлан таким же мрамором, что и пилястры, а в небольшой апсиде находилась древняя статуя богини в неожиданном облике – она была, как обычно, обнажена, но у нее было множество грудей.
Моя спутница толкнула одну из дверей, и мы вошли в небольшой кабинет, где уже ждала та самая молодая жрица, которая отводила нас в бассейн.
Старуха посмотрела на меня и сказала:
– Никола, меня зовут Ханно-Аштарот, я главная жрица храма Аштарот. А это моя внучка Адхерт-Аштарот, тоже жрица нашего храма. Ей поручен древний храм богини, что ныне внутри храма ее божественного супруга Эшмуна.
Я поклонился обеим и на секунду замялся.
Ханно-Аштарот улыбнулась:
– Адхерт-Аштарот говорит и на латыни. Как и я.
– Я благодарен тебе, Ханно-Аштарот, – с облегчением перешел я на этот язык. – И тебе, Адхерт-Аштарот.
Мне было очень неловко – я в голом виде перед двумя дамами, одна из которых занимает весьма высокое положение в иерархии их храма, а другая тоже не из последних и к тому же очень красива. Впрочем, и у бабушки следы былой красоты до сих пор прослеживались на ее весьма миловидном лице, да и фигура ее, если не брать во внимание грудь, была очень даже ничего.
На небольшом столике стояли кувшин и три глиняных кружки. Ханно-Аштарот показала на резное кресло и пригласила меня сесть, после чего села сама в соседнее, сложила руки перед собой. Затем она подождала, пока усядется ее внучка, и налила мне из кувшина; груди ее при этом лежали на столике. Я боялся, что в кружке будет алкоголь, но это оказался гранатовый сок – я уже знал, что гранаты привезли сюда с Ближнего Востока и были они символом Аштарот. Наверное, подумал я, это было потому, что его зерна напоминали груди у древней статуи богини.
Жрица чуть помедлила и неожиданно заговорила:
– Обыкновенно я не хожу на церемонии – я слишком стара, и те, кто желает меня видеть, приходят ко мне. Но вчера мне было видение Аштарот. Она пришла ко мне вместе со своим мужем Эшмуном и повелела: «Дочь моя, завтра в храме моего супруга состоится помолвка дочери одного великого рода и ее нареченного, чужеземца из далекой страны и из чужого времени. Приди туда, передай им наше благословение и объяви ему, что ему суждено стать спасителем города. Я знаю, что он верит в другого Бога, рожденного от девственницы, убитого римлянами и воскресшего. Но я также знаю, что именно он избавит наш город от жестоких врагов и именно он вернет ему былое величие. Скажи ему, что наше благословение будет пребывать с ним во всех делах его, и что брак его будет счастлив, и что счастлива будет не только его первая жена, но и все остальные».
Я встала на колени и попросила Великую мать объяснить мне, что это означает. Но она лишь приобняла своего супруга и сказала: «Ты сама все узнаешь, дочь моя». И ушла в обнимку со своим божественным мужем.
Я сидел как громом пораженный. Многое Ханно-Аштарот могла придумать, но откуда она могла узнать про другое время и про то, что я верую в Христа?
А Ханно-Аштарот еще раз осмотрела меня всего и сказала:
– Никола, ты не обязан ничего мне говорить. Но я буду очень благодарна, если ты расскажешь, что Великая мать имела в виду.
– Ханно-Аштарот, у тебя не найдется восковой дощечки побольше?
– Они там, Никола. – И она показала на полку в углу комнаты.
Я проследовал туда в чем мать родила, заметив, что обе дамы разглядывали меня, но постарался не обращать на это внимания. Когда я вернулся, я нарисовал, как смог, карту Европы и Средиземного моря, решив не усложнять жизнь, и показал на ней примерное местонахождение Москвы и Сирии, объяснив примерно, как я попал в это время и место.
Адхерт-Аштарот смотрела на меня как громом пораженная, а ее бабушка лишь кивнула:
– Тогда понятно, кто ты и откуда. Ладно, милый, мы с тобой увидимся на твоей свадьбе. Проведет ее моя внучка, а я лично приду, чтобы благословить вас еще раз.
– Благодарю тебя, Ханно-Аштарот. И тебя, Адхерт-Аштарот.
– Внучка тебя проводит. До скорого свидания! – И Ханно-Аштарот меня обняла.
Перед выходом я решился:
– Ханно-Аштарот, скажи мне: тебе не трудно ходить с… такой грудью?
Та странно посмотрела на меня:
– Обычно мужчины не интересуются подобными вопросами. Эх, раньше она у меня была большая и красивая, а после смерти моего любимого и незабвенного мужа, видишь, сморщилась и отвисла… Когда я в храме, я должна быть с голой грудью, а вот в другое время я подвязываю ее, чтобы было легче: не все же время придерживать ее руками. Иначе мне действительно очень неудобно. – И посмотрела на меня с немым вопросом: мол, зачем ты вообще об этом спросил?
– Ханно-Аштарот, у нас в России женщины носят специальную одежду, именуемую «лифчик», как раз для поддержки груди. Позволь мне сделать такой лифчик для теб