Манилию-старшему нужна была хоть какая-нибудь победа, дабы не войти в историю неудачником. Именно поэтому было принято решение создать базу у бухты Николы. Она оказалась бы намного ближе к Карфагену, чем Утика, там можно было бы оборудовать перевалочный пункт для войск, которые в будущем должны уничтожить Карфаген. В этом регионе немало ферм и, соответственно, запасов еды. И самое главное, там было бы проще контролировать солдат и остановить разложение армии.
И наш друг Луций сам вызвался командовать захватом моей бухты, ведь ему хотелось пройти «путь чести»[25], и дядя обещал в следующем году выдвинуть его кандидатуру в военные трибуны[26] на трибутной комиции[27].
«Увы, теперь у него такой возможности не будет», – подумал я. Конечно, рано или поздно его, наверное, обменяют либо выкупят. Я не буду настаивать на продаже его в рабство и тем более на его казни, если не окажется, что он совершил какие-либо военные преступления. Но его репутация будет подмочена, да и возраст у него, скорее всего, превысит указанные в законе предельные значения.
Зато Карт-Халош – так звали бывшего начальника стражи Бырсата (ему повезло, моя пуля лишь поцарапала его бедро) – сразу попытался меня разжалобить: мол, не я такой, жизнь такая. И прости, мол, меня за то, что с тобой тогда так поступили, я и правда подумал, что ты римский шпион. На мой вопрос, почему он тогда сам стал предателем, если так не любил римлян, Карт-Халош залился слезами и запел, что его, мол, попутал Решеп, бог чумы, лихорадки и войны, и что он искупит свою вину, а его дядя, военачальник Химилько из рода Фамей, заплатит любую разумную сумму за жизнь своего племянника.
Я еще подумал, что, строго говоря, у карт-хадаштцев было весьма ограниченное количество имен. Ханно – «милость», примерный эквивалент Иоанна. Химилькат, на латыни Химилько, либо Хамилькарт, известный нам как Гамилькар, – «младший брат Мелькарта», одного из финикийских (и карфагенских) богов. Карт-Халош – «Мелькарт спас меня». И множество имен на «ба'ал». Так, например, Ганнибал на самом деле «Ханниба'ал» – «Милость Господа», ведь «ба'ал» означало «господин» и, как правило, подразумевало одного из многочисленных богов. Или Адхерба'ал – «Господь велик». Так как имен было мало, с именем обычно называли род, а часто и профессию. Отчество фигурировало в документах, но его обычно не употребляли при обращении.
Карт-Халош пытался уверить нас, что ничего такого он не сделал. Да, несколько месяцев назад он предложил эту бухту для размещения римской базы. Да, после того как высадка десанта не получилась, он предложил показать им, как пройти сюда по земле. Но он уразумел, что римляне не являются врагами карфагенян и что если город капитулирует, то это будет только лучше для всех: они хотят нам только добра. Так что он не предатель, а человек, радеющий за судьбу города и его жителей. И свежеподстреленный перебежчик попытался даже изобразить на своем лице улыбку: он надеялся, что ему все сойдет с рук. Ну да, его лишат возможности занимать какие-либо должности и накажут шекелем, но не более того. Конечно, род Фамей потеряет часть влияния, но по большому счету ничего не будет ни с ними, ни с дядей нашего предателя, ни с ним самим.
«Вот только, – подумал я, – пусть он, гад, расскажет все, что знает про римлян и их планы». И когда Ханно из рода Баркат, сотник казаков Хаспара, попросил меня о разрешении допросить предателя, я лишь кивнул, добавив, чтобы его не изувечили: не нужно давать лишнее оружие «партии мира».
Я с удивлением смотрел на маму, сидевшую в вышитой золотом пурпурной столе на золотом же троне, инкрустированном драгоценными камнями. На голове ее красовалась дивной работы корона, похожая на переплетенных змей. «Да, она же у меня врач, – подумал я, – так что все сходится».
– Познакомься, мама, это моя невеста, – почему-то с поклоном сказал я ей, показав на стоящую рядом со мной Мариам. – Ее зовут Маша.
– Красивая, – чуть улыбнулась мама. – И зовут как меня. Но почему она голая? И почему ты голый?
Я посмотрел на Машеньку и на себя и обомлел: мы не только были в неглиже, но и мое естество вздыбилось, как только я это заметил.
Я прикрыл его одной рукой, а другой взял за руку Танит и сказал:
– Мама, а это моя вторая невеста, Таня.
– Хорошее имя, – кивнула мама. – И девушка хорошая. Но тоже почему-то без одежды. И кстати, с каких это пор у нас двоеженство разрешено?
– Так получилось, мамочка.
– Мы с твоим папой прожили вместе столько лет, и никогда после нашей свадьбы ни он не был с другой женщиной, ни я с другим мужчиной. Хотя, конечно, если они обе будут твоими женами, то это, наверное, не измена. Надеюсь, что других у тебя нет.
– Мама, прости… А это… – успел сказать я, коснувшись ладонью еще одной девичьей руки.
