– Мой господин, не знаю, выдержим ли мы. Может быть, стоит уйти, – сказал Химилько.
– Я бы остался и прикрыл ваш отход, – сказал один из десятников.
– Я тоже остаюсь, – помотал я головой. – Пошлите кого-нибудь в Карт-Хадашт и сообщите, что мы попробуем продержаться, пока они не придут нам на выручку.
– Мой господин, – поклонился Химилько, – если вас убьют, то это будет невосполнимая потеря для города.
– Любая потеря так или иначе восполнима, – возразил я. – Но ты прав в одном: не нужно давать им возможность себя убить. И тем более мне не хочется, чтобы то, что мы здесь делаем, попало к ним в руки. Только не нужно излишнего геройства. Сколько у нас времени?
– Наверное, около четверти часа.
– Тогда действуем как тренировались.
– А вы?
– А у меня есть кое-что с собой. Жаль, не все.
– Та самая стреляющая палка?
– Она, родимая.
Оборона бухты Николы была подготовлена в рекордные сроки – не зря мы столько раз готовились к отражению внезапной атаки. Когда первая римская квадрирема вышла из-за мыса, в нее уже летел горшок с «карфагенским огнем» – и попал точно в цель. Второй бы не понадобился, но, как правило, стреляли всегда залпом из обеих катапульт, и на палубе квадриремы появились два очага огня.
Та же участь постигла и второй римский корабль, а третий (такое у меня возникло впечатление) резко завернул влево и оказался намного мористее, так что до него было не достать. Потом к нему подошли еще два. Но когда один попытался сунуться поближе к берегу, одна из катапульт выстрелила простым камнем, плюхнувшимся в воду метрах в ста перед врагом. Тот понял намек, развернулся и ушел, а за ним и другие.
А вот на суше было намного хуже. Десяток Хаспара остался в резерве, а десяток Магона помчался вскачь на врага, сделав по выстрелу из арбалетов, а затем достав сабли. Одна римская манипула замешкалась, а после того, как их начали рубить, побежала. Но второй командовал намного более опытный офицер, и они сумели остановить атаку стеною щитов и щетиною пик. Да, наши сумели проредить врага, но сами потеряли троих из десяти, а четвертого ранило пилумом[23], брошенным римлянином, когда они возвращались на позиции. И римляне продолжили свой марш.
«Ну что ж, – подумал я, – кто это там такой резвый?» В богатых доспехах было несколько человек, ведь каждый сам покупал себе экипировку, но, вглядевшись, я увидел человека в ничем не отличающемся от других доспехе, однако именно к нему постоянно подбегали люди, и он отдавал распоряжения.
Ну что ж, не знаю уж, как тебя зовут, точнее звали…
Выстрел из «винтореза» – римский командир рухнул бездыханным. Второй стал что-то говорить – и тоже не договорил. Легионеры замешкались, но было ясно, что это ненадолго. А если они найдут мою лежку, то и мне в ближайшее время придет конец.
Может, имело смысл переместиться на другую позицию, но тогда меня точно увидят, хотя, конечно, вряд ли поймут, что за палка у меня в руках. Единственным вариантом было скатиться чуть вниз по склону – туда, где я заметил заросли какого-то колючего кустарника. Впрочем, не до жиру, быть бы живу… И я потихоньку подготовился.
Неожиданно в гущу римлян упал горшок с «карфагенским огнем», и четверо римлян превратились в живые факелы. Через пару минут к упавшему горшку присоединился еще один. «Молодцы артиллеристы, точнее катапультисты», – подумал я. Пока один расчет продолжал контролировать бухту, второй сумел развернуть свою катапульту и без пристрелки попасть по врагу, причем дважды. Я ранее думал, что эффект будет лишь психологическим. Но, увидев горящих и орущих благим матом товарищей, строй римлян посыпался, и враг поспешил отступить.
То, что это ненадолго, было ясно сразу. Но я удивился, когда из толпы римлян вышли двое и пошли к нам. Меня они не видели, зато я их видел очень хорошо. И одним из них был тот самый начальник охраны, который тогда надо мной поиздевался.
«Так вот ты какой, аленький цветочек, – подумал я. – Наверное, тебя выпустили по протекции твоего дяди, а ты и сбежал к римлянам. И, скорее всего, именно ты указал им бухту Николы и показал, как можно в нее пройти посуху».
Снять обоих было бы проще простого, но я не хотел стрелять в парламентеров. Зато услышал, как они подошли к Бомилькару, десятнику Хаспара, и римлянин заговорил громким и наглым голосом, а предатель переводил.
– Сдавайтесь на милость консула Мания Манилия, сдайте оружие и все, что вы здесь сделали и построили, и ваши презренные жизни будут сохранены. Иначе тех немногих из вас, кто выживет, ждет позорная смерть на кресте.
Я не знал, как поведет себя Бомилькар, но был приятно удивлен. Тот сказал на очень неплохой латыни:
– Как сказал царь Леонид, молон лабе – придя, возьми![24] А пока – вон отсюда! – И он плюнул под ноги обоим.
Римляне (точнее, римлянин и предатель) повернулись и пошли без единого слова обратно к своим. Эх, как у меня чесались руки подстрелить одного из них…
Я все-таки скатился вниз по склону, ухитрившись почти не уколоться, хотя потом и нашел целую кучу колючек в одежде. Заняв другую позицию, чуть подальше и чуть повыше, я наметил на всякий случай удобный путь отхода.