Но тут раздался истошный вопль, и я проснулся. Не было ни трона, ни мамы, ни невест, зато были шкуры, из которых была сшита палатка, спальник, в котором я лежал (и отнюдь не в обнаженном виде – температура была совсем не пляжная), и каремат подо мной. А вопль продолжался, и я, спросонья путаясь в мешке, с трудом смог выбраться из него и из палатки, внутренне сгорая от стыда за потерянные – драгоценные в другой ситуации – секунды.
На скале, нависавшей над морем, трое казаков держали упирающегося и голосящего Карт-Халоша с привязанным к шее камнем. Один из них отошел, дал ему пинка под зад, и предатель полетел в море вниз головой.
Я побежал к казакам и увидел, что тот, кто отправил ублюдка на тот свет, был не кто иной, как Ханно из рода Баркат.
– Ну и зачем вы это сделали? – спросил я. – Что я теперь в Совете скажу?
– Скажи, командир, как есть, – поклонился тот. – Что мы убили эту сволочь, несмотря на твой приказ. Мы готовы понести за это наказание.
«Ну уж нет, – подумал я про себя. – Плох тот начальник, который будет прикрываться своими подчиненными». И покачал головой:
– Значит, так. Я здесь главный, и нести ответственность перед Советом тоже мне. Скажу, что сделано это было по законам военного времени. Вот только пообещай мне, что больше такой самодеятельности не будет. И мне хотелось бы узнать, за что вы эту мразь порешили.
– За то, что он показал врагам бухту. За смерть тех казаков, которые полегли вчера. И за то, что, как он нам признался, он указал римлянам тропу на одну из застав, где те вырезали несколько наших товарищей. Да, а прибыл он в Утику с письмом от Химилько Фамея к Манию Манилию.
– Вот, значит, как… Мне он этого не говорил. Запиши все, что он сказал.
– А мы его заставили самого все изложить на дощечках.
– Вот это правильно. Сделайте копии и отдайте одну мне вместе с оригиналом.
– А что делать с пленными?
– Проведем-ка их по городу. Пусть будет у нас нечто вроде римского триумфа.
– Кстати, в римском обозе мы обнаружили немалое количество ошейников. Но собак там не было.
– Вот, значит, как… Это у них приготовлено для рабов. То есть для нас. Ну что ж, пусть сами поносят. Начиная с Луция.
А про себя добавил: «Римляне в моей истории обратили в рабство всех, кто сдался им в Бырсате в конце войны. Так что пусть попробуют на вкус свое же лекарство, как говорят в Америке».
– Хорошо, командир. Пойду распоряжусь, чтобы их подготовили.
И Ханно ушел.
Но через некоторое время прибежал казак:
– Командир, некоторые римляне просят поговорить с главным у нас, если мы правильно их поняли: латыни у нас почти никто не знает.
– Ну что ж, поговорю.
Таких пленных оказалось около двух десятков. И один из них сказал мне за всех:
– Господин, среди нас сицилийцы, сарды и иберийцы. Все мы помним, что, когда у нас были карфагенские колонии, нам жилось намного лучше, чем после прихода римлян. И мы хотим биться за Карфаген, если вы нам это позволите.
– Вот как? – сказал я. А сам вспомнил, что и в моей истории более восьмисот римских перебежчиков сражались до последнего. Впрочем, их, наверное, было намного больше, ведь эта цифра – только те, кто дожил до конца войны и бросился в огонь, чтобы не сдаваться римлянам. – Ну что ж, полагаю, об этом можно подумать. Вот только откуда мне знать, что вы не ударите нам в спину?
– Господин, мы понимаем, что нам нет веры. Но это действительно так. Более того, таких, как мы, много и в Утике, и такие разговоры нередки среди римского войска.
– Ну что ж, пусть каждый из вас поклянется, что будет служить Карт-Хадашту верой и правдой. Вас в рабство не продадут, и мы подумаем, как дать вам шанс доказать свою верность.
Чуть после полудня через Восточные ворота в город вошла невиданная в данных краях процессия. Впереди ехал я на Абреке, за мной – Ханно из рода Баркатов, державший в руках придуманный мною бунчук с изображением льва. Далее по сторонам дороги ехали два десятка казаков, охранявших около сотни пленных, одетых в те самые рабские ошейники, найденные нами в римском обозе и предназначенные, судя по всему, для нас. Замыкал же процессию еще один десяток казаков. Все остальные остались на всякий случай в бухте Николы. Там же находились и перебежчики – их разместили в шатрах под охраной, но кормили хорошо, а тем, кому понадобилась медицинская помощь, она по моему распоряжению была оказана.
По сторонам дороги народ танцевал и улюлюкал. Пару раз кто-то бросил в пленников камни, но один из казаков первого такого «смельчака» огрел кнутом, пусть несильно, а второго схватили и протолкнули в середину процессии, заставив его идти среди римлян. Больше желающих напасть на пленников не нашлось, и мы беспрепятственно дошли до Бырсата.
Рядом с входом в Бырсат располагались бараки для рабов, которыми торговали на местном рынке. Именно туда мы и загнали римлян, отпустив, впрочем, того, кто кидал в них камнями, получив с него обещание больше никогда так не делать.