Как только римлянин подошел к своим и повернулся в мою сторону, я решил, что пора. Два выстрела – и оба, римлянин и предатель, валяются на земле. Кто-то склонился над ними – и его я отправил в царство мрачного Плутона, горько усмехнувшись про себя: вероятнее всего, я последую за ними, только, надеюсь, мой путь лежит в рай. Но у меня не было права погибать раньше времени, раз мне якобы суждено стать спасителем города. Вот если бы моя смерть спасла Карт-Хадашт, тогда пожалуйста, а так…
Я ожидал «продолжения банкета», но римляне отошли за поворот – туда, где я со своей новой позиции их не видел. Еще один горшок с «карфагенским огнем» разбился посреди них, но римляне продолжали организованный отход. Как потом оказалось, они унесли с собой обоих офицеров, а карфагенянин так и остался лежать на земле.
Было понятно, что эта передышка временная. «Но хоть чего-то мы добились», – подумал я. Вот только победа эта была пирровой. Патронов у меня с собой оставалось раз-два и обчелся. А для «карфагенского огня» нужно было время, чтобы подготовить еще «взрыватели» из извести. «Ну что ж, – подумал я, – даст Бог, наша жертва не будет напрасной. Вот только вряд ли подкрепление придет быстро». И я вернулся на свою первую позицию.
Римляне, такое у меня сложилось впечатление, готовились к новой атаке. Я израсходовал еще два патрона: один раз банально промазал, слишком уж большое было расстояние, а вторым убил какого-то офицера. Но отряд, как говорится, не заметил потери бойца: точно так же легионеры вставали в строй после короткой передышки, проверяя свое оружие, надевая шлемы и готовя щиты к битве. После чего они пошли вперед.
Мне вспомнился марш легионеров из еще подцензурной версии «Обитаемого острова» Стругацких, которой я зачитывался в детстве:
Вперед, легионеры, железные ребята!
Вперед, сметая крепости, с огнем в очах!
Железным сапогом раздавим супостата!
Пусть капли свежей крови сверкают на мечах!
Конечно, легионеры у Стругацких были обычными держимордами, но те, которые шли на нас, вполне соответствовали этой песне. А у меня хорошо если оставалось полдюжины патронов, и, как дурак, я не взял ни одной гранаты, не говоря уж о пулемете. И напомнил себе, что все это невосполнимый запас.
То, что было дальше, напомнило мне еще одну песню – «Кругом пятьсот» Высоцкого:
Конец простой: пришел тягач,
И там был трос, и там был врач…
Да, тягача, конечно, не было, но сотня казаков Хаспара, совершенно неожиданно ударившая в тыл легионерам, решила ход сражения. Те попытались перестроиться и подверглись еще одному удару, на сей раз защитников бухты Николы. И когда подошла сотня казаков Магона, римляне попросту побросали оружие и щиты и сдались, решив, что жить в рабстве все-таки лучше, чем подохнуть неизвестно где и неизвестно за что.
Как оказалось, тот, кто командовал римлянами, так и не попал в поле моего зрения, оставаясь за поворотом, и сдался в плен казакам Хаспара, не оказав никакого сопротивления. Звали его Луций Манилий, и был он родным племянником консула Мания Манилия, командовавшего римским войском.
От него мы узнали много интересного. В Утике, как римляне именовали Ытикат, находилось около сорока тысяч римских солдат, и это при населении в тридцать тысяч человек. Поначалу к местному населению они относились более или менее корректно, но ряд поражений от карфагенян привел к массовым грабежам этого самого местного населения, сопровождаемым убийствами и изнасилованиями. Все дороги из города были перекрыты римлянами, чтобы не позволить весточке о происходящей трагедии достичь Карфагена.
«Так, – подумал я. – В моей истории этого либо не было, либо никто из историков того времени этого попросту не описал». Подумав, я начал склоняться ко второму варианту. Конечно, после уничтожения Карфагена именно Утика стала столицей новосозданной провинции Африка. Вот только меня всегда удивляло, что от пунической культуры в этом городе не осталось и следа, и стал он типичной римской провинцией, с домами и общественными зданиями, мало чем отличающимися от таковых в каких-нибудь Помпеях или других прибрежных средиземноморских городах. И, как я, помнится, читал, пунический культурный слой находится под римским. То есть либо местные жители быстро превратились в провинциальных римлян, либо их попросту помножили на ноль.
Как бы то ни было, по словам героического племянничка, дисциплина в римской армии настолько расшаталась, что недавно грозное войско постепенно превратилось в неуправляемую толпу. И, хоть местное население и выказывало покорность и почтение, поутру нередко то тут, то там находили трупы солдат. Карательные акции, когда вырезали жителей домов, рядом с которыми находили эти трупы, а также решение Мания Манилия перекрыть все ворота из города, привели к голоду среди ытикатцев – и к нехватке еды для римской армии, особенно после того, как шторм разметал очередную флотилию с продовольствием и припасами. Римляне принялись грабить окружающие земледельческие поселения, но их жители начали уходить, предварительно спрятав все свои запасы.